— А не хочешь после получения диплома в Питер? С работой помогу…

Крёстный выдал это, когда я уже взялась за ручку двери, собираясь выйти из машины. Будто мне мало было за сегодняшний вечер сюрпризов, решил добить окончательно.

— Я… — отпустила ручку, сложила ладони на коленях, задумалась, даже голову вбок склонила. — Я не думала никогда…

— Ну так подумай. Буду только рад, если решишься.

Джип скрылся за поворотом двора, а я всё стояла около подъезда, словно не решаясь войти в дом. Что-то неотвратимо менялось в моей жизни, подхватывая меня, как волна, мощным, неуправляемым потоком.

— Аленький.

От неожиданности вздрогнула, оглянулась на голос. Демид вышел из тени дворовой беседки и в несколько широких шагов оказался возле меня.

— Ты как тут оказался? — я была удивлена, но рада больше, старалась не обращать внимания на беспокойство в его взгляде.

— Тебя жду, — и голос резкий, словно металл.

— Давно?

— Давно. Кто это был?! — не выдержал, притянул за плечи к себе, пристально вглядываясь мне в лицо.

— Дём, ты чего? — понимала, что он просто взвинчен, что ему нужно успокоиться. — Напридумывал уже себе?

— Аль, не шути! Я же знаю… я же знаю теперь, какая ты… — Поцеловал жадно, с напором, доказывая мне, а может и себе, что имеет на это право. — Ты — моя! Слышишь?!

— Слышу, слышу, — поцеловала в ответ мягко, нежно. Демид успокаивался под моими губами, расслабился, прижался крепко, долго не хотел отпускать. Потом всё-таки сдался, отступил на шаг:

— Что за мужик тебя привёз?

— Стыдно же тебе сейчас будет, Демид Денисович… — лукаво улыбаясь, посмотрела на него, — крёстный мой.

— Как — крёстный?

— Вот так, крёстный, друг отца. Если я сейчас начну во всех подробностях рассказывать, мы на всю ночь здесь зависнем. Может, до завтра отложим?

Демид был явно обескуражен услышанным, увязывая в голове полученную от меня информацию и свои мысли, насупился, понимая, как сглупил. А я была так счастлива в тот момент, осознав, что он сорвался, ждал меня, волновался. Так воодушевляющее было осознавать свою нужность для этого человека.

— Дём, поцелуй меня.

Домой вернулась ближе к полуночи. Старики спали и я, крадучись, пробралась в свою комнату. Понимала, что и им нужно будет рассказать о сегодняшней встрече с Василием Брониславовичем. Но обязанность эта была не радостной.

На разговоры о моих родителях со стариками было наложено табу, мною самой. Я ведь маму и папу не помнила, вообще. Если лет до семи-восьми ещё пыталась о чём-то расспрашивать, то потом меня просто начали пугать и угнетать постоянно наливающиеся слезами глаза бабушки, как только я упоминала о маме. По вскользь оброненной дедом фразе, поняла, что родители не были довольны маминым выбором мужа. Я просто знала, что отец был, пара совместных фотографий моих родителей, ловко вытащенных мною из старого семейного альбома, который бабушка хранила далеко на антресолях, являлось тому подтверждением. А теперь, с появлением крёстного, они, мои родители, начинали возвращаться в реальность, из почти мифических, превращаться в «живых», точнее живших. И у них были друзья, работа, мечты… И я была частью этой их жизни.

Крестный объявился ещё раз в воскресенье, и снова наша встреча состоялась в магазине.

— Слушай, — с извиняющейся улыбкой сказал он, поравнявшись со мной перед стеллажом с обувью, — понимаю, что выгляжу настырным, но не могу перестать думать о тебе.

Я улыбнулась в ответ, рассматривая стремительно увеличивающееся число мужчин в моей жизни как какую-то шутку. Он был по сути для меня незнакомцем, а привыкала я к чужим людям долго. Но, похоже, для дяди Васи всё было иначе, словно не было этих семнадцати лет «незнания».

— Я что пришёл сегодня… — Он, кажется, даже не заметил того, что я ничего ещё не ответила. — В город я приехал по работе и, так сложилось, мне уже завтра придётся уезжать обратно в Питер. Значит, на день рожденья твой не попадаю…

— Вы и про день рождения помните?! м ну, точно крёстный фей.

— Конечно, седьмое июля. В общем, знаю, что заранее не дарят… — фей протянул мне презент, который держал до этого в левой руке. — Это от меня.

