Вдруг в памяти всплыла ситуация из ее молодости: она чуть не порвала в клочья Леву, когда он опоздал к ней на свидание. Рвать в клочья Вениамина ей не хотелось, да и прийти на свидание первой – тоже. Алевтина Сергеевна притормозила. Постояла у афиш зала Чайковского. Переместилась к афишам Театра сатиры. Завернула в скверик Театра Моссовета. Но одета она была не для долгих декабрьских прогулок: на китайское трикотажное платье от «Али-Бабы» было накинуто отчищенное после пожара драповое пальто, а беретик на голове прикрывал лишь одно ухо. Решив, что она выждала достаточно, Алевтина Сергеевна направилась к гостинице «Пекин».

На входе в «Пекин» дверь была вращающаяся. Алевтина Сергеевна сосредоточилась и удачно просеменила в ритме вращения, но, выскочив, наткнулась на швейцара. Она с удивлением посмотрела туда, где, как она помнила, был вход в ресторан: роскошные палисандровые двери с нарядным китайским фонарем над ними. На их месте оказалась глухая стена.

– Э-э-э, – протянула она, растеряв вдруг все слова, – а где же ресторан?

– Нету, – вздохнул старый швейцар. – В девяносто восьмом закрылся.

– Как в девяносто восьмом? Меня в него сегодня на обед пригласили.

– Нет его больше, – повторил швейцар. – Кафе там теперь скабрезное. С улицы вход.

Алевтина Сергеевна вежливо поблагодарила и снова нырнула во вращающиеся двери – теперь на выход и налево. Там и впрямь обнаружилась дверь в кафе – странная, похожая на мишени в тире: на черном лакированном фоне ярко сияли белые кругляши. Алевтина Сергеевна заглянула внутрь. На нее вываливалась пестрая стена кладбищенских искусственных цветов. Неверующая Алевтина Сергеевна инстинктивно перекрестилась. Розыгрыш какой-то. «Может, сбежать?» – мелькнула мысль, но Алевтина Сергеевна продрогла, а до метро нужно было тащиться через всю площадь, и она решила все-таки войти внутрь. Вошла, обогнула цветочную стену и заглянула в обеденный зал. Он был похож на парк аттракционов в вечернее время, хотя время было самое что ни на есть дневное. Или на детский калейдоскоп. В многочисленных зеркалах на стенах и колоннах отражались пестрые люстры, напоминавшие ядовитые леденцы. Синяя и зеленая неоновая подсветка делала немногочисленных посетителей похожими на сказочных упырей. Было трудно представить, что здесь когда-то располагался торжественный обеденный зал с диковинной росписью на потолке и карминными лакированными колоннами, вокруг солидных столов под накрахмаленными белыми скатертями стояли резные дубовые стулья, обитые дорогим голубым атласом, и всюду свисали китайские фонари с красной бахромой. Теперь же вокруг пестрых столиков, похожих на доски для настольных игр, располагались желтые, красные, зеленые, голубые, оранжевые плюшевые кресла.

Вениамин сидел на ярко-розовом диванчике напротив входа, углубившись в меню. Она его сразу узнала – он был в бабочке. Рядом с ним на столе лежала роза. Бабочка и роза как-то успокоили Алевтину Сергеевну. Она пошла в гардероб – сдавать пальто. Гардеробщик был поразительно похож на швейцара, которого она только что встретила у входа в гостиницу. Такой же плотный, пожилой и любезный. «Позвольте помочь вам, мадам! Ваш номерок, мадам!» – и Алевтина Сергеевна успокоилась окончательно.

– А это не вашего брата я за соседней дверью встретила?

– Моего, – радостно подтвердил гардеробщик. – Мы тут всю жизнь работаем. Власть меняется, владельцы меняются, публика меняется, интерьеры меняются, а мы с ним как стержень стабильности – неизменные.

Алевтина Сергеевна проследовала к зеркалу. Сняла берет, взбила примявшиеся волосы, одернула платье, поправила на плече ремешок сумки. Вениамин, барабаня пальцами по столу, смотрел прямо на вход. Как только Алевтина Сергеевна появилась, он порывисто поднялся, задев животом за край столешницы. «А по скайпу-то живот не видно было», – отметила про себя Алевтина Сергеевна. «Но певцам же нужен вес для пения», – догнала утешительная мысль.

– Ну, здравствуйте, Аля! – картинно целуя ее руку, проговорил Вениамин.

