– Не пашет, – вздохнула Алевтина Сергеевна. – Да и некому на нем пахать.

– Давай я возьму, попробую наладить. Если налажу – я тебе весной грядки вскопаю. А сначала на своих опробую, если ты не возражаешь.

Алевтина Сергеевна не возражала. Коля погрузил в свой «газик» ее культиватор. На том и расстались.

Александра стояла перед железной дверью в Катину квартиру и не решалась нажать на кнопку звонка. Она очень рассчитывала на поддержку мужа при разговоре с отцом. Поэтому в бывшую генеральскую квартиру на 2-й Фрунзенской они отправились вместе на машине Петра.

Пока ехали, Петру позвонил его партнер Сева, и Петр включил телефон на громкую связь. Сева очень импонировал Александре: такой экранный, такой весь из неотсюда. Если бы Александра была за ним замужем, она бы, наверное, зашила себе рот и день-деньской пропадала бы в тренажерном зале. Когда они вместе отдыхали в Ницце: Петр с Александрой и Сева с очередной пассией, Александра даже на пляж не ходила под разными предлогами. И еще у нее начисто пропал тогда аппетит, и никакие прованские деликатесы не соблазняли.

Александра при звуке голоса Севы инстинктивно приосанилась и подобрала живот. У Севы был такой бархатный, такой глубокий голос. Но сегодня он звучал напряженно и жестко, говорил как будто сквозь зубы. Уверял Петра, что нужно сворачивать лавочку, что сверху дали отмашку и люди уже заряжены и что надо пересмотреть его долю при финальном подсчете. Петр огрызался, отвечал, что доля Севы может быть только уменьшена, а отнюдь не увеличена, что у Севы есть много источников, а у него, Петра, только доход от компании, и он теперь невольно пострадавший. Александра видела, что муж вышел из себя и едва сдерживается. Он чуть не влетел в бампер впереди идущей машины при торможении на светофоре, и это внимательный и педантичный Петр.

Когда они подъехали к дому, он знаком показал жене, чтобы шла одна, а сам остался в машине продолжать разговор.

А одна Александра уже ездила к отцу. И не раз. Отец гладил лежавшую на его коленях Катину шаль, плакал и просил сдать его в дом престарелых. Смерть Кати сокрушила его: словно покойница забрала с собой его военную выправку. Отец как-то согнулся, потерял аппетит, похудел, и даже кожа на щеках обвисла. Ночевал он теперь на узком диванчике в зале – в спальню не заходил. Катины наследники не торопили отца с выездом, но в любом случае оставлять его одного было нельзя. Александра была уверена, что, как только мать увидит его, смягчится и пустит его обратно домой просто из человеческого сострадания. Но когда Александра предложила отцу поехать повидать бывшую жену, он сжался в комок и, закрыв глаза руками, затряс головой: «Саша, я ее боюсь. Я даже в глаза ей не смогу посмотреть. Она как удав. Она съест меня, Саша».

И тогда Александра решила привлечь на помощь мужа. При Петре отец не позволит себе так раскисать, а Петр проникнется проблемой, и если отца сразу поселить к матери не удастся, то муж будет морально готов временно пожертвовать своим домашним кабинетом.

Севин звонок был совсем не вовремя. Александра опять оказалась один на один с отцом. Но делать было нечего. Она нажала кнопку звонка. За дверью послышалось шарканье, пауза на разглядывание через глазок, щелканье замка. Дверь открылась, на пороге стоял отец Лев Иванович в старом тренировочном костюме с отвисшими коленками и в тапочках на босу ногу. Лев этот Иванович нервно ерошил ежик на голове и часто моргал покрасневшими глазами.

– А, это ты, Саша, – вместо приветствия произнес он, словно ждал кого-то другого.

Александра всплеснула руками:

– Папа, я же тебя просила быть готовым к нашему приезду! У Пети мало времени.

– Саша, я к матери не поеду. Хоть ты меня режь, – и в подтверждение своего саботажа Лев Иванович шлепнулся на пуфик у двери и вытянул ноги поперек красной ковровой дорожки, словно преграждая путь в глубь сумрачной квартиры.

Такого ультиматума Александра не ожидала. Ее мысли лихорадочно заметались в поисках аргументов.

– Тогда она пропадет, – неожиданно для самой себя заявила она.

– Кто пропадет? – не понял Лев Иванович.

– Мама. Я тебе не говорила, но маму надо спасать.

– От кого?! – опешил Лев Иванович.

– От нее самой. С ней происходит что-то неладное. Она остригла волосы, покрасилась и завела себе квартиранта. Ты бы его видел!

– А что с ним не так?

– Леший, настоящий леший. Мелкий, тощий, косматый человек без возраста, – по телу Александры пробежала мелкая дрожь. – А она ему котлеты крутит!

– Что значит: «котлеты крутит»? Это какое-то иносказание?

– В прямом смысле, папа! Нам с тобой никогда котлет не крутила, а ему крутит!

– Ну и хорошо, пусть крутит, – благодушно разрешил отец.

– Папа! – Александра положила руки на плечи отца и встряхнула его. – Ты что, забыл? Мама же у нас наивная как ребенок. Этот леший ее до пропасти довести может, если мы с тобой не вмешаемся.

– Саша, а ты не преувеличиваешь? – с надеждой спросил дочь Лев Иванович.

– Папа, ты вот сам взгляни на него и сделай выводы, – предложила Александра. – Просто посмотри, и все. Давай собирайся. Где твой костюм? Я тебе помогу.

Александра сняла пальто. Лев Иванович поднялся было с пуфа, пригладил свой ежик, пощупал щеки и снова сел.

– Саша, я небритый. Я в таком виде не поеду.

– Папа, это не имеет значения. Чтобы посмотреть на человека, бриться не обязательно, – заверила Александра.

– И я не могу найти свой галстук.

– И галстук не нужен.

– Саша, я чувствую себя не в своей тарелке без галстука, – с каким-то отчаянием пролепетал Лев Иванович.

Александра обвела взглядом прихожую.

– Вот он! – торжествующе сказала она, сняв висевший тут же на вешалке рядом с пальто засаленный синий галстук.

– Не идти же с пустыми руками, – отец уже не знал, что придумать в качестве отговорки.

– Мы купим букет по дороге. И торт. Пойми, папа, речь идет о спасении женщины. Ты с этой женщиной почти полжизни прожил. Она не может быть тебе безразлична, – напирала Александра.

Лев Иванович молча поднялся с пуфа и, не глядя на дочь, уныло побрел между развешанных по всему коридору рогов лосей и косуль в спальню – переодеваться. Тут у Александры зазвонил телефон. Это был Петр.

– Саша, у меня тут ситуация изменилась, мне срочно нужно вернуться в офис.

Александра почувствовала досаду. В кои-то веки она попросила помочь. Но тут же одернула себя – вспомнила, как звучал сегодня голос Севы.

– Ну, ты тогда поезжай, раз так. Мы обойдемся. Такси вызовем, – ровным голосом ответила она, выключила телефон, сняла сапоги и пошла подгонять отца.

Но отец попросил ее не входить в спальню, сказал, что сам справится.

Александра в ожидании мерила шагами гостиную. Хрустальные бокалы в пузатом полированном серванте позвякивали в такт ее поступи. На плюшевом коричневом диване лежали скатанные по-казарменному валиком постельные принадлежности, вот только расцветка у них была фривольная – крупные почти трехмерные розы на шипастых ярко-зеленых стеблях. Зашторенное окно давило на психику, и Александра раздвинула бордовые бархатные занавеси. Неожиданно появившееся в разрыве облаков низкое ноябрьское солнце жестко осветило слой пыли на всех горизонтальных поверхностях. Фотография Кати под стеклом в траурной рамке, стоявшая на обеденном столе со дня похорон, была вся запятнана следами пальцев и отпечатками губ. Александру передернуло, как если бы она наблюдала чужую интимную сцену. Она села на диван, чтобы изменить ракурс. Следы и отпечатки исчезли, но Катя с фотографии теперь смотрела прямо на нее. «Прости, теть Кать, – прошептала она. – Но его здесь нельзя больше оставлять. Ты же не ждешь его так быстро, правда?»

Тетя Катя с детства была для Александры образцом матери. Тетя Катя не ругала свою дочь Нину, даже когда она получала плохую оценку, даже когда она не поступила в институт с первого раза. У тети Кати всегда были заготовлены для дочери улыбка и плюшка. Правда, от плюшек Нина сердито отказывалась, и Саша с удовольствием съедала две, за себя и за Нину. Ей хотелось обнять ванильную тетю Катю, положить голову ей на грудь и закрыть глаза, слушая ритм ее сдобного сердца. Собственная же мать не вызывала таких эмоций – Александре казалось, что и плоский живот, и маленькая грудь матери сделаны из жесткого металла, а не из теплой и мягкой плоти, как задумывала это природа.