Я сделал глубокую затяжку, стремясь собраться с духом.

— Я боюсь за тебя. Ты даже не представляешь на сколько сильно, — голос дрожал, обнажая подступающий срыв.

— Знаю, — смягчилась Кейт, сквозь телефон и расстояние я услышал как она улыбнулась.

— Я поступил как трус. Оставил жалкое письмо и сбежал, — принялся я заниматься самобичеванием.

Кейт засмеялась, весело и в тоже время с усталой печалью.

— Ну, оно не жалкое, — просмеявшись похвалила она. — Написано хорошо.

— У тебя хорошее настроение.

— Ох, — здесь ее голос приобрел нотки серьезности. — Это нервный смех. Я понимаю почему ты ушел таким образом. Мы бы не смогли проститься, опять начали бы выяснять отношения.

Уилсон была странно невозмутима в своей речи, обычно ей владели эмоции, холодность и спокойствие мой удел.

— Ты так спокойно об этом говоришь, — изумился я рассуждению.

— Рассчитывал услышать наезд в свой адрес?

— Вроде того, — я в самом деле в случае беседы представлял яростное негодование со стороны Кейт, полное эмоций и обвинений, но никак не спокойную беседу.

— Как ты? — не тая грусти спросила она.

Я выдохнул дым, не зная как описать то, что со мной происходит, подходящих слов не отыскалось.

— Врать не хочется, — признался я. — Впрочем, и правду говорить тоже.

— Понимаю, — Кейт замолчала.

Мы слушали тишину в трубке, улавливая незримое присутствие друг друга сквозь расстояние и бездушную сеть технологий, последнюю возможность услышать родной голос.

— Люцифер, — позвала меня Уилсон.

— Да.

— Я беременна. От тебя, разумеется, — с вымученным смехом добавила Кейт. — Люцифер?

— К… как? — Я вскочил с места.

Земля ушла из-под ног, сердце перестало биться в груди, а кровь речь по венам. Я стал каменным изваянием из которого вышибли душу ударом карающей стали.

— В день пожара я пропустила таблетку, — с тотальным спокойствием рассказывала Кейт. — Врач сказала, что этого достаточно, чтобы беременность наступила. Даже при условии, что я допила остальную упаковку.

Я заметался по комнате, беспомощный, потерянный, раздираемый отчаянием.

«Нет. Нет. Нет. Все должно было быть не так!»

Дотлевшая сигарета обожгла пальцы, я выронил окурок, затушил голой ступней, зарабатывая новый ожог и бессильно опустился на матрас.

— Ты оставишь, — горло сковала судорога. — Оставишь ребенка?

Мне не верилось, что я спросил это вслух. Что вообще допустил эту мысль.

— Знаешь, — судя по сопению в трубке Кейт пыталась сдержать слезы. — Все эти дни я прокручивала в голове то время, что мы провели вместе. Хорошего было много, больше, чем плохого.

— Нам было хорошо. Очень хорошо, — согласился я.

— Верно, — ее голос дрожал, все напускное спокойствие улетучилось. — Жаль, что мы не встретились при других обстоятельствах.

Фраза, насквозь пропитанной отчаянием и трауром по несбывшейся жизни. Люди всегда рисуют себе будущее полное любви, счастья, сбывшихся надежд и никогда не думают, что жизнь обойдется с ними жестоко.

— Он, — я отчётливо расслышал интонацию отвращения, — и этот город оказались чистым ядом. Они отравили наши чувства.

Кейт не стесняясь плакала, делая паузы в словах, показывая свой отчаянное беспокойство за будущее.

— Мы с тобой были каплей света в этом гребаном болоте, — подтвердил я.

Меня душили слезы, горькие слезы собственного бессилия. Уилсон громко шмыгнула и произнесла с наигранным весельем:

— Несущий свет и его победа (в оригинальной истории девушку звали Виктория).

— И нам это никак не помогло. Теперь ни света, ни победы, — автоматическим, ставшим привычным жестом я крутил между пальцев кольцо, не дождавшееся своего часа.

— Она единственное, что осталось от нас с тобой, — рвано, хрипло всхлипнув сказала Кейт.

