Городова добилась своего — закончила институт с красным дипломом и стала прокурором. По-моему, это был самый умный и сексуальный прокурор в нашей области, доказывая на собственном примере, что красивые женщины могут быть умными и настоящими профессионалами своего дела. Она въехала в мою квартиру на Победе, чтобы та не пустовала, да и не хотела я её сдавать чужим людям. От Ленки же требовался только присмотр и оплата коммунальных услуг. А ещё она держала меня в курсе всех местных новостей, но вот темы Демида мы не касались никогда, придерживаясь правила «Я не спрашиваю, она не рассказывает».
Зато на личном плане, в отличие от профессионального, у Ленки было всё не так радужно. Но это только моё видение ситуации, Городова утверждала, что её очень даже устраивало отсутствие постоянных отношений и обязательств. А секс «для поддержания физического и эмоционального здоровья» найти для неё было не проблемой.
— Главное — на работе не гадить, — любила повторять она, рассказывая про очередной подкат со стороны коллег-мужчин.
С моей работой тоже было всё понятно. Окончив институт, осталась в «Lighthouse», но для получения постоянной должности, и чтобы избавиться от ярлыка протеже генерального директора, по собственной инициативе закончила курсы сметного дела. Мне очень хотелось быть полезной Мелехову, стать архитектором или инженером не хватало таланта, зато в сметах нашло своё применение моя дружба с цифрами. Крёстному нравилось моё рвение, он откровенно радовался тому, что смог «заманить» меня в Питер, с гордостью называя меня на работе не иначе как «Лика Пална», и имя это похватали все сотрудники офиса.
Уже полгода как я жила сама. Не трёхкомнатная квартира, как на Победе, и не апартаменты Мелехова на Крестовском, однушка на Петроградской стороне, зато своя. Крёстный по началу вздумал противиться, но в конечном итоге сдался перед моей настойчивостью и даже помог с недостающей суммой (остатков «тайного фонда» и моих сбережений для Питера было явно мало), оформлением документов и ремонтом. Я переехала, воодушевлённая и готовая к новым свершениям самостоятельной жизни, но получилось всё совсем не так. На меня накатила такая тоска, которой не было даже в первые дни в Питере. Оказалось, что жить одной — очень тяжело, я постоянно мёрзла, при том что отопление в квартире работало очень исправно, хотелось человеческого тепла и разговоров. А ещё долгие одинокие вечера дали мне понять, что я забыла вкус поцелуев моего мужчины, его запах, ощущение его кожи под ладонями. Поймала себя на мысли, что Демид перестал мне сниться, будто мозг стирал ненужную, устаревшую информацию, освобождая место новой. Это было настолько пугающим, словно события тех двух летних месяцев четыре года назад перестали быть реальными, осязаемыми, будто вовсе и не происходили. В сердце, где-то за стенками толстой колбы, ещё продолжало трепыхаться чувство, но мозг методично боролся с этим, как с пережитком прошлого, постоянно подкидывая мысль, что, если за столько лет Азаров не собрался с силами и не написал, то стоит прекратить надеяться и верить, что вряд ли я или мои чувства всё ещё нужны ему.
Не хотела просто так отпускать свою любовь, может поэтому на следующий день, кусая губы в кровь, я сдалась на милость тату-мастера. И теперь, помимо серебряной подвески на запястье, на моём левом боку распустился цветочек аленький, красный мак на тонкой ножке.
Потому что, если это и было, как прошлое, то было прекрасно, и я хотела помнить, несмотря на то, что всё ещё любимому мной человеку эти воспоминания и чувства, вполне вероятно, могут быть уже не нужны…
Узкий коридор кажется бесконечным, все четыре двери на его правой стороне открыты, впуская яркий солнечный свет. Светлые полосы чередуются с тенью от простенков, заползают на глухую левую стену, отчего все пространство кажется изогнутой пешеходной зеброй. Почему мне снова сниться квартира именно такой? Ведь я жила там, и знаю, что комнаты расположены совсем по-другому…
В квартире тихо, только в ярких полосках света в медленном танце кружится пыль. Я знаю, что будет дальше, что скоро появится велосипед. Но вместо того, чтобы пятиться и искать выхода, я медленно иду вперёд, заглядывая поочерёдно во все комнаты. Они пусты, но квартира почему-то наполняется гулом, будто тихо переговаривалась между собой невидимая толпа. Чем дальше по коридору иду, тем сильнее становится гул, сдавливая стальным обручем боли голову.
