И совсем другое дело, когда не просто обниматься, но по серьезному вопросу.

Видения — это же серьезно?

Особенно такие, после которых напрочь голову отключает. И надо бы тетку спросить. И еще Линкину матушку, потому как чуется, что неспроста все, и если память крови сама очнулась, то… то в голове вот путается все. Много слишком.

Я ведь не хочу древних тайн и проклятых артефактов, драгоценностей, которые то ли богиня приняла, то ли нет. Я просто жить хочу.

Стоять вот ночью.

Обниматься.

Быть может, поцеловать или быть поцелованной. Найти работу. Васятку в школу отправить, а потом, глядишь, и в университет. Он сильный, сильнее меня, и справится. А мы с теткой останемся в Лопушках, заживем тихо, обыкновенно. И быть может, она все-таки примет от дядьки Свята не только подарки, но и сердце, поверит…

— Что не так? — тихо спросил некромант.

— Все не так, — призналась я. И, наверное, в другое время я бы ничего-то не рассказала. О подобном не говорят посторонним людям, даже если они по неведомой причине ощущаются близкими да родными. — Все… совершенно не так!

Но в душе сумятица.

А еще я слышу, как там, под водяной гладью, стучит, грохочет просто-напросто алое сердце на булавке. Нельзя накалывать сердца, даже каменные, на булавки.

Нехорошо это.

И сердце это ждет меня, а я боюсь! Вот я взяла и… рассказала.

Про видения.

Драгоценности.

Про… многое.

А он стоял и слушал. Не сводил с меня взгляда, ловил каждое слово, а главное, не размыкал рук. И хотя бы ненадолго, но можно было представить, что руки эти — навсегда. И защитят, укроют.

Спасут.

— Вот значит, как… — тихо сказал некромант.

— Как? — уточнила я. — Это… это ведь оно? «Сердце Моры»?

Спросила и замерла в ужасе, предвкушая ответ.

— Нет, — он покачал головой и кольцо рук разомкнулось. — Идем. Сможешь опознать драгоценности, если покажу?

Я кивнула, уже чувствуя, что вляпалась в дела куда более серьезные, чем мне представлялось.

— Хорошо… отлично. И… послушай, Маруся… мне придется сделать пару звонков. Ты ведь посидишь? У меня в палатке посидишь? — уточнил Николаев и тут же поспешил заверить. — Я буду рядом, но тебе не стоит оставаться одной. Если артефакт разбудили…

— Разбудили?

— Он явно активен, и поэтому ты слышишь зов. А если учесть, что до того он пару сотен лет лежал себе спокойно, то напрашивается вывод, что произошло что-то, что это спокойствие нарушило.

— И… что?

Николаев определенно не хотел говорить. Нахмурился вот. И на лбу пролегла длинная такая морщина. Однако все-таки решился.

Сказал.

— Артефакт темный. И пробуждающая сила тоже должна быть темной. Понадобилась бы кровь. А еще чья-то жизнь.

Вот… и надо оно мне было, знать?

— И это отнюдь не алтарь! Алтарь у вас тоже здесь давно существует. Подозреваю, что его сила и укрыла артефакт от поиска…

— А…

— Искали всенепременно. Должны были бы… хотя опять же, мне нужно кое-что уточнить. Ты посиди, ладно?

Я кивнула.

Посижу. Что мне еще остается делать-то? Разве что не думать о темной-темной воде и красном-красном сердце.

— Тогда… нет, — он хлопнул себя ладонью по лбу. — Сперва драгоценности… давай…

Николаев потянул меня к палатке, а потом почти силком в эту палатку впихнул, чтобы следом самому заползти. Замок, правда, не стал опускать, то ли опасаясь оставаться со мной совсем уж наедине, то ли оберегая нервы мои.

— Извини, тут немного… беспорядок, — он поднял мятую рубашку и смутился. — Садись… куда-нибудь. Места немного, но она теплая. И комаров отпугивает.

— А… — я вдруг поняла, что именно меня смутило. — Где все?

— Кто?

— Ну… Верещагина…

…вот уж не соскучилась.

— И Важен. И…

— Важен говорил, что отправится в поселок, вроде как к старейшинам ваших оборотней. Может, задержался.

— Может, — я старалась не слишком глазеть по сторонам. — Но… дядька Свят еще не вернулся. Игорек пытался звонить, но не вышло. Это его сын и мой… брат почти. Старший.

А то ведь может неудобно получится. Еще подумает чего-нибудь не того, тем более в деревне про нас давненько слухи ходят. С другой стороны, какое мне, казалось бы, дело до того, что о нас подумают?

— Синюхин вроде вешки ставил по своей работе, сказал, будет данные сличать. А Ольга Ивановна, полагаю, с ним.

— Вряд ли.

— В смысле?

Я осторожно присела на махонький стульчик. В палатке было… да как в палатке. Вон рюкзак в одном углу, вон спальный мешок скатан. Книги лежат стопкой. Ноут на зарядке. Одинокая лампочка, пристегнутая к крышке, покачивается, тревожа тени.

Провода уходят куда-то вверх, соединяясь с портативным генератором снаружи.

— В смысле он не её полета птица. Слишком мелок. Хотя и не отказался бы, даже не от брака… — я щелкнула пальцами и отмахнулась от неприятных мыслей, а то ведь выходит, что сплетничаю. Но тут же вспомнились Линкины наставления. — Она ведь ваша невеста.

— Кто? — удивился некромант и, как показалось, вполне искренне.

— Ольга Верещагина.

— Впервые слышу, — он пожал плечами, вздохнул и высказался. — Может, мой дед и не отказался бы, но меня спросить забыли.

— А если спросят?

— Скажу, что сам себе невесту выберу.

…из подходящих девушек. И… и почему меня это волнует?

— Но давай-ка к драгоценностям вернемся, — некромант тоже поспешил отойти от неприятной темы. И присел рядом, на пол, правда, пол в палатке был особый, утепленный и со специзоляцией, а потому сидеть на нем, думаю, было вполне удобно. — Гарнитур, который ты описала…

Он уткнулся носом в телефон.

А я… я не спешила.

Смотрела. Нет, не на телефон. На некроманта. Он вовсе даже не нескладный. Очень складный. И черты лица правильные. Правда, резковатые немного, но разве это плохо? Худой, даже тощий, но вновь же не сказать, чтобы худоба эта была болезненной.

Светлые волосы.

Светлые брови. И кому-то он может показаться бесцветным, но сейчас на загорелой коже эти, выцветшие почти добела волосы, казались невероятно яркими.

И мне нравится наблюдать за ним. Исподволь. Я понимаю, что… пусть не Верещагина, но ему сыщется другая невеста, тоже хорошей крови. И рода хорошего. Талантливая. Годная, чтобы представить высокому обществу.

А я…

Я просто ведьма из Лопушков, еще и с темным прошлым, как оказалось.

— Вот… похоже? — он развернул экран.

Я покачала головой.

— И близко нет, там камни другие… такие… есть на чем?

Мне подали блокнот и карандаш. И почему я сразу гарнитур не нарисовала?

— Понятно… — очень тихо произнес некромант.

— Что?

Он отвернулся, а спустя минуту — я и расстроиться не успела, сильно, во всяком случае, — протянул мне телефон.

Это не было фотографией.

Точнее, было, но фотографией портрета некой весьма важного вида особы. Мне показались знакомыми, что пухлое это лицо с едва наметившейся линией второго подбородка, что поза, что… с другой стороны, парадные портреты весьма похожи друг на друга.

— На украшения смотри. Они?

Я, наконец, сообразила, чего от меня ждут.

И кивнула.

— Они.

В отличие от женщины, которая казалась донельзя искусственной, камни у неизвестного живописца получились очень даже натуральными.

— И это…

— Рубиновый гарнитур императрицы Екатерины II, — сказал некромант тем тоном, от которого у меня по спине мурашки побежали.

Вот… одно дело знать, что у тебя в сараюшке лежат камни драгоценные, и совсем другое — что это не просто так камни, а рубиновый гарнитур императрицы.

Я сглотнула.

И уставилась на некроманта круглыми глазами. А он уставился на меня. И тоже сглотнул. И… и сказал жалобно так:

— Ты ведь никуда не уйдешь?

— Не уйду.

Куда мне… не на поляну же к богине, требовать подарок обратно.

А если… если теперь у меня потребуют? Гарнитур ведь императорский, а стало быть — собственность короны и… и так обвинить могут в похищении, незаконном хранении и еще невесть в чем.