— Что?.. — не договорил, ему хватило одного взгляда на моё лицо, чтобы всё понять.
— Мне нужно написать заявление на увольнение.
— Аля…
— Сергей Владимирович, дайте бумагу и ручку!
В считанные секунды накатав нужный текст на выделенном мне белом листе, протянула его и свой бейдж управляющему со словами:
— Я ухожу, прямо сейчас.
— «По соглашению сторон»? — удивлённо поднял тот бровь, прочитав мои каракули.
— Думаю, у руководства вопросов не будет.
Выгребла всё из шкафчика в раздевалке, ненавистную униформу оставила валяться скомканной на лавочке и решительным шагом отправилась через торговые залы к выходу. Понимала, что до закрытия ещё полдня, понимала, что теперь Маринке придётся несладко, отдуваясь за два отдела сразу. Но не могла оставаться здесь ни минуты.
— Марин, прости, — всё-таки несколько лет дружбы и совместной работы победили злость, подруга-то не виновата, хотя бы нужно извиниться, — мне нужно уйти, прямо сейчас.
— Аль…
Маринка не договорила, потому что возле меня опять появилась Кулабухова:
— Аля, ты… — Извиняться перед «низшими», перед собственными работниками, да ещё и на глазах свидетелей — тяжкое испытание ей досталось. — Я всё неправильно поняла…
Ну, конечно! Слово «прости» в её лексиконе нет!
— Фаина Алексеевна, я написала заявление на увольнение. Надеюсь, по обоюдному согласию обойдёмся без отработки.
Развернулась на выход, видя, как Маринка вжалась в витрину ни жива, ни мертва от всего происходящего, и тут почувствовала, как меня удерживают за запястье. Обернулась — Мадам не давала мне уйти:
— Ты же не расскажешь?.. — не просила, понимала, что проиграла, но продолжала быть высокомерной.
— Отпустите руку и не устраивайте сцен перед покупателями.
Двери Салона захлопнулись за моей спиной. Как оказалось — навсегда.
Глава 6
Вышла — и сразу в пекло. Люди пробегали мимо меня, спеша по своим делам, в такую жару любителей «просто погулять» в центре города нет. И куда теперь? Домой идти нельзя — придётся всё рассказывать. Да и с щекой, судя по тому, что она всё ещё горела, нужно было что-то делать. Вытащила зеркало, осмотрела лицо и ахнула: помимо красно-опухшего пятна, крепкая рука Кулабуховой наделила меня ещё и яркой царапиной, видимо от кольца, с уже запёкшейся кровавой корочкой. Чёрт! И как с такой рожей по улицам разгуливать? Пришлось спешно распускать волосы, завешивая ими израненную щёку, как шторой, и молиться, чтобы Городова была дома.
Дверь мне открыла тётя Люся и, опережая мой вопрос, кивнула себе за плечо:
— Проходи, Аль, она в комнате.
А вот Ленка встретила меня более насторожено — она-то знала, что я должна быть на работе:
— Ты почему тут в такое время?
— Уволилась.
— Как?! — синхронно ахнули обе Городовы.
— Можно я посижу пару минут? — я тяжело опустилась в кресло, откинула на спинку голову и закрыла глаза.
— А это что?!
Мне даже глаза открывать не нужно было, я и так поняла, что Ленка увидела мою щёку.
— Кулабухова постаралась.
— Дай-ка, — тётя Люся взяла меня пальцами за подбородок и развернула к свету, — давно?
— Минут тридцать. Пока дошла…
— Лен, неси мясо из морозилки…
— Тёть Люсь, Лен, подождите, — я снова встала на ноги, — душ приму, можно?
Прохладные струи приятно скользили по коже. Я залезла под воду с головой, направляя душ прямо в лицо. Уж слишком резво моя жизнь сорвалась в галоп. Ещё весной всё было спокойно, размеренно, правда серо и скучно, как в болоте, но без сюрпризов. А теперь… Я повернула головой по кругу в одну сторону, затем в другую, сделала воду холоднее для бодрости.
— Аль, вылезай, надо со щекой что-то делать. — Ленка по-хозяйски запёрлась в ванную. — Вот полотенце и футболка.
Я вернулась в комнату через пару минут в выданной футболке и с полотенцем на голове. Тётя Люся деловито усадила меня перед собой, обработала царапину, которая снова кровоточила после душа, наложила толстый слой какой-то целебной заживляющей мази, заклеила огромным куском пластыря, ответив на мой протест «это пока», а потом вручила мне замороженный кусок мяса, завернутый в льняную салфетку:
— Приложи и держи, — видя, что я всё выполнила чётко, сказала: — а теперь рассказывай.
Говорила я долго, потому что для лучшего объяснения сегодняшнего инцидента пришлось начинать со встречи с Мелеховым. Городовы слушали с открытыми ртами, а я, словно гостья на ток-шоу, сначала поделилась секретами прошлого своей семьи, а уж потом, как начальница, теперь бывшая, обвинила меня в «браконьерстве в её охотничьих угодьях».
— Вот стерва завистливая! Думает, раз деньги есть, то всё можно?! — выдала тётя Люся, а мы с Ленкой с усмешкой переглянулись, воодушевлённые такой реакцией Городовой-старшей. — И что ты теперь делать будешь?
— Ну, насчёт работы, я сама планировала увольняться, просто чуть раньше получилось… — Я перевернула мясо другой, более холодной стороной и поморщилась, когда, не рассчитав силу, сильнее, чем нужно было, прижала его к щеке.
— Я про крёстного твоего, — уточнила тётя Люся.
На этот вопрос у меня не было ответа, сама ещё толком не понимала, что делать с внезапно появившимся в моей жизни Мелеховым, его предложением и открывающимися возможностями. Ведь был ещё Демид…
— Не знаю, — честно ответила я. — Для начала нужно старикам сообщить, что крёстный нашёлся. Да и про работу тоже… Хорошо хоть следующая неделя по графику у меня должна быть выходной. Время есть — что-нибудь придумаю.
— А я бы поехала… — Ленка мечтательно смотрела в потолок. — Питер всё-таки, не наше захолустье…
— Кто тебя там ждёт? — скептически спросила дочь Городова-старшая. — Одна, в чужом городе…
— Уж лучше одной, чем в этой дыре, где все друг друга знают и, как говорится, спят под одним одеялом, — огрызнулась Ленка.
— Поговори мне ещё!
Я проторчала у Городовых до самого вечера, валялись с Ленкой на её кровати, перемывая знакомым и бывшим одноклассникам кости. К тому времени, как мне было пора уходить, припухлость и краснота с щеки сошли, осталась только царапина.
— И что ты своим скажешь? — поинтересовалась Ленка, показывая пальцем на неё.
— Скажу, что об угол коробки неудачно зацепилась. Как думаешь, сойдёт за правду?
— Старики может и поведутся, а вот Демид — вряд ли…
— Ладно, придумаю что-нибудь. Лишь бы до дня рождения зажило.
Мне исполнился двадцать один год. Сегодня, седьмого июля. Полное совершеннолетие. Теперь мне можно… всё? Хотя, понятное дело, ограничения в желаниях и поступках выставляется не паспортом и возрастными критериями, а по большей части самим человеком, его мироощущением и внутренним пониманием «это правильно» и «это можно». Так вот мне теперь — можно! И в то, что сегодняшний день станет незабываемый, верилось на сто процентов.
Ба и дед, дождавшись моего пробуждения, расцеловали в обе щёки, тискали, охали, а некоторые, не будем показывать в сторону бабушки пальцем, даже слезу втихаря смахнули. Забравшись с ногами на табурет, я с удовольствием уминала на завтрак ещё горячие оладушки с яблочным повидлом:
— Ба, дед, вы не обидитесь, если сегодня вечером я отпраздную с Демидом и Ленкой, а с вами — в любой другой день?
— Ну, у нас с бабушкой и так каждый день праздник, — дед решил высказаться за обоих, — потому что ты с нами. Нам другого и не надо. Правда, Мария?
Бабушка лишь молча кивнула и погладила меня по плечу. А дед продолжил:
— Аля, ты поела? Пойдём, подарки ждут!
Подарочки! Кто же их не любит?! На «большой сюрприз» я не рассчитывала — лет с пятнадцати старики дарили мне деньги. Не заоблачные суммы, но на новую пару обуви или наряд от Маринки-модельера (это в последние годы) хватало. Меня усадили в кресло, я в предвкушении довольно лыбилась и потирала руки, как вдруг дед положил на журнальный стол передо мной ключи с брелоком в виде красного цветка с четырьмя лепестками. Посмотрела на ключи, потом на деда, на бабушку:
