Девушка с темными волосами: Какой сегодня день?

Мужчина: Простите?

Девушка: Число, я забыла (мило улыбается)

Мужчина: Двадцатое ноября, пожалуйста.

Девушка: Спасибо.

Она знает, что знает он, но кое-что приходится подталкивать. Значит она может толкать. Пока что она во всяком случае может. Кто знает, что будет потом, когда история зацентрируется и вокруг нее тоже. Тогда возможно она не сможет. Или сможет? Так необычно. Музыка вновь сменяется[34]. «Так быстро» – думает она. Он шутит с ней, развлекает ее? Ей не нравится эта песня. Может просто в пику ему. Значит она может пикировать с ним. Это важно запомнить. Главное потом не утратить. Возможно, на что-то, можно будет повлиять. Это обрамление так нелепо. Это все ради пяти строчек реплик? Или ему так захотелось побаловаться? Он такой странный. Она думает. Знать все, что знает он. Но так ли это? Может что-то он от нее прячет? Он может себе это позволить? Наверное, запросто. Играть в игру с обманщиком. Это ее доля. Но она уже знает, что кое-какие флуктуации ей позволены. Это хорошо. Может она будет толкать так сильно, что даже сможет сдвинуть мертвые точки в конце. Но с другой стороны…зачем? Они разве важны для нее? Вовсе нет, это просто нелепо волноваться из-за них, хоть кого-то из них. Она не будет. Она будет шагать по этой улице. С темными волосами и в пальто, скрывающим белую блузку и верх длинной синей юбки. Разве что ее сапожки на высокой шнуровке ничто не скрывает. Они начинаются ровно там, где заканчивается юбка. Может это все должно ей льстить. Но…зачем он так? «Не задавай вопросы, он сам не знает на них ответа». Она знает контуры будущего, будет две пересменки и одна довольно скоро. Что изменит это для нее? Ее судьба связана с…неважно. Да и как связана, ничем конкретным, ни великих страстей, ни любви. Да и не нужны они ей. Вот даром не сдались. Она вообще смутно понимает почему она здесь и почему она такая. Ловкий трюк, фокус зарвавшегося изобретателя? Она видит их всех. Всех, кто придет позже. Но они не внушают ей никакой симпатии. Да и чему там особо симпатизировать? Будет и откровенный козел, и неуравновешенная особа, приехавшая откуда-то издалека. Издалека. Смешно. Разве что светловолосая девушка, скромная и забитая, прячущая половину своего лица за своей прической. Она вздыхает. Ей стоит злится на него за подобные выверты? Это же жестоко. Но ведь и мир жесток. Реальный мир жесток, реальный мир жесток, хотя бы потому что порождает нереальную жестокость. Но ведь не только поэтому. Наверное, нет. Она знает это, потому что знает он. Но можно ли ему верить? Сколько вопросов. Сколько сомнений. И главное все это будет тянутся так долго. Трагическая фигура и человек-неправильный-выбор. Их должно быть жалко? Ей не особо. К чему жалеть о сплетениях и сцеплениях…Она попыталась закончить мысль. У нее не вышло. Значит все же она не способна. Но она будет стараться. Она увидела черного котенка, ежившегося на холодном ветру, выходящего из двора одного из домов. Она присела на корточки. И поманила его к себе, котенок подошел, и она погладила его. В кармане ее пальто оказалась, ох ну надо же, колбаса, она принялась кормить котенка. Потом взяла его и спрятала под пальто. Не иметь возможности и быть жестокой это не тоже самое. Может ей и стоило бы быть. Может ей стоило бы стать самым жестоким человеком…человеком…ха-ха…какого только можно вообразить. Но она не способна на такое. Почему я не способна на такое? Таким вопросом задавалась она. Потому что я такая Я, или потому что я такая я? Вы не понимаете разницы в вопросах? Но эта разница очень существенна. Да смените же уже мелодию. Она меняется[35]. Да уж, увидимся в мечтах. Мы уже в них? Но разве это то, о чем стал бы мечтать нормальный человек? Могу ли я стать нормальной? Могу ли я жить? А не просто ходить, говорить и действовать. В чем разница? Сколько много у нее вопросов. С ума можно сойти. Она понимала, что тут все происходит особенным образом. Сейчас толком не дали поговорить этому – второму. Ну а что, она сама одна огромная…. Ах, опять не смогла. Пыталась, но не смогла. Но семена сомнения посеяны. Надеюсь, что посеяны, думает она. Но ведь она даже толком не представлена. Не в том смысле, что не назвала свое имя. Это не единственное, что важно. Сколько еще будет это длиться? Сколько ей еще идти по этой улице. Кто-то весь день блуждает по Дублину, кто-то два дня прыгает по небесному городу. Ох, ну надо же. Почти сделал это, ходишь по тонкой грани. Из переулка выходит молодой человек, с бородкой, усиками, бакенбардами и явно давно не стриженный, она знает это, хоть на нем и коричневая шапочка. Он улыбается ей. На вид ему тридцать лет.