Я обеими руками взяла протянутую коробку с новенькой моделью мобильного телефона Motorola, с волнением переводя взгляд с неё на дядю Васю и обратно. А тот в придачу положил сверху на подарок свою визитку и добавил:

— Лика, звони мне. Я буду рад тебя слышать. Не теряйся больше. И, если надумаешь, приезжай! Хоть насовсем, хоть просто в гости. Ну, — он по-отцовски похлопал меня по плечу, погладил по голове, понимая, что снова прощаемся надолго, — пойду я. И так тебя отвлёк.

Ушёл так же стремительно, как и появился. А я, впав в ступор, продолжала разглаживать большими пальцами рук лежащую на коробке визитку. «Мелехов Василий Брониславович. Генеральный директор архитектурно-строительного бюро «Lighthouse». «А ведь почти Меладзе» — почему-то подумала я.

— Алевтина! — Мадам стояла на входе в служебный коридор, скрестив руки на необъятной груди и зло сверкала глазами в мою сторону. — Зайди в мой кабинет.

Её рявканье привлекло внимание всех, даже покупателей. Маринка сочувственно глянула на меня из-за своей тумбы-витрины, кивнула, мол, присмотрю за отделом, иди, провожая меня взглядом, как на казнь. Я пошла вслед за скрывшейся за углом коридора спиной начальницы, всё ещё сжимая подарок в руках, не рискнув оставить его без присмотра в зале.

— Ты не охренела ли часом?! — без «прелюдии», не дожидаясь, пока закроется дверь её кабинета за моей спиной, начала Кулабухова. — Я тебя нанимала продавцом или чтобы ты лицом торговала? Или может уже не только лицом?

Она орала, именно орала, как базарная баба, а я смотрела на неё, до конца не понимая суть претензий. Моё спокойствие и отрешённость видимо взбесили Мадам ещё сильнее:

— Что ты, блядь, на меня смотришь?! — именно так, в грубой форме, через букву «Д» в причинном месте ругательства. — Предупреждала десять тысяч раз — здесь вам не бордель! Нечего посредством Салона искать себе «папиков»! Успела уже в кровать запрыгнуть и ноги раздвинуть, раз Мелехов тебе презенты делает?!

Увидела визитку, выхватила разорвала в клочья. Я дёрнулась было протестовать, но она двинулась на меня всей своей массой, трясясь от злости так, что даже щёки дрожали, замахнулась и влепила мне такую затрещину, от которой в голове зазвенело, а щёку будто кипятком ошпарило. Я то ли ойкнула, то ли пискнула, отступая на шаг, прижав одну руку к горящей щеке. Но Кулабуховой было мало, она выхватила у меня коробку с телефоном, занесла руку над своей головой, собираясь жахнуть моим подарком об пол. И тут заорала я:

— Не сметь!!!

Начальница, впавшая в ступор от прорезавшегося у меня голоса, замерла, выпучив покрытые красной паутиной сосудов глаза. Я забрала из её рук коробку и ровно, чётко и достаточно громко начала говорить:

— Кто дал вам право думать, что вы можете так себя вести? Моей зарплаты хватает только на отношение «работник-работодатель», не покрывая истерики начальницы. Кто дал вам право думать, а главное обсуждать, с кем я сплю или не сплю? Может, тогда обсудим ваше желание забраться к Мелехову в кровать? — видела, как у тётки, а именно в неё превратилась вознёсшая сама себя до заоблачных высот Мадам, забегали глазки. — Можете не надеяться — ни мне, ни уж тем более вам, это не светит.

— Как ты смеешь, дрянь…

— Смею! — перебила я, стараясь не думать о колотящемся от жуткой несправедливости сердце. — Мне туда путь заказан, потому что он друг моего отца и мой крёстный. А вам — потому что такой… — я пыталась подобрать нужный эпитет, но на уме были только маты, я же не собиралась опускаться до уровня Кулабуховой, — такой не место возле него! Даже в качестве просто знакомой!

Услышав это, фурия превратилась в полудохлую рыбку, способную лишь часто-часто открывать рот и лупать глазами. Теперь трясло меня, всю. Руки так дрожали, что я не сразу справилась с ручкой двери, не желая ни секунды находиться возле этой женщины, потерявшей в моих глазах своё достоинство и моё мало мальское уважение. Серёжа, стоящий возле кабинета, привлечённый, судя по всему, нашими криками, тут же подался ко мне на встречу, когда я вышла в коридор: