– Не вертись, Петя! За дорогой смотри. Вот сейчас яма будет.

– Слушайте, теща! Еще одно слово – и поедете в Москву на автобусе!

Алевтина Сергеевна поняла, что зять не в духе, и замолчала. Они вывернули на асфальт, машина пошла ровно, почти бесшумно. Конечно! Она лично проверяла каждый метр этой дороги от трассы к поселку. Алевтина Сергеевна как представитель заказчика такую госприемку дорожной компании устроила, что у прораба Гургена тремор случился. Она пересчитала каждый кубометр песка и щебенки, каждый мешок асфальта – все до последнего ограничительного столбика. Дневала и ночевала на стройке. А как же иначе, деньги-то общественные. И вознаграждение себе она в смету заложила, по согласованию с товариществом: двести тысяч за сдачу под ключ. Дорога-то вот она, а где ее деньги? Правление эти деньги на новую водонапорную башню потратило, потому что башня нужна была срочно, сезон, полив, а старая взяла и обвалилась. А то, что крыша у ее дома течет и венцы стропил все в грибке, кого волнует? Так и заиграли ее гонорар…

Они уже почти подъехали к трассе, когда услышали полицейскую сирену. Навстречу им двигался полицейский «Форд».

– По вашу душу, наверное, дорогая теща! – засмеялся Петр и посмотрел в зеркало заднего вида, но тещи на месте не было. Петр резко нажал на тормоз.

– Алевтина Сергеевна, вы где? – растерянно спросил он.

– Не тормози, Петя! – послышался приглушенный голос откуда-то из-под сиденья. – И не оборачивайся. Езжай себе спокойно. Я так, отдохнуть прилегла.

Стоя между мусорными контейнерами под растопырившей крылья вороной, Пал Палыч Золотарев размахивал руками, тряс животом и брызгал слюной. Венчик серебристого пушка, окаймлявший внушительного размера череп, контрастировал с почти багровым безволосым центром.

– На каком основании вы отказываетесь принимать у меня заявление, лейтенант? – кричал он.

– На основании отсутствия оснований, – отвечал нагловатый участковый.

– Вы ворону видите? – напирал Золотарев, тыча в сторону дохлой птицы скатанным в трубочку листом бумаги.

– Вижу. Ворона – не основание, – ровно и без эмоций отвечал участковый.

– Вы возьмите ее на экспертизу и найдете в ней дробь! – кипятился Пал Палыч.

– Дробь – не основание. Может, эту ворону гражданке Синицыной в забор воткнули вы. На почве личной неприязни, – и участковый испытующе уставился на Золотарева.

– Вот фотография! – и Пал Палыч ткнул пальцем в телефон.

– И фотография не основание. На ней женщина не стреляет.

– Но она ходит по участку с ружьем!

– Законом не возбраняется, – парировал участковый.

– Но вы должны ее хотя бы опросить!

– Не имею такой возможности. Гражданка Синицына на принадлежащем ей участке в данное время отсутствует.

– Она по грибы пошла. Я лично видел, как она с корзиной шкондыбала к задней калитке.

– С ружьем?

– Нет, без ружья.

– Да я смотрю, вы плотное наблюдение за Синицыной установили.

– Наблюдение?! Да я не за Синицыной, я за контейнерами слежу. Чтобы строительный мусор туда не сваливали. А Синицына в поле зрения сама попадается.

– Вы вывозом мусора лучше бы озаботились. Я вот санитарному инспектору шепну – пусть приедет, посмотрит…

– Да уверяю вас, вывозим регулярно, – залебезил Пал Палыч, смахивая ладонью выступивший на лысине пот. – Но эти чертовы вороны! Их целая стая! И каждое утро пакеты рвут и швыряют, рвут и швыряют.

На лице участкового появилась язвительная ухмылка.

– То есть правление сэкономило на контейнерах с крышками? И при этом устроило мусорку у забора гражданки Синицыной? И провоцировало ее на войну с воронами? То есть вы, председатель этого правления, – подстрекатель? Так получается?

– Вы что, не понимаете? Она сумасшедшая! Она нас всех тут перестреляет! – взвизгнул загнанный в угол Пал Палыч.

– Вот тогда и появится основание для возбуждения дела, – заверил участковый.

– Какой цинизм! – взорвался Пал Палыч. – Я на вас в управление напишу!

– Пишите! Это ваше гражданское право. А я напишу рапорт о ложном вызове. И вас оштрафуют, – и полицейский потянулся к висевшему через плечо планшету.

– Почему ложном? – остолбенел Пал Палыч. – Весь поселок слышал выстрел!

– Но никто не видел – кто стрелял, – напомнил участковый. – Вы что заявили, когда звонили в отделение? Что в поселке стреляют! Я думал, тут соседская ссора за разделительную межу или вштырился кто и с призраками сражается. А у меня утопленник на берегу озера. Рыбаки на зорьке выловили. Я бросаю утопленника, мчусь сюда, а вы мне дохлой вороной в нос тычете.

– Да нет… Что вы, товарищ… господин лейтенант, я без злого умысла звонил. Чисто из профилактических соображений. Вы извините меня, если что не так. Я искренне раскаиваюсь. А с мусором мы все решим. И крышки установим, и ворон изведем. Заверяю вас. Не надо тревожить инспектора, – и Золотарев засунул скрученное заявление, которое все еще держал в руке, в карман мешковатых спортивных штанов. – А позвольте угостить вас чаем. У меня в этом году восхитительное вишневое варенье. А какая наливка из сливы, у-у-у! На гвоздике. С корицей. Аромат умопомрачительный! А вкус какой!

Участковый сглотнул слюну и с сожалением вздохнул:

– Не выйдет. Утопленник меня дожидается.

– Так давайте я вам с собой заверну, – засуетился Пал Палыч. – Утопленника оприходуете, а потом чайку попьете. С наливочкой.

И он достал из кармана желтую рацию, откашлялся и произнес в нее мурлыкающим голосом:

– Галя, я с нашим участковым беседую тут, у мусорок. Будь любезна, принеси бутылочку наливки твоей фирменной, баночку варенья вишневого и пирожков не забудь. Только нужно очень спешно, лейтенант торопится.

Через пять минут с подпертого псевдоримскими колоннами крыльца дома Золотаревых спорхнула улыбчивая Галя. Золотарев и участковый уже мирно беседовали о катастрофических неудачах российской сборной по футболу и в унисон крыли матом спортивных чиновников. Участковый, не прерывая разговора с Пал Палычем и не глядя на Галю, протянул руку за спину, открыл заднюю дверь «Форда» и легким кивком указал внутрь. Галя наклонилась к машине, аккуратно положила пакет под сиденье и, по-прежнему улыбаясь, отступила в тень, отбрасываемую могучей липой в осеннем золотом уборе. Золотарев пожал участковому руку, тот сел в машину, закрыл дверь, завел мотор и, резко нажав на педаль, с визгом рванул с места, оставив Золотаревых вдыхать отработанные газы. Пал Палыч дождался, когда машина скрылась из виду, а супруга исчезла за дверью дома, достал телефон и позвонил.

– Алло! – строгим начальственным тоном сказал он в трубку. – Костян, ты? Чем занят? Обрезкой, что ли? Как закончишь, загляни ко мне в вагончик. Дельце тут для тебя есть интимного свойства. За хорошие деньги. Только, слышь, никому ни слова. Усек? Ну, молодца! Ты понятливый. И не болтун. За что и ценю.

Сунул телефон в карман брюк и поспешил в дом: кушать остывающие пирожки.

Тамбур между входной дверью и металлоискателем на входе в здание районного суда был узеньким и тесным. Дверь то и дело скрипуче открывалась, жалуясь на свою хроническую несмазанность, со свистом и треском впуская и выпуская людей. Когда входило больше трех человек, дверь оставалась открытой – и сквозняк, устремлявшийся в просторный холл с искусственными пальмами в кадках, рвал из рук посетителей листочки повесток и теребил страницы в журнале регистрации у постовых. После того как полчаса назад перед постовыми обозначилась Алевтина Сергеевна, она полностью узурпировала внимание старшего по посту – седовласого дедка с натруженными руками огородника в паутине мелких черных трещинок.

– Я вам в десятый раз объясняю, – кипятилась Алевтина Сергеевна. – Мне приходило извещение о повестке, но по месту прописки в Москве, а я была на даче, понимаете? И повестка ушла обратно.

– Вот езжайте домой и ждите новую, – в десятый раз отвечал ей старший по посту. – Получите и приезжайте в назначенное время.