– А какая здесь была публика, Аля! – снова ударился в воспоминания Вениамин. – Министры, артисты, воры в законе высшей пробы. Даже иностранные шпионы.

– Ну уж ладно, Вениамин, прямо шпионы, – засомневалась Алевтина Сергеевна.

– Клянусь! Здесь на кухне повар китайский работал. Оказалось – шпион. Про него даже в газетах писали. Тут же два военных министерства рядом. Он в одном из них любовницу завел, чтобы секреты выведывать. Вот как!

– А я в одном таком министерстве работала. В бухгалтерии. Нас все время проверяли на связь с иностранцами. И за границу не пускали.

Вениамин сокрушенно зацокал языком.

– Сочувствую от всей души. Давайте выпьем за снятие барьеров! Если вы не возражаете, я перейду на водочку.

Алевтина Сергеевна промычала в ответ что-то неопределенное. Вениамин освежил ей шампанское и потянулся к запотевшему графинчику.

– А какая тогда была «Столичная», божья слеза, в высоких тонких бутылках со сталинской высоткой на этикетке. Куда нынешней «Белуге» до той «Столичной»!

– Водки я никогда не пила, – призналась Алевтина Сергеевна, – не могу оценить.

– А давайте сегодня попробуете. Я вам немного в шампанское добавлю. Коктейль «Белый медведь» получится.

Алевтина Сергеевна торопливо прикрыла рукой свой бокал.

– Нет-нет, не будем экспериментировать.

– Ну, как скажете, – сразу сдался Вениамин. – Тогда, может быть, чистой под шашлычок?

– Под шашлычок мне лучше чай. Я с водкой не дружу. Отчим был алкоголиком, – пояснила Алевтина Сергеевна.

– Вас понял! – миролюбиво отреагировал Вениамин. – Давайте выпьем за взаимопонимание!

Они выпили. Вениамин предложил Алевтине селедки, но она отказалась. Съела еще один кусочек копченой курицы – единственной закуски, которая, по ее мнению, хоть как-то сочеталась с шампанским. Ее ухажер уплетал колбасу и соления, изящно забрасывая еду в рот, словно был не певцом, а жонглером. Глаза его затуманились, а щеки стали покрываться багровыми пятнами. Он снова запел – на этот раз про шумящие белорусские березы, все тот же свой любимый репертуар семидесятых годов. Официант принес шашлык и каре. Вениамин понюхал мясо, потер руки и снова налил себе водки. Потянулся за бутылкой, чтобы подлить шампанского Алевтине Сергеевне, но она помотала головой.

Шашлык был жестковат и застревал между зубами. Живот как-то противно раздулся и заурчал. Это было некстати. Алевтина Сергеевна молилась, чтобы включили музыку. На простеночных экранах, заключенных в гипсовые рамы, показывали «Огни Большого города», где герой Чаплина все время что-то вытворял, но, к большому сожалению Алевтины Сергеевны, абсолютно беззвучно. И тут у Вениамина спасительно зазвонил телефон. Он посмотрел на экран, извинился и ответил на звонок, прижав свободную ладонь ко рту.

– Старик, прости, ты не совсем вовремя. У меня тут деловая встреча, – он подмигнул Алевтине Сергеевне. – Ты не волнуйся, потерпи еще немного. Скоро новогодний чес, мне уже телефон оборвали, я сейчас торгуюсь по гонорарам…

«Торгуется по гонорарам? Со мной, что ли?» – изумилась Алевтина Сергеевна и вдруг вспомнила, что ее телефон остался в кармане пальто. Она подала Вениамину знак, что выйдет ненадолго. Тот благодарно кивнул, не отрываясь от трубки. Алевтина Сергеевна порылась в сумке, достала номерок.

– Мне на секундочку, – пояснила она гардеробщику. – Телефон в кармане забыла.

– Как скажете, мадам, – услужливо проговорил гардеробщик, протягивая ей пальто. Алевтина Сергеевна достала телефон и протянула пальто обратно. Но гардеробщик почему-то медлил его забрать.

– Простите, мадам, за нескромность: вы своего спутника давно знаете?

Алевтина Сергеевна опешила от вопроса.

– А вы что, знаете, кто мой спутник? – удивилась она.

– Видите ли, я сразу обратил на вас внимание. Во всем зале вы – единственная возрастная пара. Остальные – до сорока пяти. Так вы спутника давно знаете?

– В первый раз вижу, – честно призналась Алевтина Сергеевна.

– Тогда хочу вас предупредить, что за обед платить будете вы. Он скажет, что забыл дома портмоне, – глядя куда-то в сторону, сказал гардеробщик.

У Алевтины Сергеевны все внутри опустилось. Она даже не видела меню и не знала цен. И в кошельке всего три тысячи от силы.

– Вы ошибаетесь, – ответила Алевтина Сергеевна гардеробщику. – Сегодня за обед платить будет он.

И протянула номерок, который еще не успела убрать в сумочку. Гардеробщик помог ей надеть пальто. Она открыла кошелек и дала ему пятьсот рублей. Меньше купюры у нее все равно не было.

– Благодарю, мадам! – поклонился ей гардеробщик. – Хорошего вам дня!

Как дошла до метро, Алевтина Сергеевна не помнила. В сумочке все время жужжал телефон, но она не стала останавливаться – ей хотелось уйти от «Пекина» как можно быстрее и как можно дальше. В вестибюле метро она притормозила, достала телефон. Это была Маша.

– Бабуля, я тебе обзвонилась. Нам дедовы вещи нужны. Он у нас жить будет. Можно я приеду вечерком, заберу?

– Вечером меня дома не будет. Я на семинар иду.

– Вау! На какой семинар?

– Тебе это неинтересно. Приезжай завтра. В конце концов, он так долго обходился без этих вещей, еще один день потерпит.

Алевтина Сергеевна убрала телефон в карман, достала пенсионную карточку и прошла сквозь турникеты на эскалатор. «Никогда не доверяла людям в бабочках, – подумала она. – Как я могла на этот раз купиться?»

Перед тем как выйти из машины, Маша слегка брызнула парфюмом на запястье, посмотрелась в зеркало, подкрасила губы, увлажнила их, проведя языком, и улыбнулась сама себе. Очаровашка! Она на этой улыбке много сделок провела.

В риелторском бизнесе без обаяния никуда. Равно как и без языка. Язык у Маши был подвешенный. И не только русский, но и английский. Филфак – отличный старт для карьеры риелтора. Ее образование позволяло ей с пулеметной скоростью выстреливать в собеседника неологизмами собственного сочинения. «Пролонгированная комната» звучала симпатичнее «узкого пенала», «минималистичный холл» был привлекательнее «куцего коридора», а «винтажный фасад» воспринимался солиднее, чем «облупленный». Улыбка же отвлекала от сколов на сантехнике, пятен на обоях и проплешин на коврах.

За свою непродолжительную риелторскую карьеру Маша успела удовлетворить запросы многих одиноких клиентов. Зрелые семейные пары она сразу передавала своему партнеру, образцу сыновьей заботливости, Ашоту, а незрелые – бывшей учительнице русского и литературы, пятидесятилетней Зинаиде Михайловне. Бабушкин же квартирант, безусловно, входил в ее целевую аудиторию, и Маша нисколько не сомневалась в успехе, хотя никакого особого плана втирания в доверие она не имела.

Таблетка от двери в подъезд у Маши была, поэтому до квартиры она добралась беспрепятственно. Нажала на кнопку дверного звонка. Она позвонила еще раз: длинно и требовательно. Услышала звук откатившегося стула на колесиках, шлепанье тапочек, покашливание у дверного глазка. Наконец раздался щелчок замка, дверь открылась. Перед ней стоял человек с лохмато-бородатой головой Рубеуса Хагрида из «Гарри Поттера», к которой прилагалось узкое тело Джека Воробья из «Пиратов Карибского моря». Он был одет в линялую майку с облупленной надписью МГУ ВМиК, потертые джинсы и резиновые тапочки на босу ногу. Маша быстро втянула носом воздух – после поездки в Амстердам она знала, как пахнет травка и прочая дурь. Ничего, кроме привычных запахов старой одежды и жареного мяса, она не различила.

– Здравствуйте, Антон, я Маша, внучка Алевтины Сергеевны, – не дав бородачу опомниться, выстрелила она, протянула руку для пожатия и шагнула прямо на него. Он инстинктивно отпрянул, и Маша просочилась в квартиру.

– Здравст…

– Бабушка сейчас на семинаре, а мне нужно забрать кое-какие вещи деда.

– Вещи? Она мне ничего не говорила, – Антон явно не знал, как ему быть.

– Мы сегодня днем созвонились. Она разрешила, – напирала Маша.