— Мой браслет! Андрей, посвети!

Тот направил фонарик ей на запястье, и все трое ахнули: фрактальный рисунок сиял теперь прямо на коже! Он не просто остался, а ещё и разросся: границы исчезли, завитки расползлись по руке. Яркие на запястье, они ветвились в сторону локтя и пальцев, где постепенно выцветали и сантиметров через десять пропадали совсем.

— Что это?! — выдохнула Вера, поднимая глаза на Андрея. — Что это, блин, такое?..

— Не знаю, — он покачал головой.

— Выглядит как тату, — заметила Вика. — А ты… ты что-нибудь чувствуешь?

Она дотронулась до рисунка, и фракталы вдруг сделались ярче и проступили аж до самого локтя.

— Ты что? — отпрянула Вика. — Это ты? Ты это делаешь?

— Я не… — пробормотала Вера, пока фракталы бледнели обратно. — Я не очень понимаю…

— Так, ладно! — решительно заявил Андрей, поглядев, который час. — Давайте сейчас пойдём к Зелдеду, пока телефоны не сели!.. а потом уже будем разбираться.

— Там где-то мой рюкзак должен быть, — вспомнила виновница переполоха. — За холмом, около пенька, не видели?

— Нет, — мотнул головой Андрей, — в темноте пропустили, наверное.

— Как меня-то не пропустили?

— А то ты не знаешь! — обиженно фыркнула Вика. — Или ты только про собственные суперспособности помнишь? — и, не дожидаясь ответа, выпалила: — Да по духу он тебя нашёл, по духу, как же ещё!

Она повернулась и потопала на холм, Андрей двинулся за ней, поддерживая Веру под руку.

— Ребят, простите! — вздохнула она. Стало так совестно, что злилась на них порой: типа противная подруга-командирша и её муж-подкаблучник, а ведь на самом-то деле только они и есть её настоящие друзья, отзывчивые и верные! — Я… я, честное слово, не знала, что так получится. Я думала, вернусь на шоссе ещё до захода солнца, даже такси заранее вызвала!.. теперь уж оно укатило, конечно… давным-давно. Спасибо вам, что приехали. В темноте потащились, Вика вообще беременная, нашли, не бросили! Я…

— Да ладно тебе, — вяло отмахнулся Андрей, — прекращай.

— Да нет, не ладно! — отрезала Вера. — Без вас я бы тут до утра пролежала. Хорошо ещё, ничего себе не сломала, а то как я выбралась бы?! Окочурилась бы под этой жуткой сосной, и привет горячий!

— Нашла! — крикнула с холма Вика, светя фонариком прямо на пень. — Вон он, рюкзак твой, стоит… и пакет ещё какой-то… всё вроде цело!

Случилось это вчера днём, перед обедом. Кулон вдруг раскалился, и Надя хотела снять его через голову, но он словно к шее прирос и не отлеплялся. Выскочив из столовой, она побежала в туалет, где заперлась в кабинке, расстегнула и сорвала блузку. Ключ праотцов переливался разными цветами, жёг грудь и тонул в теле, словно в желе. От этого зрелища затошнило, и Белкина едва успела склониться над унитазом, прежде чем её вывернуло на изнанку, избавляя от всего съеденного за утро. Рвало долго, пока не пошла желчь, тогда только позывы прекратились, а с ними вместе и жжение.

От погрузившейся в тело рыбки осталась видна только голова, от которой по коже разбегались выпуклые чёрные ручейки, покрытые радужными разводами, словно бензиновой плёнкой. Один из ручейков побежал вверх, добрался до шеи и стал не виден, зато спустя пару секунд в глазах резко потемнело, всё вокруг затряслось и что-то посыпалось сверху. Надя села на пол и схватилась за унитаз. Перед глазами возникла девушка. Она стояла на дне какой-то канавы, земля при этом ходила ходуном и осыпалась, отовсюду летели и валились комья. Оскальзываясь и обдирая коленки, девушка вылезла наверх и помчалась прочь. Вокруг был лес, и он содрогался, как при землетрясении, деревья качались и скрипели, и Наде казалось, что это уже она сама несётся к холму, изо всех сил стараясь не упасть. Сзади раздался оглушительный треск, её ударило по спине, вбивая лицом в землю, и… — всё вдруг внезапно закончилось.