В конце коридора вижу ещё одну дверь, и я понимаю, что мне нужно именно туда, в это последнюю комнату. Но она закрыта. Гул становится нестерпимым, разрастается до убийственной звуковой волны. Ручка не поддаётся, словно кто-то изнутри противится моему появлению. Дёргаю, стучу, бьюсь о полотно двери, но оно не двигается даже на сантиметр. Откройте! Пустите! Мне надо…
Проснулась в холодном поту, в горле пересохло, а руки тряслись. Чёрт возьми, опять этот сон… И чего ждать теперь? Долго умывалась холодной водой, стараясь прийти в себя. Голова раскалывалась от боли, словно гул из сна пробрался вслед за мной в действительность. Из-за этого я даже не сразу услышала трель мобильного. Шла на звук, а сама понимала, что звонок в половине шестого утра не может означать ничего хорошего.
— Дед, что случилось?
Тот говорил не долго, сухая информация только по делу. Уже через полчаса такси привезло меня на Московский вокзал, с которого я намеревалась уехать в жаркий июль моего родного города. Лучше бы конечно самолёт, но приветливая девушка в справочной аэропорта милым голосом сообщила, что на сегодня в нужном мне направлении вылетов не было.
Вокзал, несмотря на ранний час, уже кишел людьми. Хотя, участь у них, вокзалов и аэропортов, такая — не спать в угоду пассажирам. И тут не повезло — на прямой поезд билетов уже нет, даже в СВ. Пришлось брать с пересадкой в Москве. Долгая мне предстояла дорога, но единственное, о чём я могла позволить себе в тот момент думать, просто чтобы не скатываться мыслями в плохое и не кликать беду, что до моего двадцатипятилетия осталось чуть больше недели.
Глава 2
Ещё через сутки я поднималась на шестой этаж квартиры на Победе. Хотела было махнут в больницу сразу с вокзала, но кто бы меня туда пустил в пять утра и со спортивной сумкой наперевес? Ковырялась ключом в замке и вдруг поняла, что не предупредила Городову о своём приезде.
Квартира встретила меня тишиной и полумраком. Ленка мирно спала на диване в зале, опять, видимо, телевизор до ночи смотрела. Вообще, подруга молодец, только благодаря ей эти некогда пустые комнаты выглядели сейчас уютно, стильно, по-домашнему. В части меблировки и дизайна я дала ей полный карт-бланш. Только дальняя спальня оставалась моей вотчиной. За прошедшие четыре года в ней, кроме кровати, кресла и торшера, появились ещё шкаф и штора. Даже в ежегодные приезды в город я проводила в ней от силы ночи две, отдавая предпочтение загородному дому стариков. Как-то давили на меня стены этой комнаты, нагнетали воспоминания и тоску.
Городова появилась на кухне, когда у меня уже был готов завтрак и заварен свежий чай.
— Так вкусно пахнет. — Она подошла ко мне сзади, положила подбородок на плечо, с интересом следила, как я раскладывала омлет с помидорами по тарелкам.
— Ну ты спать горазда! Полквартиры вынести можно, а ты даже не шелохнулась бы
— Ой, — Ленка сладко зевнула и потянулась, — что тут брать? Если только меня…
— Тебя… — Я усмехнулась и села за стол. — Ты вообще знаешь сколько стоят некоторые экземпляры из отцовской библиотеки?
— Ну конечно, книжечки тебе дороже подруги… — Тут до неё дошло, наконец, что меня как бы не должно здесь быть. Ленка удивлённо спросила: — Алька, что за внезапное явление?
— Бабушка в больнице. Сердце. Сейчас позавтракаю и к ней.
— Что случилось?
Она вмиг стала напряжённой, сосредоточенной. Рассказала всё то, что сама знала от деда, но информации минимум — микроинфаркт.
Позавтракали, собрались и разбежались по своим делам: Ленка — на работу, я — в больницу.