Алевтина Сергеевна подумала, что надо было сделать маникюр, и поспешно выдернула ладонь.

– Прошу! – широким жестом пригласил ее к столу ухажер и отодвинул стул. Алевтина присела. Вениамин обошел стол и втиснулся в диванчик. – Это вам! – протянул он лежавшую на столе розу.

Алевтина Сергеевна взялась за цветок и наткнулась на несрезанный шип. Но виду не подала. Поблагодарила. Положила розу обратно на стол.

– Ну, рассказывайте! – скомандовал Вениамин.

– О чем? – опешила от такой постановки вопроса Алевтина.

– Рассказывайте, зачем вы вводили меня в заблуждение.

– Я?! Вас?! Когда?

– У вас на странице написано, что вам семьдесят три года. Но этого не может быть. Вы выглядите на шестьдесят. От силы.

Алевтина Сергеевна смутилась. Она не знала, что ей делать: доказывать, что ей действительно семьдесят три, или поблагодарить за комплимент.

– Тут свет такой… обманчивый, – пробормотала она.

Вениамин задумчиво посмотрел на куцые желто-красно-зеленые люстры.

– Да, люстры здесь теперь не те. Раньше здесь висели роскошные трофейные немецкие… Вы помните?

– Помню, хоть и была здесь всего один раз.

– А я здесь лет десять пел. В семидесятые.

– Вы здесь пели?!

– Да, был солистом в ансамбле. Благословенное время! – воскликнул Вениамин, прикрыв глаза. И запел что-то, видимо, из своего былого репертуара.

Подошедший официант – юное создание с сережкой в ухе и волосами зеленого окраса – прервал пение.

– Я извиняюсь. Вы с заказом определились?

– Сейчас вот с вашей помощью и определимся, молодой человек, – открывая глаза и ничуть не смущаясь, сказал Вениамин. – Алечка, вы какую кухню предпочитаете: китайскую или русскую? Здесь теперь и японская есть.

– Я ем только русскую, – торопливо ответила Алевтина Сергеевна.

– Ну и чудесно, – удовлетворенно кивнул ей Вениамин. – Тогда на закуску нарезочку нам мясную, соления домашние, селедочку с малосольными огурчиками, а потом шашлычок, наверное. У вас как с зубами, Аля?

– Нормально, – почти автоматически отреагировала Алевтина Сергеевна. – Все на месте. Но жевательные пломбированы, конечно, – уточнила она.

Она заметила, что официант спешно прикрыл блокнотиком растянувшийся в улыбке рот. Алевтина Сергеевна насупилась. Но Вениамин был впечатлен.

– Да что вы? – искренне изумился он. – Все свои? Как же вам повезло! Тогда шашлычок. Свиной. И каре из барашка.

– А пить что будете? – поинтересовался официант.

– Мне водочки, двести. А даме, наверное, шампанского, да, Аля?

– Да, но только не брют, – вставила Алевтина Сергеевна.

– Российского или… – решил уточнить официант.

– Итальянского! – перебила его Алевтина Сергеевна.

– Бутылку?

– Бокал, – жестко умерила официанта Алевтина Сергеевна. – И водички без газа.

– Бутылку. И два бокала. И вазу для розы, – по-хозяйски распорядился Вениамин.

Официант ушел. Возникла пауза.

– Как мы тут тогда зажигали! – вздохнув, произнес Вениамин. – Все казалось таким твердым, незыблемым, сделанным на века.

– Да, – подтвердила Алевтина Сергеевна. – Хорошее было время. Спокойное.

– Была империя. С дубовым паркетом, бархатными портьерами и вышколенными официантами. А теперь – пестрый бордель с маленькими мальчиками без манер и столами без скатертей. – Вениамин замолчал. – Вы простите меня, Аля, что я затащил вас в свою ностальгию.

– Да что вы… Я вас понимаю.

– А я почувствовал, что вы меня поймете. И простите. Спасибо вам!

– За что?

– За то, что пришли.

Официант принес напитки, закуски и пузатую вазу, разлил шампанское по бокалам и пристроил розу. Из вазы торчала лишь головка цветка, словно бы роза опиралась подбородком о стеклянный край и подглядывала за ними. Вениамин поправил розу, поднял бокал и предложил выпить за встречу.

Шампанское было с кислицой. Алевтина Сергеевна взяла с блюда ломтик курицы. Вениамин положил себе на тарелку корейки, густо замазав ее хреном.