Тряска, жжение в груди, видение леса — исчезли. Белкина сидела на полу в туалете, рядом валялась блузка. Выпуклые чёрно-бензиновые ручейки на теле исчезли, кулон-рыбка висел на цепочке, едва касаясь кожи. Надя осторожно дотронулась до него пальцем: он больше не был горячим и смотрелся, как обычное украшение. Она оделась и, отряхнув с юбки пыль, покинула кабинку. Зеркало отразило немного бледное, чуть осунувшееся лицо, но в целом она выглядела вполне нормально. Белкина долго, с удовольствием, умывалась, остужая щёки и лоб прохладной водой, потом вытерлась бумажным полотенцем и вышла в коридор. Там-то она и встретила первого заражённого тьмой.

Парень с азиатскими чертами лица был из службы безопасности пансионата, Надя не помнила его имени, но пару раз видела, как он командовал охранниками. Сейчас он трусцой бежал по коридору, а на груди и руках топорщились редкие чёрные перышки — маленькие, но заметные, причём майка нисколько не мешала их видеть. Вот именно тот факт, что одежда не скрывает пернатости, и убедило Надю не паниковать, не выдавать себя и вообще не делать резких движений. Она отлично помнила, что показывала Пряхова и говорил про заражённых тьмой Женя. Всё оказалось чистой правдой — Белкина наблюдала это теперь своими глазами… или не глазами, а чем-то другим, не важно…

Надя поприветствовала парня и как ни в чём не бывало пошла дальше — в ушах отдавался слишком частый стук сердца — обнаружить в себе совершенно новое свойство было очень волнительно и слегка пугало, однако на фоне всего, что случилось с ней за последние дни, казалось вполне логичным продолжением предыдущих событий.

Наверное, благодаря той солнечности души, о которой говорила ей Пряхова, а возможно, просто из-за индивидуальных особенностей психики, мысль, что она просто-напросто спятила, даже не приходила Белкиной в голову. Она всегда была абсолютно уверена в собственной нормальности и предпочитала принять изменившуюся реальность, чтобы действовать, а не задаваться умозрительными вопросами или мучиться сомнениями, пытаясь докопаться до метафизических глубин своего разума.

Поэтому, узрев первого чернопёрого, она просто продолжила путь на кухню, где с большим удовольствием обнаружила, что никто из её подчинённых не заражён тьмой и спокойно работала, пока перед ужином её вдруг не вызвали в административный корпус.

Надя сразу же поняла, что там её ждёт настоящее испытание, и отправилась к начальству, словно разведчик-резидент на допрос, полная решимости не раскрыть своё истинное лицо и готовая к любым ужасам… — даже к смерти!

Хорошо, Пряхова заранее показала ей тёмное обличье руководства, иначе Белкина вряд ли смогла бы так легко собраться и не показать вида, насколько потрясена их кошмарной чернопёростью. Это вам не жалкий пушок азиата из службы безопасности, это такое мощное заражение тьмой, что людьми их считать было уже невозможно! Чудовища… — стучало у Нади в голове, пока она шла к предложенному Кафтырёвым стулу, но когда уселась, сразу стало спокойнее — нападать чернопёрые явно не собирались, да и вопросы задавали без особого давления. Достаточно было изобразить страх увольнения и раскаяние в том, что закрутила роман с гостем, как они почти сразу отстали. Кое-что ещё поспрашивали, но когда стало ясно, что её ни в чём не подозревают, Надя совсем расслабилась и вела себя совершенно естественно.

Она вспомнила, как вышла из кабинета Десятова и, глядя себе под ноги, быстро зашагала к лестнице, торопясь покинуть административный корпус. Выйдя на улицу, она пересекла маленькую площадь и, ступив под сень деревьев, позволила себе поднять голову и улыбнуться. Здесь чудовища уже не могли видеть её лица, если вдруг следили за ней из окна или через камеры на территории пансионата. Да и не будут они вести видеонаблюдение за глупой поварихой Белкиной, которая ничего не знает и ни в чём, кроме своих кухонных обязанностей, не разбирается.

Она провела ладонью по груди, нащупывая под блузкой заветную рыбку, и та ответила ей мягким теплом, как бы подтверждая: да, у тебя всё получилось — ты сумела их обмануть. Сумела, хоть сначала было и страшно: лысые головы, горящие сине-красным пламенем глаза, чёрные перья и ужасные птичьи лапы! Почему-то именно эти жуткие, обтянутые нечеловечески грубой серой кожей костяные пальцы с длинными когтями внушали самое сильное отвращение…