— Звучит заманчиво.

— Не так ли? — Он поцеловал ее в висок так быстро, что она почти подумала, что это плод ее воображения. — Задай этой стене жару, дорогая.

— Мы можем сейчас записать? — сухо спросил режиссер, не дожидаясь ответа. — И мы переходим к три… два… один.

Бетани взвалила кувалду на плечо, подержала ее секунду, затем использовала каждую унцию силы в своем теле, чтобы вдавить металл в гипсокартон. Она широко раскололась, и повсюду разлетелись обломки, оставив после себя гигантскую дыру. Несколько членов экипажа присвистнули, а Уэс громко рассмеялся. Но она почти ничего не слышала из-за бурных аплодисментов в ее собственной голове. Это соответствовало быстрому ритму ее сердца. Он мчался и мчался, как пропеллер, пока она не забеспокоилась, что он может унести ее прочь. В поисках якоря она обернулась и увидела Уэса среди освещения. Он широко улыбался ей, когда она повернулась, но что бы он ни увидел на ее лице, оно ускользнуло, его кадык поднялся и опустился в горле. Его выздоровление было далеко не мгновенным, но в конце концов он отрывисто кивнул ей. Внутри нее было сильное — ужасно задуманное — желание пойти к Уэсу, посмотреть, обнял ли он ее, но, к счастью, ее остановил внезапный гнилостный запах, который наполнил комнату.

— О, черт, — крикнул один из операторов. — У нас в стене дохлая крыса.

— Мы проведем интервью снаружи. Кто-нибудь, пошлите стажера за крысой. — Все застонали и вышли из комнаты.

Бетани последовала за потоком людей, все еще волоча за собой кувалду, пока Уэс не забрал ее у нее из рук и не прислонил к своему плечу. Не похож на сексуального Пола Баньяна или что-то в этом роде. Определенно нет.

Перед тем, как выйти через парадную дверь, Бетани обернулась и посмотрела на дом. Она проделала одну дыру в стене. Только одну. Но она уже не так боялась, как раньше, начинать съемку — и она не могла отрицать, что мужчина, идущий рядом с ней и хмуро смотрящий на операторов, имел к этому большое отношение.

Нехорошо. Совсем не хорошо.

Уэс наблюдал, как Бетани работает на усеянном мусором полу, а пространство между ними было усеяно деревом и древним гипсокартоном. Благодаря Rat-Gate, за которым последовали начало и прекращение интервью на камеру, которые вчера заняли более часа, они все еще только наполовину закончили демонстрацию проекта “Судный день”.

Бетани избегала его, насколько это было возможно в замкнутом пространстве, где они могли слышать дыхание друг друга. Он предположил, что тоже немного избегал ее, хотя не мог перестать пускать слюни на нее в этих пыльных розовых штанах для йоги. Где была ее линия трусиков? Сможет ли он просунуть руки в эти узкие штанишки и обхватить ее ягодицы? Понравится ли ей это?

Постарайся не получить эрекцию во время работы с тяжелым разрушительным оборудованием, хорошо, мудак?

Кроме того, он все еще нервничал из-за того, как его сердце затряслось, как бокал мартини, когда она вчера врезалась в стену, а затем повернулась с этой неудержимой улыбкой на ее прекрасном лице. Она смотрела прямо на него, роняя это счастье прямо ему на колени и последующее сжатие между его грудными мышцами было похоже на атаку. Это тоже никуда не делось. Было ли это… постоянным?

Не может быть.

Бетани привлекла его внимание, когда прошла на кухню, пытаясь оторвать плитку от стены. Когда она не смогла открутить одну и в отчаянии ударила по ней ломом, он отложил кувалду, выудил металлический клин из своего ящика с инструментами и присоединился к ней.

— Вот. — Он просунул кончик инструмента за плитку и жестом попросил Бетани передать ему лом, что она и сделала. — Теперь ты нажимаешь на нее. Вот так. — Плитка упала на пол. — Присоска сразу же отвалится.

— О, э-э-э. Спасибо. — Она приняла лом обратно и последовала его указаниям для следующего, улыбаясь, когда выполнила движение идеально. — Мне это нравится. Он чистый.

Он прислонился плечом к стене, подавляя желание смахнуть слой пыли с ее носа.

— Тебе нравится что-нибудь грязное?

Бетани прищурилась, глядя на него, и он невинно поднял руки, давая ей понять, что не пытается испортить разговор. Хотя он легко мог бы это сделать. Ее подозрения, казалось, рассеялись, и она поджала губы.

— Я позволяю своей булочке быть немного беспорядочной в воскресное утро. Вот, пожалуй, и все. — Она оторвала еще одну плитку и удовлетворенно взмахнула своим конским хвостом. — Разве тебе не нравится все аккуратное и упорядоченное?

Черт, ей всегда удавалось заставить его задуматься. Ему это нравилось. В прошлом женщины были просто еще одной частью его жизни, о которой ему не приходилось слишком задумываться. Они либо возвращались домой с ним, либо нет. О чем тут было беспокоиться?

С Бетани он почти видел, как она записывает каждую часть информации, которую он обронил, поэтому он хотел сказать правильные вещи. Честные вещи. Не просто то, что она хотела услышать. В любом случае, она была слишком умна для этого.

— Я каждый вечер стряхиваю пыль со своей ковбойской шляпы и я… — Невероятно. Он чувствовал, как кончики его чертовых ушей краснеют. — Я храню ее в своем шкафу в шляпной коробке.

— Правда? — Ее взгляд стал отстраненным, как будто она пыталась представить, как он завершает ночной ритуал. — Как выглядит коробка? Есть ли там папиросная бумага?

— Черт возьми, нет, нет никакой папиросной бумаги. — Он засмеялся, почесывая подбородок. — Там может быть какая-нибудь порванная газета.

Ее вздох превратился в хихиканье.

— Это даже отдаленно не похоже. — Она никогда раньше не издавала такого звука. Это было восхитительно и женственно, и он позволил бы ей посмотреть, как он смахивает пыль со шляпы, если бы она снова издала этот звук.

— Да, это так. Это совсем другое, — наконец выдавил он. — И, Господи, посмотри на себя. Возбуждена идеей правильного хранения шляп.

Он наблюдал, как она борется с собой, подавляя свое веселье, и понял, что на его лице появилась улыбка. Черт возьми. Они флиртовали, не превращая это в соревнование по обзывательству, и облегчение от этого, зная, что он мог бы управлять этим ощущением было огромно.

— Послушай, — сказала она. — Я делаю то же самое со своими Лабутенами.

Его улыбка погасла.

— Господи Иисусе. А теперь ты взяла и сравнила мою мужественную шляпу с дамскими туфлями.

Она уткнулась лицом в сгиб локтя, ее плечи затряслись от смеха. В этот момент он мог представить, как щекочет ее, может быть, игриво кусает за шею. Поведение парня и девушки. Это привело Уэса в замешательство. Он определенно не хотел постоянного. Остепениться и идти по одному прямому пути всю оставшуюся жизнь ему не нравилось. Ему всегда нужно было быть готовым двигаться дальше, чтобы не оказаться застигнутым врасплох, когда настанет подходящий момент. Быстро, безболезненно, легко. Вот как он жил.

Человек, который слишком освоился и не оставил себе никаких спасательных люков, в конце концов оказался на мели. Пару раз, повзрослев, он позволял себе чувствовать себя комфортно в приемной семье, только чтобы узнать, что они никогда не чувствовали себя комфортно с ним . Все это время они старались держаться от него подальше. Он никогда никому не был нужен. Никому, кроме его сводной сестры. Она столько раз полагалась на него, когда он вытаскивал ее из неприятностей, что это стало истощающим, разочаровывающим, но он не мог не ответить на звонок. Даже от той, кто этого не ценил и, черт возьми, даже не благодарил его большую часть времени.

Бетани, конечно, не нуждалась в нем. Конечно, у нее была пара моментов слабости, но если его не было рядом, она просто получала поддержку от своей местной группы поддержки. Он просто оказался под рукой. В пределах досягаемости.

Нет, у него определенно не было никаких намерений оставаться в Порт-Джефферсоне. Тем не менее, каждый раз, когда Бетани оглядывалась и их взгляды встречались, его желудок сжимался вокруг его гребаной селезенки. Да, можно было с уверенностью сказать, что его озабоченность ею выходила далеко за рамки обычной, случайной связи. Слово перепихон, даже не заслуживало упоминания на одном дыхании с Бетани, и это становилось все более и более правдивым каждый раз, когда она посвящала Уэса в свои мысли.