Я скрестила руки на груди. Не знаю, что меня бесило больше: Саша, матрёшка или его «нечто».

— Ты хоть понимаешь, что сейчас говоришь?

— Прекрасно понимаю. И потом, Марина, ты же сама хотела, чтобы я больше общался с ровесниками. Я опять тебе не угодил, да?

— Общался, но не таскал их в нашу квартиру.

— Мне надоело во всём тебе угождать, тебе невозможно угодить! Поэтому я, наплевав на все предрассудки, отныне буду делать так, как мне удобно, не желая спрашивать твоего мнения о том, нравятся тебе мои решения или нет!

Его голос звучал уверенно и серьёзно, но от его тона меня передёрнуло. Всё мое детство прошло под точно таким же тоном: «Марина, ты не убрала игрушки», «Марина, ты разбила чашку» и плевать, что игрушки испортил и раскидал соседский ребёнок, а чашка выскользнула из мыльных рук. Дальше — хуже: «Марина, ты должна поступить на экономический факультет, твоя писанина это чушь! Век романтики уже давно прошёл, нужно думать о будущем! Да, возможно, карьера ночью не согреет, но деньги, полученные от неё, обеспечат безбедную старость…Нет, в кино ты не пойдёшь, там будут мальчики. Девушка должна оставаться невинной до брака, а брак должен быть по расчёту. Очнись, Марина, любви не существует, утри розовые сопли и садись за книжки, через N-дцать лет экзамены».

Этот тон я старалась похоронить вместе со своими детскими воспоминаниями, и мне почти удалось задушить «голос совести», как его называла покойная бабушка, но почему-то именно сейчас он проснулся, набрался сил и смотрел на меня карими глазами супруга. Саша тяжело дышал и упрямо продолжал настаивать на своём. «Голос совести» хихикнул где-то глубоко на задворках моей души, сделал сальто и исчез также быстро, как и всплыл несколько минут назад. Один раз я уже послушалась его совета, но ни к чему хорошему это не привело: союз, который мог бы строиться на взаимной любви, теперь висит на розовых соплях о безбедной старости. Если таковая, конечно, вообще наступит.

Матрёшка, свежевыкрашенная, пахнущая деревом и химией, упала на пол и покатилась под обеденный стол. Джессика улыбнулась и наклонилась, чтобы её достать, но вместо этого столкнулась лбами с сокурсником, от чего оба пришли в дополнительный восторг с характерными звуками экстаза. Видимо, они задели куклу ногой, раз она, усмехаясь всем своим кривым лицом, подкатилась ко мне. Мои щёки вспыхнули, и их цвет ничуть не уступал свекольным румянам матрёшки.

Один раз послушалась, больше не буду. Схватив девушку за руку, я, на первый взгляд, маленькая и хрупкая Марина Герц, потащила её в коридор с благим намерением вывести из квартиры без лишних ругательств и синяков. Джессика не сопротивлялась, и Саша, между прочим, тоже не спешил на помощь к своей американской подружке. Лишь, когда у входной двери, с гостьи слетел парик, под которым оказались рыжие, вьющиеся волосы, я замерла и отпустила нахалку. Юноша извинился перед ней раз триста, сунул в карман её пальто незначительную сумму и быстро закрыл дверь.

— Объяснишь?

Русые волосы, что незначительно уступали цвету глаз, прядью упали на мокрый рот, и Герцу пришлось сделать характерное движение рукой, чтобы их убрать. Он не ожидал от меня такой реакции, поэтому дико нервничал, гадая, ожидает ли подобная взбучка теперь его. А, может, просто пытался прийти в себя от увиденного.

— Ты меня приревновала?

Казалось, Саша сам не верит в то, что говорит. Во всяком случае, его удивление мало чем отличалось от удивления офисного работника, заслуги которого случайно отметил начальник. Удивление неуверенного в себе человека. Удивление неудачника.

— Ответь на мой вопрос.

— Ты, правда, меня приревновала?

«Мама, это большая игрушечная мышь, правда, для меня?» — «Да, Марина» — «Вы с папой правда-правда купили её мне?».

Я вздохнула. Моменты, которые я так долго пыталась вырвать из своей памяти, всплывали друг за другом, как доски разрушенной плотины. Той самой, которую старшеклассники разломали назло нам. «Жирные, жирные, — кричали они, когда мы разбегались в разные стороны, — жирные малявки решили построить плотину для таких же жирных и уродливых бобров, как они сами!». Я закрыла глаза. «Мама, эта мышь, правда, для меня?»…

— Марина?

Проглотив детские обиды, я ответила:

— Да, приревновала. Что ещё ты хочешь от меня услышать? Я прихожу домой и вижу тебя с какой-то девкой, какие мысли должны были посетить мою голову, скажи?

Он улыбнулся; улыбкой такого же неудачника, как и я сама. Но в то время пока я всю молодость курила крепкие сигареты, не выпуская из рук кофе, объявляя на «официальном уровне», что мой родной язык — сарказм, Саша по-прежнему оставался пай-мальчиком, который изредка распускал перья на хвосте перед сверстниками. Мы оба не умеем быть настоящими. Только у Герца ещё вся жизнь впереди, чтобы это исправить, а со мной уже давно всё покончено.

— Эту девушку зовут Ира, она учится в театральном институте, поэтому, чтобы отточить актёрское мастерство, согласилась сыграть роль моей американской подружки, которой на самом деле не существует. Мне удалось с ней договориться за чисто символическую сумму.

— И зачем это было нужно?

Молодой человек хмыкнул:

— Хотел посмотреть на твою реакцию. Может, у нас с тобой ещё не всё потеряно?

— Ты ведёшь себя как ребёнок.

— Но я и есть ребёнок, Марина. Я действую так, как умею. У меня нет опыта отношений, о чём ты прекрасно знаешь, поэтому потерять тебя я боюсь в тысячу раз сильней, чем ты думаешь.

Я кивнула:

— Первая влюблённость, первая влюблённость…

Он взял меня за руки.

— Я понимаю, что поступил неправильно. И я готов загладить свою вину, — юноша губами коснулся моих пальцев, от чего по телу прошла мелкая дрожь.

— Я так скучала, — я обняла Герца и почувствовала его неровное дыхание на своей шее. — Пожалуйста, не оставляй меня больше одну. Никогда не оставляй.

Саша явно не мог объяснить моего поведения, но точно знал, что такие перемены неспроста; казалось, он чувствовал ту боль, которая годами копилась в моей душе без возможности вырваться наружу. Понимал и чувствовал, что девушка, которой в семнадцать лет он впервые признался в любви совсем не та, за кого себя выдаёт. Понимал это и крепче прижимал к себе. В его сердце теплилась слабая вера, что ещё не поздно всё изменить к лучшему, просто нужно дать друг другу шанс.

«Мама, эта большая игрушечная мышь, правда, для меня?» — «Да, Марина, но только, если ты будешь хорошей девочкой».

Встреча была настолько тяжёлой, что ночью спать мы так и не легли. Сидели на кухне до самого утра и разговаривали, пили кофе, курили и разговаривали. Саша, испытывающий неподдельное отвращение к никотину, конечно, не дымил, но, по крайней мере, не высказывался против дыма, осевшего на столе, вещах и всплывающих воспоминаниях. Серьёзно. Мы впервые так откровенно поговорили с Герцем. И, как оказалось, жизнь у обоих была не сахар. Я не буду вдаваться в подробности диалога, который иногда перетекал в монолог, скажу только, что, узнав друг друга лучше, мы потом ещё пару дней старались не пересекаться в коридоре. Я даже спать ушла в другую комнату. Столько новой информации…Её просто было необходимо переварить в одиночестве.

В середине зимних каникул молодой человек предложил прогуляться по торговому центру. Он честно признался, что чувствует свою вину за то, что этот Новый год нам пришлось провести по отдельности. «Я оставил тебя не только без внимания, но ещё и без подарка», — шутил он. На самом деле я терпеть не могу места большого скопления людей, в том числе и всякие торговые центры, но отказать юношу в такой маленькой просьбе, разумеется, не смогла. Скрепя зубы, и, вцепившись в его локоть, я ходила с мужем по бутикам, старательно делая вид, что такая прогулка мне по нраву. Правда, Герцу было ещё хуже, чем мне; он понятия не имел, каким презентом сможет мне угодить. Книга, украшение, новое платье? Всё это так скучно и банально, особенно, когда твоей жене ничего не нравится и не хочется.