Сердце защемило от боли, я не мог быть рядом, не мог обнять, утешить, подарить защиту, тепло и спокойствие. Она осталась одна, как оставалась всегда до встречи со мной.

— Она? — не понимая о чем речь переспросил я.

— Уверена, что это девочка. Амели, — снова с слышимой улыбкой заверила Кейт.

— Амели, — медленно произнес я запоминая, высекая на подкорке. — Красивое имя.

Солнце спряталось за горизонтом. Темнота поглотила пустой дом и меня. Мы с ним утонули в кровавом мареве заката, падая в черноту бездны одиночества.

— Когда я ехала в больницу была страшно зла, — пустилась в откровения Уилсон. — Намеревалась прервать беременность, ведь я так обиделась, так разозлилась. Просто представь.

Я с трудом засмеялся, глотая соленые слезы тоски.

— Представляю, каких эпитетов я удостоился.

Кейт звонко засмеялась, мне стало ещё больнее, в меня разом всадили тысячу острых, раскаленных ножей и с садизмом прокрутили, наматывая нервы на холодную сталь.

— Врач сделала УЗИ, — Уилсон притихла. — У нее уже бьётся сердце. Она такая крошечная, — сквозь подступившие рыдания продолжила она.

Нервы выдернули из всего тела резким, безжалостным рывком. Я задохнулся, просто напросто забыл как дышать. Лёгкие прошил спазм. В трубке повисла тишина. Не знаю сколько она длилась, пока нас не прервали два коротких гудка.

— Минуты заканчиваются, — опомнилась Кейт.

— Помнишь разговор в гостинице? — вдруг посетила меня ностальгия. — Я сказал, что хочу семью, а ты ответила, что не готова.

— Да-а, — успокаивающе делая вдохи подтвердила Уилсон. — Посмотри на нас теперь. Каждый получил то, чего не хотел.

Снова раздались два гудка, вот-вот связь оборвется между нами.

— Обещай, что позаботишься о нашей дочери, — второпях попросил я.

— Я сделаю все, что в моих силах, — решительно заявила Кейт. — Ради памяти о нас.

— Спасибо.

— Прощай, Люцифер, — на одном дыхании закончила она.

— Прощай, Кейт.

Связь оборвалась.

Это больше, чем мое сердце,

Это страшнее прыжка с крыши,

Это громче вопля бешеного,

Но гораздо тише писка забитой мыши.

Это то, что каждый всю жизнь ищет,

Находит, теряет, находит вновь.

Это то, что в белой фате со злобным оскалом

По следу рыщет. Я говорю тебе про любовь.

Она сама по себе невесома

Она легче, чем твои мысли,

Но вспомни как душу рвало.

Когда она уходила,

Как на глазах твоих слезы висли.

Она руками своими нежными

Петлю на шею тебе набросит.

Не оставляя ничего от тебя прежнего

Сама на цыпочки встать попросит.

Ты даже не сможешь ее увидеть,

Ты никогда не заглянешь в ее глаза.

А думаешь только о том, как бы ее не обидеть,

Не веря в то, что она действительно зла.

Ты можешь с ней расцвести и засохнуть,

Она сожрет тебя, как цветок тля.

Но все равно лучше уж так сдохнуть,

Чем никого никогда не любя.

Дельфин — Любовь

1,5 года спустя. Середина мая

Май в Чикаго выдался непривычно теплым. Ветер гладким шелком бежал по улицам, забирался в открытое окно, принося с собой запах цветущей сирени, горячего асфальта и прошедшего ночью дождя. Задорно тренькнул звонок велосипеда, раздался громкий девичий смех. Пронзительный гудок автомобиля вывел меня из забытья.

— Как ваше самочувствие?

Женщина напротив — друг и врач в одном лице. Только ей я мог излить душу, не таясь, без стыда.

Я пожал плечами.

— Стараюсь придерживаться рутины, как вы и советовали, — отозвался без энтузиазма. — Работа, дом.

— Встречи с друзьями? — уточнила доктор.

— М-м-м, будем считать, что да, — увильнул я от прямого ответа.

— Будем считать?

— Алисия постоянно таскает меня на парные свидания с какими-то своими знакомыми, — я махнул рукой, будто отгоняя назойливую муху. — Надеется, что одна из девушек рано или поздно растопит лёд.