— Не останется, — улыбка у неё была презагадочной. — Но… Её внимание — вещь такая… не всякий сподобится выжить.

— Поэтому нам и нужен проводник воли.

— И вы полагаете, что я соглашусь?

— Хотелось бы.

— А если нет?

— Нам придется на вас… воздействовать. Не поймите превратно, я предпочел бы обойтись без подобного… без всего этого, — последние слова Потемкин произнес тихо и будто бы в сторону. — Но вот мой дед, у него иное мнение.

— И как он планирует воздействовать?

— Скажем… вам ведь не понравится, если вашу матушку убьют? Причем можно ведь сделать так, что смерть её будет долгой и мучительной. А следом отправятся ваши подруги. Можно пытать их. Или детей. Или…

— То есть, вы собираетесь пытать детей?

— Я? Нет. У меня для этого духу не хватит, — признал Потемкин. — Но у рода есть специалисты.

— А вы будете только смотреть?

— Как получится.

— Получится… что ж. Я согласна.

— То есть?

— Вы же хотели добиться моего согласия. Вот и добились.

— Вы… хорошо подумали? — Потемкин явно не ожидал подобного ответа.

— Все-таки хотите кого-нибудь попытать? Чтобы убедиться?

— Нет, но… обратного пути не будет. Мой дед… он очень специфический человек. И не поймет, если вы вдруг в процессе передумаете. Или решите нас подвести. Если вы согласитесь, вам придется принести клятву. Понимаете?

Калина склонила голову.

И показалось, что сделала она это не столько в знак согласия, сколько желая спрятать усмешку. А вот Потемкин не заметил.

Или сделал вид, что не заметил?

Он все-таки на редкость хитрая задница.

— В таком случае… — в руке его появился крохотный нож. — Может, соблаговолите повторить за мной.

Калина соблаговолила. А Беломир подумал было, что стоит вмешаться, но на плечо легла тяжелая рука. И кто-то сильный, возможно, почти такой же сильный, каким был Беломир, сказал:

— Не бузи.

Беломир подумал и согласился: не стоит.

Пока.

А потом где-то то ли далеко, то ли глубоко грохнул выстрел.

Васятка мало чего успел разглядеть. А жаль! Небось, пацанам и сказать-то нечего. Темень. Тени в темени, которые мечутся. И кто-то закричал, не тут, а дальше. Потом стрельнули.

И еще.

— Ты, глянь за мальцом, — сказал дядька Святогор, вновь возвращаясь в исконное обличье.

И не простое, а боевое!

Васятка аж подпрыгнул от восторга, потому как одно дело, когда оборотень просто в зверином обличье, и совсем другое, когда он такой… такой… просто сердце в пятки ушло от восторга.

Огроменный!

Зубищи — с палец, если не с руку Васяткину. Глазища красным огнем пылают. Когтищи… про когтищи он не додумал, потому как тот, который Васятку держал, наверняка тоже оборотень, за спину его задвинул. А по зале пронесся тихий рык. Правда, от рыка этого волосья на спине зашевелились, но вот громким он точно не был.

А жаль.

Васятка бы поглядел, как эти оружных дерут. Ишь, придумали, оборотней опаивать! Или чего они там утворили. Додумать не успел, ибо громко, оглушающе грохнул выстрел.

И то ли от выстрела, то ли еще от чего, но стена взяла и осыпалась. А в дыру влезло… в общем, Васятка даже рот разинул.

И себя ущипнул.

Чтоб точно не спать. А после еще подумал, что теперь-то ему точно пацаны не поверят. Сам бы Васятка в такое не поверил бы, даже если б рассказчик землю жрал. Вот кому сказать, чтоб из пролома в стене выступил… выступила.

Воинша?

Или как правильно назвать? Оно же ж видно, что девица. Но в доспехе. И с секирою. А на голове шлем зеленым светится, такой жутенький. И был бы еще б жутчее, если б с него этот гребень сняли, который не на гребень похожий, а на щетку. Такой мамка аккурат полы моет.

А тут вот.

Воинша махнула секирою и так, что оборотень перекувыркнулся, а после и подпрыгнул.

— Верещагина!

— Ой, извини, Важен, я не нарочно! — сказала она, в секиру обеими руками вцепившись. — Это она все… и вообще.

— Ага… — оборотень отряхнулся, обличье меняя.

И Васятка снова рот раскрыл. Пожалуй, что он на Тимоху уже и не злится. Когда б не Тимоха, он бы такого не увидал.

— Верещагина! — прорычал оборотень, который был не волком, а котом.

Ну… в общем, таким котом, на которого ни одна собака пасть не раззявит. Сам здоровенный, может, даже больше дядьки Святогора. Спину выгнул. Хвостом по бокам бьет. Лапищи с когтями. Глаза зеленые, на эту, воиншу, вперились.

А масти светлой.

Белой будто бы. И в пятнышки, но тоже светлые. Васятка даже шерсть пощупал. Подумал, что, может, выдрать клок, для доказательств, но как-то не решился. Все-таки чужак. Еще не так поймет.

А тот рыкнул.

— Уводи мальчишку.

— А ты?

— А я… пойду побеседую с нашим умником… с-скотина.

Хотел еще что-то добавить, но застеснялся.

— Вы выражайтесь смело, — подбодрил оборотня Васятка. — Я уже туточки многого наслушался… и никуда не пойду.

И нос рукавом вытер.

Для солидности.

В балладах, небось, сопливым героям не место.

Он понадеялся, что воинша откажется: ну где это видано, чтобы воины да от битвы бегали, но нет, она секиру на плечо положила и сказала:

— Идем, мальчик.

— Я Васятка! — сказал Васятка и грудь выпятил. — И никуда я не пойду!

Он еще хотел добавить, что уже не маленький и все понимает, как где-то там, в глубинах горы, громыхнуло. И грохот был таким, что с потолка посыпалась крошка, а Важен упал на землю, лапы растопыривши.

— Вот же ж… — сказала воинша и тоже выругалась.

Правда как-то… без души, что ли. Но Васятка тоже запомнил. Оно ведь как, мамка сама говорила, что никогда не знаешь, чего тебе в жизни пригодится.

А потом раздался вой. Утробный. Нечеловеческий.

И Важен не выдержал. Ответил на вой рыком, от которого Васяткины волосы дыбом встали, а воинша и вовсе всхлипнула, но на ногах удержалась. Васятка же перо свое достал, погладил и сказал:

— Идем воевать, что ли…

Людей они почти вывели.

Олег шел первым, и тропа сама ложилась под ноги. Была она зыбкою, что туман болотный, и пахло здесь так же, стылым болотом, мертвой землей. Но Олег сосредоточился не на запахе — на тропе.

По камню.

По коридору, что наполнен был тенями да огнями. На огнях этих, по-за которыми скрывались тени. И тени метались. Кто-то падал, кто-то вскрикнул. Кто-то силой плеснул, которая докатилась до тропы и в ней увязла. Хотя и заставила эта сила Олега споткнуться. Но ничего. Удержался на ногах.

Как-то.

Пускай.

Главное, удержался. За ним и остальные. Молчаливая Инга, чье дыхание наполняло пещеру светом, и это было до боли странно, но хорошо. За нею Ксения. Олег слушал стук её сердца, голос его.

За Ксенией — тетка Ирина.

И…

…сзади закричали тоненько так, жалобно. Правда, крик тотчас оборвался, а вот тропа вновь задрожала.

— Погоди, — сказала Инга, и ладони её коснулись головы, отчего голове тотчас стало жарко. — Давай, дальше… выше.

— Я не умею.

— Просто веди.

— Куда?

— К дубу, — сказала Ксения. — Дуб защитит. Он старый.

— Тогда… иди ты вперед. Возьми его за руку. А ты просто привяжи тропу к ней, — Инга говорила так, будто точно знала, что нужно делать. Может, и вправду знала. Олег спрашивать не стал, но посторонился, пропуская Ксению вперед.

Здесь, на тропе, она казалась полупрозрачною, что вода родниковая. И водой была. А еще прохладой. Инга же виделась солнечным жаром.

— Ты… кто? — спросил Олег.

Тропа к Ксении пошла, признав за нею право выбирать дорогу.

— Инга.

— Нет, ты… по себе кто. Я ведьмак. Ксения…

— Водяница я, — сказала Ксения. — Наполовину. И оборотень самую малость. Но ипостась не сменю, просто… оборотни нестабильны, вот и у меня не то чтобы два обличья, скорее уж я могу с водой говорить и могу жить среди людей.

— Такое редкость, — согласилась Инга.

— Вот. А ты кто?

— Я… не знаю. Матушка моя, как и бабушка, жрицами были. Лалы Огненной…