Азаров задумался, катая между ладоней наполовину налитый стакан, снова сделал глоток:

— И что я ей скажу? Что Клим Азаров — жалкое подобие мужика, марионетка, чьи верёвочки в руках алчной мамаши? Уж лучше быть мудаком, чем ничтожеством бесхребетным.

Мне хотелось многое ещё спросить, но тут ожил мой мобильный, заливаясь на весь зал весёлой трелью. Вытаскивая его из сумочки, поняла, что уже изрядно пьяна:

— О, Дёма звонит! — не к месту весело объявила я и тут же сникла. — Клим, что мне ему сказать?

— Давай сюда. — Он забрал мой всё ещё трезвонящий телефон. — Алло, это я. Да, со мной. Мы пьём. Заберёшь нас?

— Скажи, что мы уже в хлам, — я решила вставить в разговор свои пять копеек.

— Ну, ты слышал, — добавил Клим в трубку. — Мы в «Эгоисте».

Даже при замедленном алкоголем восприятии реальности понимала, что буквально через каких-то полчаса увижу Демида. А ещё понимала, что всё ещё не могла смотреть ему в глаза. И чувствовала я не разочарование в нём, а стыд, что не такая, какой должна быть. И что просто так ничего в жизни не бывает: если есть у меня трёхкомнатная квартира, то только из-за того, что родители умерли, если и был возле меня красивый мужчина, то только потому, что его мама разрешила ему поиграться… Сама по себе я в этой жизни не добилась ещё ничего…

— Чёрт, что-то меня накрывает, — успела сказать я прежде, чем уронить голову на стойку бара.

— Эй, всё нормально? — Клим обеспокоенно тормошил меня за плечо.

— Разговаривай со мной, — попросила я, — иначе уплыву.

— Что тебе ещё рассказать?

— Почему вы не можете бросить всё это? Забить дружно хер и уйти? Здоровые, молодые, с образованием… Неужели не сможете начать всё сами, с нуля?.. А она, как Кащей, пусть одна над златом чахнет…

— Пару лет назад тоже самое у брата спросил. Он сказал, что дал отцу слово, что вытянет холдинг и за матерью присмотрит…

— Обалдеть! Отец мог такое просить у сына, которому едва исполнилось двадцать?! Что с вашей семьёй не так?

— Зато у нас денег много… — Это явно задумывалось как насмешка, но блин, прозвучало так, будто у них неизлечимая болезнь.

— Неслабо вас чувством долга повязали. А я ещё что-то своей бабуле вычитывала… — говорила всё тише, будто сама с собой.

— Не тухни, Аль. Слышишь меня?

Азаров спрыгнул со своего стула, подошёл ближе, стараясь придать моему телу подобие вертикального положения, но я лишь привалилась к его груди.

— Всегда хотела, чтобы у меня был брат или сестра, — зачем-то сказала я, — Ты мне нравишься. Хочешь быть моим братом?

Последнее, что я запомнила перед отключкой, как Клим обнял меня за плечи и, по-доброму усмехаясь, ответил:

— Так и быть, сестрёнка.

[1] Кальвадо́с (фр. Calvados) — яблочный или грушевый бренди, крепость — около 40 % об.

[2] Хищное насекомое.

Глава 13

С того дня всё пошло не так и не туда. Словно пьяный стрелочник на каком-то разъезде налажал с переводным механизмом. И вроде бы мы всё ещё в одном вагоне, едем в одну сторону, но всё дальше от того места, из-за которого эта поездка началась.

Я поняла это как только открыла глаза следующим утром и увидела перед собой Демида. Он сидел лицом к окну, опираясь предплечьями на колени, его обнажённая спина была так близко, меньше, чем расстояние вытянутой руки. Но почему-то сейчас оно казалось непреодолимым. Пересилила себя, положила ладонь ему на поясницу, очертила большим пальцем дугу. Демид вздрогнул от прикосновения, повернул в голову в мою сторону и, глядя через плечо, спросил:

— Ты как?

— Думала, что умерла ещё вчера.

Голос вышел хриплым, низким, от напряжения горло начало саднить. “Неужели я вчера ещё и песни орала по пьяни… Чёрт, ничего не помню! Мой вечер закончился на том, что у меня появился названный брат… Интересно, он тоже тут? Кстати, тут — это где?” Обвела глазами комнату, оказалось, что это спальня на Победе, просто я лежала почему-то головой в изножье, отчего не смогла сразу сориентироваться. Демид снова отвернулся, потёр ладони друг о друга. Неловкость уже висела между нами, но мой не оправившийся от алкогольных паров мозг ещё не замечал этого. Равно как и того, что моя фраза прозвучала очень неоднозначно:

— Я не знал… не думал, что мама так… — слова давались Демиду с трудом.

