— Ты… уверена?

— Нет, — сказала я честно. — Но почему-то мне кажется, что так будет лучше всего.

Деньги… деньги — это, конечно, хорошо, но далеко не все в мире можно купить за деньги. Да и… в конце концов, есть еще гарнитур с каменьями. Он ведь тоже немало стоит.

Всяко хватит одного студента выучить.

А может, и не одного, но… потом подумаю об этом.

— Есть и другой вариант. Порой родовые вещи привязывали на кровь. И если артефакт твой, то… это и без законника понятно будет.

Ага.

И угу. И…

— Сперва понять бы, что там лежит, — сказала я осторожно, ибо кажется, что мы делим шкуру неубитого медведя.

— Поймем. В любом случае я сниму… уже снимаю показания с бочага, кое-что еще… проверю. В общем, напишу докладную, будем эту штуку, чем бы она ни была, извлекать. А дальше уж по обстоятельствам.

Я кивнула.

Этот вариант меня, пожалуй, устраивал.

— Тогда так и поступим. В конце концов, заявить права ты сможешь в любой момент.

— Ага, — сказала я с некоторым сомнением.

…а поцеловать все-таки мог бы.

Наверное.

Николай подглядывал за ведьмой исподтишка.

Красивая.

Нет, не совсем верно. Это матушка красивая. И сестры. И другие дамы высшего света, с которыми ему приходилось общаться. А Маруся…

Вот остановилась перед рядами с рисом. Как по мнению Николая весь-то он был одинаков, но Маруся снимала то одну пачку, то другую, читала что-то, взвешивала в руке, порой шевелила губами. И эта её совершенно непритворная серьезность забавляла.

— Дорогой, — вздохнула она, казалось, разом позабыв о проклятом артефакте, наличие которого, к слову, вполне себе объясняло аномалию.

— Ничего страшного. Платит университет.

И положа руку на сердце, этот факт так и не подтвердился документально. Заявку на работу в бочаге лучше подавать в обход, через службу безопасности, ибо с университетских станется убрать её «под сукно». Или отговориться недостатком финансирования, а то и необходимостью проведения дополнительной оценки, которую можно проводить не один год.

Нет уж… надо иным путем.

Радомир не откажет. Если сам не возьмется, то всяко направит к нужному человеку.

Правда, сохранить в тайне всяко не выйдет, стало быть из университета уходить придется в любом случае. Не простят подобного, особенно, если под водой отыщется что-то и вправду серьезное.

«Сердце Моры»?

Вряд ли… слишком уж… неоднозначный артефакт. Подотчетный. И Николай подозревал, что тот, третий, признанный пропавшим, давно уж упокоился в чьей-то родовой сокровищнице.

А вот ведь…

…с другой стороны, что бы там ни было, оно в достаточной мере мощное и опасное, чтобы пробиться сквозь толщу воды. Артефактов подобного уровня не так и много.

— Соусы брать? — уточнила Маруся, глянув на тележку, заполненную доверху. — Еще с мясом что-то решить надо. У вас там стазис-ларь разряжен совершенно, так что много не возьмешь. Если только тушенкой.

— Сойдет и тушенкой.

Мысли Николая вертелись вокруг того самого списка, который, надо признать, внушал… уважение.

«Слезы девы», способные уничтожить все живое окрест.

«Скотья смерть», которая несет смерть отнюдь не животным или, правильнее будет сказать, не только животным…

— Верещагина не обрадуется, — на всякий случай предупредила ведьма, сняв с полки банку. — Сомневаюсь, что она будет есть тушенку.

— Если не будет, это исключительно её личные проблемы, — чем больше Николай думал, тем сильнее убеждался, что надо звонить Раду.

«Пробуждение», которое поднимет всех мертвецов окрест.

«Тьма Эдана», придумка островитян, но тем не менее вполне себе эффективная и в наших краях… список был невелик, но каждый пункт внушал… опасения.

И если все так, экспедицию придется свернуть.

Деревню эвакуировать.

Выставить оцепление. Древние артефакты — это не просто концентрированная сила, это еще до крайности поганый характер. Сколько он лежал? Без малого две сотни лет? И не просто лежал, но тянул силу, наполняясь ею…

— Можно договориться с дядькой Берендеем, он дичины поднесет когда-никогда…

Николай кивнул.

