Её бровь едва заметно дёргается.

— Значит вы спасли граждан своей страны? — спокойно спрашивает она.

— Точно. Возможно ваших детей, — киваю в ответ.

— Мои дети уже взрослые, — абсолютно ровным тоном отвечает психолог.

— Значит внуков, — губы женщины едва заметно дрогнули на мой ответ. Задел за живое. — Люди такие эгоисты. Воюют за равноправие, свободу и жизнь для всех и каждого. Но стоит встать вопросу ребром — моя жизнь или моих близких против чужой, — говорю я и указываю сначала на себя, а затем на мою собеседницу, — и выбор становится очевиден, — скалюсь в злорадной улыбке. Никто не любит подобные темы. — Чужая жизнь резко теряет позиции своей ценности, падая на самое дно нашей морали.

Беру со столика рядом с креслом стакан воды и делаю глоток. В горле совсем пересохло после моего длительного рассказа. Кабинет обставлен дорогущей мебелью на заказ из редких пород дерева. Все расставлено четко по своим местам, словно по линейке, как в армии. Любовь к порядку похвальна. В воздухе висит сладковатый запах духов доктора, пропитавший собой каждый предмет в этой комнате.

— Насколько гибка человеческая мораль, — прерываю воцарившуюся между нами тишину. — Убивающий за свою страну — герой, достойный награды. Убивающий просто так — конченый урод. Где грань между ними? Когда убийство становится оправданным? — посещают меня философские вопросы.

— Вас терзает чувство вины? — более заинтересовано вопрошает женщина.

— Нет. Я выполнял приказ, — не лгу, действительно так считая.

— Вам приказали убивать детей?

«Вот сучка».

— Мне приказали зачистить территорию врага, — снова отпиваю из стакана и ставлю его на столик, стекло цокает о дерево. — Не моя вина, что один из них оказался подростком.

— Окончательное решение принимали вы, — продолжает настаивать на своей линии моя собеседница. — Возможно все же, в глубине души, вы вините себя? Думаете, что могло быть иначе.

«У нее там список провокационных вопросов на листочке?»

— Как иначе? — немного зло и нервно спрашиваю в ответ. — Моя жизнь против его, — указываю на себя, а затем в сторону, обозначая воображаемого врага. — На размышления доля секунды. Любой человек в здравом уме выберет свою задницу, она ближе к телу, — ухмыляюсь мимолётной реакции на ругательное слово. — Я сделал выбор. К тому же у него было оружие, из которого он собирался выстрелить. Мы были на равных.

— Тогда почему вы об этом рассказываете, если не терзаетесь виной?

— Вы точно психолог? — скалюсь, запрокидывая голову назад, на подголовник мягкого кожаного кресла, стискивая пальцами обивку, скрипящую в тишине.

— Мы обсуждаем истоки вашей любви к агрессии. Военный опыт — один из них, — она делает себе пометки с отстранённым лицом.

«Интересно, ей правда похрен? Или это такая психологическая фишка?»

— Может я всегда таким был? — пожимаю плечами, отводя глаза от лица женщины под потолок. — Армия только вывернула наружу моё истинное нутро?

— Не исключено, — лёгким кивком сопровождает свои слова психолог. — Именно поэтому вы здесь, — она отводит руку с ручкой в сторону, обозначая свой кабинет.

— Я здесь потому, что моя девушка считает любовь к агрессивному сексу патологией.

Я выпрямляю голову резко, до простреливающей боли в шее.

На лице женщины не дрогнул ни один мускул.

— Если такая практика устраивает обоих и не нарушает рамки закона — это нормально, — произносит она успокаивающим тоном.

— Она так не считает, как видите, — слегка раздражаюсь, ловя себя на ощущении какой-то ненормальности.

— Вы рассказывали ей о войне? — ведёт беседу в нужное русло моя собеседница. — Подробности. О своей награде, за что вам ее дали.

— Нет, конечно, — кривлюсь на вопрос с очевидным ответом.

— Между вами нет доверия? — спрашивает женщина, опять делая свои грёбаные пометочки.

— Есть, — утвердительно отвечаю я, хотя внутри что-то ёкает, намекая на обратное. — Просто у каждого человека существуют скелеты в шкафу, которые лучше не показывать близким, — замолкаю, фокусируясь на жутко раздражающем метрономе на столе. — Она не поймет меня.

