Яна точно не знала. Она была далека от подобных рассуждений. Ей нужна была устойчивость, пусть и временная, а дверь пусть остается открытой, пусть поддержка продолжается, а она будет продолжать свой бунт, свое восстание. Она будет наказывать. Но она не против рискнуть и попробовать что-то новое. И возможно этот автобус отвезет ее куда-то, где это новое окажется возможным.

Автобус мерно урчал, он вез всех своих путников куда-то, а сам не интересовался куда. Ему это безразлично. Как безразлично вашим ботинкам куда вы идете. Как безразлично вашей одежде, как безразлично поездам и самолетам. Яна подумала о самолетах «Было бы здорово улететь куда-то, было бы здорово бродить где-то вдалеке, где никто тебя не знает и ничто не давит на тебя, только ты давишь на дорогу». В этом она понимала Константина. «Каждый город – как новая встреча, открывающаяся тебе, чарующая незнакомка» – так, кажется, он проповедовал. Ох уж этот Константин. Ветреный. Но такой милый, Яна начинала лучше понимать его и видела за юмором и сарказмом человека, желавшего лучшего всем и самого хотевшего быть счастливым. Может ли она составить его счастье? Может ли он составить ее счастье? Можно просто обходится вопросами. Но сейчас, в этот миг, в этой главе истории, вопросы требуют ответов, нужно что-то решать. Ветер поднимается и возносится от земли вверх. Стремительный как ветер. Кто? Все. Все стремительно как ветер. Все разворачивается и темп ускоряется, представление окончено, оно окончилось уже даже давно, настало время настоящим действиям. К Яне приходило осознание этого. Откуда? Она сама толком не понимала. Да и не должна была. Но она готова была рисковать, готова была на что-то решаться.

Она вытащила телефон и набрала номер, его номер:

– Я подъезжаю, встречай, – она улыбнулась, хоть до сих пор и чувствовала себя не очень. Но встреча с ним будоражила ее сознание. Это что-то значит, это будет что-то значить.

Пять минут спустя автобус подпрыгнул и оказался на остановке, новенькой, хоть в каком-то смысле.

Константин приветливо улыбнулся ей, он был одет в черное, но уже зимнее пальто, да, зима пришла, настали три самых темных месяца в году. Вы знаете, что подлинная зима приходит восьмого ноября? Задумайтесь над этим. Яна была одета куда легче. Светлое, почти белое пальто, длинное, прямо до ее черных, невысоких сапожек. На голове у нее была шляпка с полями. Она ответила Константину улыбкой. Они обнялись. Под этим ноябрьским небом тоже возможны объятия. Но к чему они ведут, куда убегает дорога? Кто знает? Константин взял ее за руку и повел к своему дому. Он жил в однокомнатной квартире, один, еще один подарок от родителей, еще одно воздушное дитя, парящее в небе, но его облака были свинцового цвета и готовы были пролиться дождем. Яна чувствовала в нем эту обреченную мрачность, прячущуюся за буйной веселостью. Он не был таким, но что-то таким его делало. Сделало. Что-то или кто-то. Могла ли она помочь ему разогнать тучи? Она не знала. Кому вы можете помочь воздушные дети? Должен прийти кто-то, кто сумеет подхватить вас у земли, когда вы наконец решитесь, а я бы очень хотел, чтобы вы решились, спрыгнуть со своих облаков и принять то, что необходимо принять. Но они не думали об этом.

Яна с Константином поднялись на лифте на его этаж. Они вошли в его квартиру. Яна была освобождена от своего пальто. Ветер подхватывает и несет к решениям всех. Она повернулась к Константину спиной и приподняла руками свои длинные светлые волосы. На ней было красное платье, которое так ему нравилось:

– Застежка сзади, помоги.

Константин осторожно подошел и расстегнул застежку ее платья. Вечер спускался на город, ранний в это холодное, стылое время года.

Ах воздушные дети, вы играете в свои игры, гадая к чему они приведут, надеясь на лучшее, но ваши сердца слишком мягкие чтобы сочетаться в вечном объятии. Воздушные дети идут туда, куда ведут их желания, которыми они ускоряют свои облака. Чистые или свинцовые. Но решение было принято. Платье заскользило по плечам и спине Яны, она обернулась и прижалась к Константину.

6. Я[30]

Я вышел и закурил. Почему я не пошел на балкон? Не хотелось потревожить ее. Но почему вообще в такой момент я захотел выйти, отойти от нее? Когда-то я бы пролежал до самого рассвета, не смыкая глаз и любуясь ею. Что изменилось? Почему я стал другим? Первые раны самые глубокие? Что-то вроде того. Но глубокие и не первые. Главное избежать новых, поэтому я смотрел на нее с осторожностью, поэтому восторг от того, что она рядом не захватывал меня полностью, как это было когда-то. Я стал другим. Это печалило. Я затянулся, в этот ранний час, в пять утра, когда еще совсем темно, из ниоткуда возник мужчина в грязной куртке, с рыжей бородой и натянутом на голову капюшоне. Я заволновался. Не хватало только, чтобы меня тут треснули чем-то вроде бутылки по голове. Он ровно обратился ко мне:

– Не угостишь сигаретой?

– Нет, нету, – довольно резко ответил я. Во-первых, поделиться сигаретой не значит спастись от возможных в таком случае проблем, а во-вторых, подавать сигаретку каждому бомжу, что тебя попросит…нет уж. Что за питерские замашки.

– Ну как знаешь, – мужчина равнодушно посмотрел на меня и побрел дальше. Я быстро докурил и отправился к себе.

Не хотелось, чтобы сквозь сон – она спит, когда-то с кем-то я не спал до самого утра – Яна почувствовала запах сигареты, но что есть, то есть.

Я все-таки с удовольствием посмотрел на нее. До плеч ее укрывало одеяло, хорошо, что оно такое широкое. Хорошо, что и диван можно разложить, хоть я такого и не ожидал. Она мирно спала. Сон придавала ангельское выражение ее лицу, светлые волосы разметались. Я аккуратно погладил их, провел рукой по ее обнаженному плечу. Я попытался заглянуть внутрь себя, найти в себе бесконечный восторг любви к ней. Но…я чувствовал лишь приятную нежность и влюбленность человека, вполне довольного тем, что ему довелось обладать чем-то красивым. Я же не такой. Я не был таким. Почему сейчас все именно так?

Я не находил ответов на вопросы что мучили меня, может, потому что наши отношения оставались флиртом двух птичек, а не чем-то большим? Но разве они не стали чем-то большим сейчас? Разве не проговорили мы весь вечер и начало ночи, перемежая разговоры ласками? Так все и было. Да и вот – я не сплю, я смотрю на нее, но я хочу увидеть больше, чем вижу в действительности. Но этой волшебной магии не происходит. Я вижу лишь симпатичную, пожалуй, даже красивую девушку, спящую рядом со мной. Но не больше. А ведь не должно быть никаких «пожалуй», все понятия в такой момент должны вообще исчезать. Но они остались, оставляя вместе с собой горькое ощущение. Я изменился. Могу ли я снова стать таким как раньше, до всех разочарований, что меня постигли? Могу ли я? Я не знаю. Я хотел верить в это в момент нашего с Яной первого поцелуя и тогда казалось, что густая пелена, окутывавшая меня, расступилась, но потом, я чувствовал все натяжки, все искусственные подпорки своей влюбленности. Да, я был влюблен. Я был очарован ей. Но внутри меня не проносилось надежд на то, что это навсегда. Мне нравилось то, что это сейчас. Но может быть так и надо, может быть я смогу оттолкнуться от этого, как от трамплина, и мы вместе построим надежное здание на фундаменте, в основании которого не лежал лживый треп о «навсегда», «безумно люблю» и так далее. Но готов ли я к этому, хватит ли у меня на это сил, когда я не верю? А что может заставить меня поверить? Может ли хоть что-нибудь, хоть когда-то еще в этой жизни? Я не знал. Я бессильно смежил веки. А она? Яна? Ведь она доверилась мне…Конечно это ничего не значит, я слишком много значения придаю этому, тому, в чем не так много значения, не так ли? Но я так не считал, для меня все еще был смысл в этом, это должно выражать любовь, а не быть просто так. Но так ли это для меня? Не стал ли я как все? Просто плыву по течению и куда меня вынесет оно, даже не догадываюсь. И еще этот ее вопрос: «Можно я останусь?». Ответ, казалось бы, дан, она осталась, но она уточнила: «Я хочу остаться здесь не на одну ночь, я хочу попытаться, чтобы это было чем-то серьезным, не бойся, у меня будут средства, я не хочу сидеть на твоей шее, подумай и скажи мне утром, я не давлю на тебя». Вот так просто. Она приняла решение, она спросила. А готов ли я принять решение в ответ. Это большое решение. После Лены я зарекался вообще с кем-то встречаться, а уж жить с кем-то тем более. Но если у нее хватает смелости задавать вопрос, то может быть у меня должна быть смелость дать ответ. Ответ все равно будет, но я не хочу, чтобы он был молчаливым отказом. Я хочу измениться вновь, я хочу хотя бы попытаться. Раздумывая об этом, я внезапно провалился в сон.