На дичину он тоже был согласен.

— Или в деревне кто… хотя сейчас лето, летом никто скотину бить не станет, — и ведьма решительно подцепила упаковку. — Помоги, пожалуйста…

Николай помог.

…древние артефакты опасны еще и своей нестабильностью. Этот же был экранирован водами, но если экран истончился…

По спине поползли мурашки.

— …еще масла надо бы, обычного и подсолнечного, но обычного лучше, если не по чеку, то у тетки Ирины, она хорошее делает…

Ведьма окончательно освоилась и теперь шла вдоль полок с видом решительным, кажется, нисколько не понимая, что и она, и все-то в этих Лопушках, стоят на краю гибели.

Николай подавил вздох и желание немедленно всех спасти, и толкнул тележку. Спасение спасением, но продуктовый вопрос стоял и вправду остро.

Оленька Верещагина была зла.

Нет, очень и очень зла. А еще чувствовала себя на редкость беспомощной, чего с ней давно уж не приключалось.

А кто виноват?

Маруся эта! Объявилась на её, Оленькину, голову… и мама опять недовольна. Маме позвонили, доложили… всегда-то и всё ей докладывают. И она изволила выразить свое недовольство весьма доходчиво.

Тоже…

Можно подумать, сама бы на Оленькином месте иначе себя повела. А туда же, с советами… надо было соглашаться. Проявить хозяйственность.

Инициативу.

Да в гробу Оленька такую инициативу видала!

— Ольга, позвольте выразить свое восхищение, — выдохнул Синюхин, уставившись на Оленьку с тем блеском в глазах, который несколько примирил с действительностью.

Вот… ну откуда бы Оленьке знать, что ей нужно было самой на это кухарство соглашаться! Да и как? Она ведь не умеет! То есть, умеет, конечно, меню составить, причем, как для обычного званого обеда, так и для цветного, буде мода вернется.

Но составить — это одно, а воплотить в жизнь — совсем-совсем другое.

Она сняла шляпку и примерила другую. Необходимости в покупке не было, однако душа требовала компенсации за моральные страдания.

…помнится, как-то подходил к Оленьке, еще когда училась она, один человечек с прелюбопытным предложением. Нет, тогда оно не показалось таким уж любопытным, виданое ли дело, чтобы девица из приличной семьи замуж за какого-то там купчишку выходила.

Даже если он миллионер.

Или миллиардер. Но теперь, теперь мысль не выглядела такой уж глупой.

Маменька потребовала соблазнить Николаева, а как его соблазнишь, если он к Оленькиной красоте равнодушный? Вон, Важен посмеивается даже над попытками её. А все почему?

Из-за ведьмы.

Появилась. Отвлекает всякими глупостями…

— Послушай, — шляпку Оленька не взяла. Слишком уж та была провинциально-простовата, — ты ведь с этой Марусей встречался?

Вопрос застал Синюхина врасплох.

Он замер, вытянув шею, уставившись на Ольгу круглыми глазами, в которых привиделся испуг. Хотя, казалось бы, чего ему бояться? А нет… неприятный человечишко. И ведь даром его Боги наделили щедрым, к нему бы еще характер соответствующий, глядишь, и вышел бы толк.

Но характера нет.

Матушку это только порадует, а вот Оленьке неприятно.

— Мне просто интересно, — смягчилась она и позволила себе принять предложенную руку. Взглянула на Синюхина тем особым взглядом, который не оставляет мужчин равнодушными. И ресницами взмахнула для верности. — Что могло быть общего у такого талантливого перспективного ученого и этой… простушки.

Хотелось выразиться жестче, но, во-первых, девицам из хороших семей хамство не к лицу, а во-вторых, как знать, вдруг да он к этой Марусе еще симпатии испытывает.

— Мы… некоторое время… — Синюхин дрожать перестал и грудь выпятил, правда, с нею обозначился и живот, а уж чего Ольга терпеть не могла, так это наличие у кавалеров таких вот округлых мягких животов. — Были вместе.

— Да? — она сказала это с придыханием. — Но почему?