«Зачем ставить такие предметы в кабинете психолога?»

Не задумываясь ни на секунду, поднимаюсь с кресла, в пару шагов преодолевая расстояние до стола. Коротким жестом останавливаю щелкающую стрелку, погружая нас в блаженную тишину. Доктор опять что-то помечает у себя.

— Боитесь, что она уйдет от вас, когда узнает? — со спокойствием удава на лице вопрошает психолог.

— В том числе, — честно признаюсь я.

На столе у доктора также идеальный порядок, почти что нездоровый. Разворачиваюсь, возвращаясь на свое место, кресло скрипит кожаной обивкой под моим весом, пока я принимаю максимально удобную позу.

— Вас не посещала мысль о том, что вы несколько расходитесь во мнениях о жизни?

— Посещала.

— Думали что-то с этим делать?

— Нет. Зачем?

Я в самом деле искренне не понимаю, почему я должен переживать по поводу разности мнений.

— Вы планируете сделать предложение вашей возлюбленной? — продолжается бомбардировка вопросами.

— Да. Именно поэтому я здесь, — развожу руками, обозначая пространство вокруг. — Будь мне все равно, я бы ни за что в жизни не пришел.

— Семья — серьезный этап отношений. Можете сказать, что между вами есть полное, — выделяет она интонацией слово, — доверие?

Она не отвечает толком ни на один мой вопрос, зато своих задаёт дохрена и больше. Ещё и выводы какие-то делает из моих ответов.

— Постойте. Вы намекаете, что мы друг другу не подходим? — брови ползут вверх от удивления и неожиданной догадки.

— Я спросила лишь о доверии, — женщина поправляет очки, коротко касаясь дужек элегантным жестом.

— Я понял. Это такой хитрый психологический прием, — усмехаюсь, помахав указательным пальцем в воздухе. — Вы хотите сказать, раз она не поймет всей правды обо мне, и в постели мы несколько не сошлись, — говорю и качаю ладонью, иллюстрируя слова, — то мне стоит поискать кого-то другого?

— Это ваша мысль, не моя, — указывает кончиком ручки на меня доктор.

— Вас этому в университете научили? Всем этим странным приемчикам.

— Я только задаю вопросы, — тут же открещивается она.

«До чего же хитрожопая, стерва».

— Давайте так, — я подтягиваюсь вперёд, придавая телу более ровное положение и хлопаю раскрытыми ладонями по широким подлокотникам. — Идеально подходящих друг другу людей не существует. Окей? — в голосе уже слышно нескрываемое недовольство. — Я не буду рассказывать всю правду и несколько поумерю свой пыл. Она смирится с этим, и мы оба будем счастливы.

Жду ответа на свою тираду или хотя бы очередного вопроса в ее стиле, но доктор только делает записи, скрипя ручкой по белоснежному листу.

— Не обязательно ломать себя ради кого-то, — словно невзначай бросает моя собеседница, постучав стержнем о бумагу.

— Я себя не ломаю! Что за вздор? — плечи нервно дёргаются синхронно со словами.

— Не хотите поговорить о вашей самоуверенности и любви к командованию? — спрашивает доктор, никак не отвечая на мою реплику.

«У нее там точно список вопросов».

— Нет, — откидываюсь назад на спинку и скрещиваю руки.

— Вас все устраивает?

Женщина задает вопросы как робот, совсем не окрашивая их ни в какие личные эмоции. Либо хорошо скрывает их, либо ей в самом деле все равно. Деньги заплачены, можно слушать любой бред за такую сумму.

— Считаю их своими достоинствами. Благодаря которым, кстати, я могу позволить себе ваш прием, — ответ выходит слегка надменным.

— Вы злитесь на отца?

— На отца? За что? — искренне удивляюсь я.

— За его методы воспитания.

— А нужно? Благодаря им я смог добиться всего.

— Уверены? — наконец-то вижу хоть маленькую вовлеченность в разговор, женщина демонстрирует интерес. — Может это только ваша заслуга?

Не спешу с ответом, наслаждаясь неожиданно возникшей тишиной в паузе.