— Эй, — «только не сейчас, я ещё не готова» подумала я, подалась вперёд, села, помогая себе руками, не обращая внимание на взорвавшую голову боль, — я имела в виду алкоголь. По-моему, мы с твоим братом вчера перестарались…

— Климу я уже вставил, — улыбка едва тронула его губы, но и от этого уже стало легче на душе.

Демид ходил за мной хвостом, не оставляя ни на секунду, пока я искала по комнате разбросанные вчера вещи. Сидел на краю ванны, пока я чистила зубы и принимала душ. Смотрел, как я заваривала, а потом разливала по чашкам чай. И от этого его стороннего наблюдения я впервые за долгое время чувствовала себя неловко. Спасибо хоть не молчал, иначе было бы совсем невыносимо. Зато теперь я знала, что Азаров-старший появился в «Эгоисте» ровно в семь вечера, будто ждал, пока администратор распахнёт двери клуба для его эффектного появления, оценить которое я, к сожалению, уже не смогла. Что он хотел надрать уши младшему брату прямо там, возле барной стойки, увидев, в каком состоянии тот сгружал меня ему на руки. Что именно он звонил моим старикам и придумывал объяснение, почему я не вернусь на Гагарина, а останусь на Победе. Что он не спал почти всю ночь, боясь, что мне станет плохо.

— Спасибо тебе.

Я потянулась к нему, поцеловала, и он, впервые за утро, обнял меня. Выдохнув от облегчения, прижалась щекой к его обнажённой груди. Хотелось одного: слышать это неровно бьющееся сердце рядом с собой, знать, что оно бьётся в ответ на моё, такое же беспокойное. А всё остальное… пусть его просто не будет…

— А как Клим? — спросила я больше из желания нарушить молчание, чем из любопытства.

— Ну, тебе с ним точно тягаться не стоит.

— Я и не пыталась. Как-то само… — замолчала, чтобы через несколько секунд спохватиться: — А почему ты не на работе? Сегодня ведь понедельник…

— Взял отгул…

— Круто быть начальником.

Мы словно ходили кругами, по спирали закручиваясь к точке невозврата. Знали, о чём именно нужно, даже необходимо, поговорить, но всё не могли решиться. Я верила в то, что всё, что вчера было сказано Галиной Германовной в части чувств и желаний Демида, полная чушь, не могла и на микрон допустить, что это не так. Иначе сразу терялась вера в светлое и чистое, что между нами было.

Преувеличенная важность бытовых дел помогла задвинуть разговор «на потом», давая нам возможность собраться с силами и мыслями. Мы пошли покупать кастрюли-поварёшки, продукты, по возвращению я затеяла готовить суп, потому что он реально был необходим моему желудку. Говорили о каких-то мелочах, смеялись шуткам, пообедали, а потом устроились в кровати для послеобеденного отдыха.

Демид не выдержал первым:

— Аль, я до сих пор не могу мысли в кучу собрать… — Серьёзность его тона заставила меня усесться в кровати выше. — Клим говорил мне, предупреждал… Чёрт, я не думал, что она сможет вот так, всерьёз…

— Дём, для меня главное — что ты не думаешь так же, как Галина Германовна…

— Аленький, нет! Не знаю, что она тебе наговорила, но мне жаль, что тебе пришлось это выслушать. — Он придвинулся ко мне, посмотрел прямо в глаза. — Я сто раз тебе говорил, и могу повторить это снова — я хочу быть только с тобой или ни с кем.

— Что ты хочешь, чтобы я сделала?

— Мне нужно время, чтобы разобраться с этим… Поэтому подожди, ладно? — дождавшись моего кивка, добавил: — Поцелуй меня.

Я была рада, что он не просил прощения за свою мать, не искал причины её поведения. Демид говорил за себя, за свои действия, и это было для меня, и для него, правильным.

И я ждала, как и обещала, но это было чертовски тяжело. Каждый новый день доказывал старую прописную истину «Ожидание смерти — хуже самой смерти». Тяжело было не только из-за того, что я видела, как меняется Демид, как он всё меньше улыбается и всё чаще ищет оправданий для не встреч, словно наши отношения стали его тяготить. Он молчал, силился не отчаиваться и не сдаваться, но у него это плохо получалось.