Молодой человек: Не желаешь прогуляться?

Девушка: С тобой? Не очень.

Молодой человек: Ты это напрасно, когда я здесь все становится таким сюрреалистичным.

Девушка: Мне и так хватает сюрреализма. Почему я все вижу?

Молодой человек: Совсем не все. Не льсти себе. Хотя ты конечно уникальна.

Девушка: Вот я и спрашиваю – зачем все это?

Молодой человек: Ты мне очень нравишься.

Девушка: А ты мне, нет.

Молодой человек: В этом моя трагедия.

Девушка: Назови мое имя.

Молодой человек: Нет, если я назову его, шутка испортится.

Девушка: Так для тебя это все шутка?

Молодой человек: Трагическая шутка, как обычно и бывает в жизни.

Девушка: А что будет в конце?

Молодой человек: эта самая штука, что движет солнце и светила.

Девушка: Это невозможно.

Молодой человек: Ну я очень постараюсь.

Девушка: Я не поддамся.

Молодой человек: Если бы поддавалась, то мои старания ничего бы не значили.

Девушка: Я не хочу с тобой больше говорить.

Молодой человек: Знаешь, мне обидно, но по сути все, что я хотел, уже сказано.

Он уходит. Она остается стоять посреди улицы, на ней становится все больше людей, котенок у нее под пальто жалобно мяукает.

1. Николай[36]

– Изопьем же чашу сию во славу всех святых! – Николай опрокинул рюмку текилы. Непонятно было к кому он обращался. Он сидел один за столиком и был уже основательно пьян. Он возопил:

– Как на счет «Сказки в Нью-Йорке», зима начинается, или я один в курсе?! – Николай не надеялся на ответ, он вообще не понимал, как оказался здесь, один, в конце этого печального ноября, но с другой стороны, почему не отпраздновать конец осени. И начало зимы тревоги нашей. Николай не понимал, почему он не позвонил и не позвал Костю, может потому что тот бы не пошел. Дружба тонкая вещь, она легко рвется под влиянием влюбленности, ну или по крайней мере становится далеко не столь прочной. И вот он здесь. Он чувствовал себя заговорщиком, бедолагой, пробравшимся на праздник, на который его не приглашали. С другой стороны, он никому не был обязан давать отчет в своих делах и в своих действиях. И прежде всего, самому себе. Он почувствовал себя глупо от осознания того что двумя прочными нитями, привязывавшими жизнь его к земле, были Марина и Константин. Марины больше нет и никогда не будет. А Костя…он теперь сам парит в небесах. И Николаю дергать сумевшего туда забраться друга было как-то совестно. Совестно? Почему ему должно быть совестно?

Мимо прошел какой-то человек, Николай не разглядел его, он сказал:

– Давай-давай, еще, умница.

Николай выпил третью рюмку текилы. То есть до этого он пил вторую, чтобы вы понимали, что мы не путаемся, но в этом баре, оду которому я готов петь до скончания веков приносили сразу три рюмки на человека. Николай вновь возопил:

– Так что на счет «Сказки в Нью-Йорке» или хотя бы «Времени притворяться»?!

К нему поспешила уже знакомая нам официантка, Софи, как ее окрестил, сокращая ее имя до состояния полной неформальности Паша. Возможно то было чутье человека, понимавшего, что сейчас последует продолжение банкета и новый заказ, пусть банкет этот и всего на одного человека. А может так сошлись звезды, эра водолея, и она решила дать ответ по поводу его музыкальных запросов или выставить его вон за буйство, в конце концов, он жалкий преподаватель-неудачник, а не Дмитрий, готовый кутить всю ночь. Софи неожиданно села напротив него за стол: