Хорошо, что я уже сидел в машине. Уверен, мой смех слышали даже сотрудники моей фирмы в Чикаго.

15:18

Я:

Уилсон, я тебя обожаю.

15:19

Кейт:

Я знаю 😜

К дому семьи Дуглас я подъехал воодушевленный и чересчур радостный. Они жили в двухэтажном доме нежного мятного цвета, с периметром, густо засаженным пушистыми карликовыми елями невероятно сочного зелёного цвета для середины ноября. Благодаря этому обстановка здесь выглядела не такой унылой, как у предыдущих моих собеседников. К тому же лужайка и дорожки были тщательно ухожены и чисты от гниющей опавшей листвы. Здесь, определенно живут люди, чтущие аккуратность и чистоту.

Я подошёл к изящной двери с разноцветными стеклянными вставками и постучал. Ответом послужила мертвая тишина.

«Неужели никого нет дома?»

Пришлось постучать ещё раз, уже гораздо настойчивее.

— Ониехали! — донёсся до меня крик откуда-то сбоку.

Я огляделся, ища источник звука. Возле соседнего дома стоял невысокий мужчина лет сорока в домашних черных трениках с вытянутыми коленками, толстовке с эмблемой «Найк», вязаной шапочке и почему-то классических туфлях.

— На долго? — я подошёл к мужчине и протянул руку для приветствия. — Я детектив.

Из-за вязаной шапки на его голове лицо выглядело несуразно компактным. Со своим крупным носом и близко посаженными маленькими глазами он напомнил мне старого гнома. Сосед сощурил один глаз, пощелкал языком, будто у него застряла еда между зубов, и осмотрел меня с ног до головы.

— Язна ктовы. Всезнат, — мужчина пожал мою руку. Рукопожатие было крепким, а его ладонь влажной.

— Вот как.

Я обернулся на пустующий дом.

— Когда вернутся, не знаете?

— Завтавечеом, — он сделал паузу и после добавил. — Навен.

У мужчины был очень сильный бостонский акцент, он проглатывал букву «Р» в словах так, будто стоит её произнести и случится страшное. К тому же говорил он очень быстро, от чего все слова сливались в одно большое.

— Они уехали с сыном? — по большому счету, меня больше интересовал Филипп, в разрезе его истории в колледже.

— Нет. Онаботает в Ист-Лэйк, — осведомленность соседа о таких подробностях поражала.

Похоже он уловил в моих глазах эту мысль.

— Мы хоошообщамся.

— Не знаете, где конкретно работает Филипп?

«Ну же, ты ведь наверняка знаешь, какого цвета трусы они носят. Любопытный сосед».

Мужчина опять защелкал языком, кривя рот, будто оценивал, достоин ли я вообще этой информации. Он буравил меня своими глазами-бусинами полминуты.

— Вмастеской поемонту обви.

— Адреса не знаете?

— Нет, — сосед надул губы трубочкой.

— Спасибо за помощь, — я вновь пожал мокрую ладонь, теперь мечтая о душе, как подарке небес.

— Ага.

Он опять молча щёлкал языком, провожая меня прищуром крошечных гномьих глаз.

***

Домой я добрался минут за пять. Припарковал машину, вытряхнул засохшую грязь с коврика.

В квартире с облегчением скинул с себя провонявшие вещи. Пальто придется отдать в химчистку и достать ему на замену кожаную куртку. Я запустил стирку, вымыл грязную обувь и залез в душ, с блаженством подставляя лицо теплым струям. День вышел, с одной стороны, весьма продуктивный, с другой, я по сути ничего не узнал. На очереди был допрос хирурга и его жены, семьи повара, стоило ещё раз наведаться к пастору и хорошо его потрясти. Да и Джино теперь вызывал вопросы больше обычного. Я начинал сомневаться, что есть смысл бесед с жителями. Но информацию теперь негде было раздобыть, с учётом уничтоженного архива. Там я надеялся отыскать в обход утомительных разговоров любопытные тайны, избавив себя от необходимости играть в словесные игры. Вести допросы качественно я не умел. Хоть и читал литературу, опыта у меня не было. Все, что мне удавалось хорошо — это собирать информацию.

Смерть учительницы лишний раз напомнила, что промедление стоило одной невинной жизни.

«Теперь придется беседовать с этим учителем Норманом. Где он вообще был? Почему Элизабет осталась ночью одна дома?»

Раненое плечо противно разнылось, требуя очередную дозу обезболивающего. Ожоги не доставляли столь сильного дискомфорта, по сравнению с поврежденной мышцей, а отсутствие покоя для раненой руки значило только одно: заживать она будет долго. Но позволить себе отдых я не могу, слишком уж далеко зашло всё происходящее.

Я выключил воду, обернул полотенце вокруг бедер и вышел из душа.

— Люциф-е-е-ер, — сообразить, что происходит, я не успел.

Радостная Кейт влетела в меня, повиснув на шее.

— Эй, птичка, — я прижал её к себе.

Хлопковая рубашка тут же впитала влагу с моей кожи, но Уилсон было совершенно плевать.

— Я так соскучилась по тебе, — протянула Кейт.

Она стиснула меня в объятиях что есть мочи и стала покрывать лицо поцелуями.

— Какой ты свежий и аппетитный, — заигрывающим тоном мурлыкнула Уилсон мне куда-то в шею, ловкие пальцы проворно заскользили по плечам и груди, спускаясь ниже, к животу. — В одном только полотенце, — зашептала она на ухо, хватая узел спереди.

— Какая ты агрессивно-возбужденная.

Я втянул носом воздух, растворяясь в её запахе и прикосновениях. Следом за девичьими пальцами по коже вихрем побежали приятные мурашки. В паху заныло от прилива крови. Я провёл рукой по её спине, обходя каждый изгиб, второй бесцеремонно стиснул округлую ягодицу под джинсовой тканью.

— Это нервное.

Кейт прикусила зубами мочку уха, раздразнивая меня ещё больше. Обняла за шею, слегка пощекотала пальцами короткие волосы у основания, встала на носочки и с несвойственной себе дерзостью притянула ближе для поцелуя. Она сплетала наши языки с невероятным напором, перемежала развязные поцелуи с покусываниями губ, второй рукой удерживая полотенце на моем теле, рисуя большим пальцем дразнящие узоры на границе кожи и влажной ткани.

Я прижал её к себе, снова негодуя, что она так сильно одета, а я так сильно раздет. Уилсон почувствовала моё возбуждение, вильнула бёдрами, начиная тереться об меня. Дурацкая одежда на ней мешала ускорить процесс. Хотелось полностью завладеть её телом, ощущать нашу близость как раньше, как всегда. Целовать шёлковую кожу с ароматом ванильного геля для душа, такого родного и знакомого, упиваться её стонами и затуманенным взглядом. Войти в неё, заполнить собой, слиться, чувствуя жар тел и сбитое дыхание. Напомнить себе, что я жив, что мы оба живы. Жажда по ней не ослабевала никогда, несмотря ни на какие трудности. Она моя, только моя, навсегда.

Мне не терпелось сорвать с Уилсон чёртову рубашку и джинсы, прям как тогда, на кухне, прижать к стене, лишить возможности двигаться. Войти в неё пальцами, влажную, изнывающую. Довести до грани, когда стоны перемежаются с мольбой взять её как можно быстрее прямо здесь у стены, или на полу, или не важно, просто стать единым целым.

Я накрыл рукой округлость груди под рубашкой и сжал вместе с чашей лифа, снова раздражаясь о лишней одежде. Кейт придерживала узел полотенца, вторую руку опустив на член и сжимала так сильно, что я потерял контроль над своими действиями. Вдавил её в свою грудь, сминая ткань рубашки на спине, и попытался одной рукой расстегнуть пуговицу и молнию её джинсов.

«К чёрту! Достаточно снять только низ».

Похоже, у Кейт были другие планы на мой счёт. Она последний раз провела ладонью по члену, с силой толкнула меня назад, я врезался спиной в холодную стену. Уилсон ущипнула кожу на шее зубами, провела языком вниз, теперь поцелуями продвигаясь по груди и животу. Опустилась на колени, держась за мои бедра, и сняла с меня влажное полотенце, швыряя его прямо на пол. В голубых глазах плескалась похоть, возбужденное марево покрывало всё вокруг своей красноватой пеленой, и я не пытался взять главенство, отдаваясь в полное подчинение. Она все ещё полностью одета, но этот взгляд возбуждает сильнее любой, самой откровенной наготы. Черти не то что плясали в её глазах, они водили хороводы, требуя свою дань.