Заставив ноги двигаться, Юджин скользнул в свою машину, положил камеру на пассажирское сиденье и обхватил дрожащими руками руль. Он даже не напечатает сделанную им фотографию, не теперь, когда от желания писать сопровождавшую ее историю не осталось и следа. Угроза все еще висела в воздухе запахом оружейного металла. Ощущалась во рту медным привкусом.

Когда Юджин отъезжал от банка, направляясь на юг Шанларивье, мертвый полицейский смотрел ему вслед. Мухи лезли в его открытые глаза. Глаза, остекленевшие и потухшие под лучами безжалостно палящего солнца.

Тем вечером, измученный долгой дневной поездкой, терзаемый воспоминаниями о запахе крови, растекающейся по асфальту, Юджин закрылся в темной комнате, чтобы проявить пленку. Для этой части своей работы он переделал бельевой шкаф, убрав полки, чтобы освободить место для себя и оборудования. Столь замкнутое пространство вызывало клаустрофобию, а духота и свет красных лампочек придавали месту еще больший дискомфорт, но он приспособился. Конечно, имелась возможность пользоваться темными комнатами в «The Chanlarivyè Gazette», в офисе их столько, что можно проявить целый фильм, — но ему нравилось уединение личного пространства. Ну и наличие некоторых фотографий, которые Юджин хотел скрыть от посторонних глаз. Фотографий, за которые он корил себя, не понимая, как вообще осмелился их сделать.

Одна такая фотография теперь хранилась в ящике его прикроватной тумбочки. Бенуа… Скорее сосед, чем друг, но на снимке он тянулся за камерой Юджина, простыни соскользнули, открывая взору длинное нагое тело, а заходящее солнце отбрасывало яркие полосы сквозь жалюзи на его гладкую грудь.

— Я сожгу это, — пообещал Юджин, откладывая камеру в сторону и прижимаясь губами к плечу Бенуа, пробуя солоноватую кожу на вкус.

Он не сжег, похоронил под грудой других предметов на дне ящика, куда после заглядывал с осторожностью, чтобы случайно не выдать свой секрет. Бенуа порой смотрел на него так, словно знал, что Юджин сохранил снимок, но никогда не пытался его уличить, так что Юджин тоже помалкивал.

Никто в «The Gazette» не знал, что Юджин в то утро уехал в Батон-Руж; поэтому публиковать фотографию Уокера и Монне или писать статью об убийстве не требовалось. Эту историю могут осветить и другие. Америка не испытывала недостатка в грабителях банков или убийцах, но в статьях об Уокере и Монне всегда присутствовал скрытый налет сплетен. Люди жаждали знать, как сидела шляпа на Уокере или какую марку сигарет он курит, покрой платья Монне и что за ожерелье колыхалось на ее груди, когда она убегала от преследования. Хотелось видеть их смелые улыбки и глаза, сверкающие обещанием россыпи пуль и карманных ножей. Так же людей волновали и другие, более сокровенные детали. Например, судьба законного мужа Монне, и тот факт, что ни она, ни Уокер не носили обручальных колец, или, например, волосы Уокера — не длинноваты ли они? Как может мужчина носить стрижку, напоминающую женскую? Не думаете ли вы…

Вопросы впивались надоедливым зудом в Юджина, царапая меж лопаток. Будто стоило Юджину увидеть Уокера и Монне во плоти спустя столько месяцев наблюдения за их историей, как его привязало к ним невидимыми нитями. Привязало так, что куда бы они теперь ни пошли, он последует за ними.

Юджин тряхнул головой. Нелепая мысль. Они обладали тем же магнетизмом, что и любой другой харизматичный преступник, вот и все.

Вытащив фотографию из лотка с химикатами, он поднес ее к красному свету. Изображение проявилось, чуть размытое по краям, но Юджину удалось поймать Уокера и Монне —черно-серые фигуры на фоне совершенно белого здания банка. Несмотря на размытость, хитрая улыбка Джонни Уокера на идеальных губах увековечилась ясно как день. Юджин поежился, изучая выражения их лиц. Самым четким на изображении был взгляд Уокера, полный темного блеска и как будто… понимания. Он смотрел на Юджина так, словно знал… Знал — что? Юджин тщательно охранял свои секреты. Ему не нравилось, когда на него так смотрели. Словно читали как открытую книгу.

Он положил фотографию на ночной столик, чтобы видеть ее боковым зрением с кровати. Потолочный вентилятор лениво вращался, абсолютно не помогая рассеять застоявшуюся жару. Виноградные лозы взбирались по кирпичам наружной стены дома, усиками заползая между трещинами вокруг окна, как пальцы, ищущие способ проникнуть внутрь. Сложив руки на груди,

Юджин уставился в потолок, наблюдая за сырым пятном, медленно расползающимся по углу. Темные края резко выделялись на побелке, и с каждым днем оно разрасталось все больше. Каково это — жить где-то в другом месте, в лучшем месте? Закрыв глаза, он вдохнул аромат роз, настолько дурманящий, что едкий запах плесени почти не ощущался, и позволил последнему сверлящему отголоску цикад омыть его и проникнуть под кожу.

Юджина замутило при воспоминании о полицейском в луже собственной крови. Тогда цикады тоже стрекотали, только под лучами утреннего солнца. Ни в одной новости, появлявшейся в течение дня, не прозвучало единого мнения о том, кто же стрелял — Уокер или Монне. Хотя Юджину казалось, это не имеет значение. Во всяком случае, точно не для полицейского.

За год до этого Юджин ездил на место, где застрелили Бонни и Клайда. На следующий день после их смерти он шел по обочине шоссе под ярким майским солнцем туда, где остановилась их машина. Так легко представлялись они воображению на передних сиденьях изрешеченного пулями Форда V8, как и их кровь, сочившаяся по обивке. Теперь люди называли этот автомобиль «Машиной смерти»; ходили слухи, что его показывают на карнавалах и ярмарках штата, а люди отстегивают немалые деньги, лишь бы посидеть на тех же местах, где встретили свои последние минуты печально известные нарушители закона.

Юджину это казалось ужасным, но он все равно совершил паломничество в Сайлз. Грязь на обочине дороги утоптали следы сотен людей, а кровь грабителей банков навеки смешалась с пылью.

Это нелепость. Они начинали совсем детьми, подворовывая, чтобы прокормиться. А умерли голодными, проданными тем, кого считали другом, и публика, которая с замиранием сердца следила за ними, подбадривая в начале, теперь пришла поглазеть на их кончину.

— Было легко полюбить их в начале пути, — признал босс Юджина. — Они боролись за выживание так же, как и все остальные. Но как только начинается стрельба по людям, что тогда прикажешь делать? — Мердок покачал головой. — Эти копы просто пытались выполнять свою работу и честно зарабатывать на жизнь. Никто не проявит к тебе сочувствия, когда ты начинаешь убивать таких работяг как они, независимо от того, как ты начинал.

Так что Юджин взял фотоаппарат и запечатлел пропитанную кровью грязь и разбитую дорогу, по которой накануне проехали все эти машины, стараясь не испытывать жалости к мертвецам. В конце концов, все умирали. Просто смерть некоторых случалась более жестокой, нежели других.

Уокер и Монне появились несколько месяцев спустя, словно кому-то нужно было заполнить пробел, оставленный гибелью Бонни и Клайда. Словно Америка нуждалась в ком-то, кого можно мифологизировать, а затем линчевать, разорвав в клочья.

***

Заводь вышла из берегов. Это была самая распространенная тема для разговоров на работе, не считая Уокера и Монне. Юджин сидел, склонив голову над столом и вперившись взглядом в заметки, позволяя разговорам проноситься мимо. Вода прибывала сильнее, чем за последние десять лет, а может, и того дольше. Аллигаторы продвигались вглубь города вместе с ней, их глаза плоские и золотистые, как монеты, поблескивали в лунном свете. Огромные, неуклюжие звери с кривыми улыбками, притаившиеся среди корней деревьев и удушливо вьющихся лиан.

Юджин не спускался к заводи. Там было трудно дышать; воздух казался столь густым, что душил его, наполняя легкие словно жидкость. Юджин всегда был болезненным. Хлипкий иммунитет погубил бы его еще во время эпидемии 1918 года, если бы они с матерью не укрылись в Шанларивье. Испанка все же подкралась к их порогу, но отступилась от маленького городка, видимо, посчитав его слишком ничтожным.