Когда отец позвонил ей и сказал, что остается жить у Кати, Александра почувствовала себя отомщенной. Чтобы хоть как-то сгладить чувство вины за эту низменную эмоцию, она поклялась, что будет очень внимательна к матери и постарается компенсировать демарш отца. И она старалась все эти годы, видит бог. А мама… Мама оставалась Железным Дровосеком. Но, в отличие от Железного Дровосека, не страдала от недостатка сердечности.

Через пятнадцать минут выбритый и причесанный отец вышел из спальни, а через час они стояли у двери квартиры на Университетском. Лев Иванович держал в одной руке торт, а в другой – букет. Головки оранжевых кустовых розочек в гарнире из белой гипсофилы мелко подрагивали. Александра достала из сумки ключи. Лев Иванович зашептал:

– Саша, может, лучше позвонить в дверь. Как-то неловко без звонка.

– Папа, – зашептала в ответ Александра. – Ты вообще-то прописан здесь. Это твоя квартира, – и она нацелилась на замочную скважину. Но ключ в личинку не вошел. Она все поняла. Ничего не оставалось, как нажать на кнопку звонка. Послышалось знакомое с детства переливчатое бульканье.

– Кто там? – раздалось из глубины квартиры.

– Мама, это я, – отозвалась Александра, давая отцу знак рукой скрыться за угол. Но он то ли не понял знака, то ли решил не прятаться. Он уточнил:

– Это мы.

Голос отца звучал спокойно, но розочки в букете затряслись сильнее. Послышались приближающиеся шаги. Потом тишина. Было понятно, что мать рассматривает гостей в глазок. Александра почувствовала себя неуютно.

– Зря ты, Шурка, его притащила, – послышалось наконец из-за двери. – Я же тебе говорила – не впущу. А ключи свои можешь выбросить – я сменила замки.

– Видишь, папа, я же тебе говорила – ее надо спасать! – прошептала отцу Александра. А затем – громко в замочную скважину: – Мама, если ты нас не впустишь, я вызову полицию – и мы вскроем квартиру. Папа, между прочим, твой законный муж, и он здесь прописан!

– Это мы скоро исправим! Я подала на развод, – и из-за двери раздался издевательский хохот.

– Ты сделала что? – не поверила своим ушам Александра.

– Подала на развод, – медленно и членораздельно произнесла Алевтина Сергеевна. – Сегодня утром, на сайте госуслуг. А мои предложения по урегулированию имущественных отношений я направила тебе на электронную почту. И копию – твоему мужу. Отправляйся домой и почитай внимательно. И все встречные предложения шлите мне в письменном виде. Чтобы оставалась история достижения договоренностей.

Александра онемела. Ей показалось, что из-за двери с ней разговаривает вовсе не ее мать. Ее мать не знала таких слов и не умела говорить на таком языке.

– Мама, открой, мы не будем входить. Мне просто нужно убедиться, что с тобой все в порядке, – попыталась сменить тактику Александра.

– У меня все просто роскошно! – заверила ее мать. – Мы с Антошей пьем шампанское по случаю моей победы над собой!

Из-за двери послышалось… удаляющееся пение. Про то, что кто-то не плачет, не рыдает, а на все вопросы отвечает спокойно. Бум! Кажется, это захлопнулась дверь кухни.

– Папа, – Александра развернулась к отцу. – У тебя паспорт с собой?

– А зачем? – вопросом на вопрос ответил Лев Иванович.

– Надо вызывать полицию. Там происходит что-то ужасное.

– Ты уверена? – розочки в руке у Льва Ивановича задрожали как в лихорадке.

– Ты когда-нибудь слышал, чтобы мама пела?

– Никогда, – согласился Лев Иванович.

– Ее накачали наркотой, не иначе.

– Может, ей просто вдруг стало очень хорошо? – предположил Лев Иванович.

Александра побоялась, что сейчас она взорвется. Разлетится на куски.

– Папа, как человеку в семьдесят три года может стать вдруг очень хорошо?!

– Никак, – согласился Лев Иванович. – Мне в последний раз было очень хорошо, когда я решил не возвращаться домой и остаться у Кати. Но тогда мне было пятьдесят восемь. Такое, знаешь, вдруг освобождение почувствовал. Как будто крылья за спиной выросли…

– Папа, не сейчас, – оборвала Александра. – Проверь наличие паспорта!

Лев Иванович суетливо огляделся – куда бы поставить торт, – но не нашел места. Сунул под мышку букет и освободившейся рукой полез во внутренний карман пальто. И вдруг начал тихо сползать по стенке.

Александра с криком забарабанила в дверь. Но за ней по-прежнему слышалось приглушенное нескладное пение. Александра бросилась к отцу, стянула с его шеи шарф и ослабила галстук. Отец открыл глаза. Дрожащей рукой достал из кармана свои сердечные таблетки, которые неизменно носил с собой вот уже несколько лет, и проглотил одну. Потом распрямился, издав вздох облегчения.

Александра вызвала «Скорую». Она, конечно, отметила, что отцу стало лучше раньше, чем таблетка могла бы реально подействовать, но твердо решила госпитализировать его и всесторонне обследовать.

Продолжая напевать, Алевтина Сергеевна вернулась на кухню, лихо захлопнула дверь, чтобы не слышать, как барабанит кулаками дочь, и предложила Антону разлить по бокалам остатки шампанского. Она давно не пила столько алкоголя. Пара глотков на Новый год, Восьмое марта и день рождения – вот таким был ее годовой лимит. Но сегодня все барьеры были сняты. Сегодня день ее триумфа. У Алевтины Сергеевны возникло чувство, что она наконец поймала за хвост удачу. И ключом к удаче неожиданно оказался… задохлик.

– А знаешь, твое шампанское не такое кислое, как у моего зятя, – признала Антону Алевтина Сергеевна.

– Потому что это не брют, – тоном учителя объяснил захмелевший Антон. – Вот тут написано по-итальянски – дольче.

– То-то я всегда итальянцев любила больше, чем французов. Хотя ни в Италии, ни во Франции никогда не бывала. Но фильмы итальянские обожала. Умеют итальянцы подсластить и шампанское, и кино, и жизнь. Ну, за дольче вита! – предложила тост Алевтина Сергеевна, заглянув внутрь мутного фужера с потертым золотым ободком.

– За дольче вита! – поддержал Антон и лихо опрокинул остатки содержимого себе в рот, как будто пил водку. Струйка шампанского полилась на бороду, большая капля расплылась на груди.

– Антоша! – всполошилась Алевтина Сергеевна. – Новую рубашку загваздал!

– Не страшно! – успокоил ее Антон. – Я теперь, если захочу, десять таких куплю.

– Расхорохорился! Ты деньгами-то не сори, рано еще.

– Да, час икс еще не наступил, – Антон достал свой айфон, посмотрел на экран. – Но за сорок дней доллар на двадцать процентов подскочил!

– Думаешь, это не предел? Может, уже обратно рубли покупать надо?

– Я спинным мозгом чувствую, что вырастет вдвое, – голосом экстрасенса возвестил Антон.

– Тебя уже спинной мозг подводил, – напомнила Алевтина Сергеевна. – Квартиру продавать пришлось, без жилья остался. Другие индикаторы у тебя есть?

– Крым и Донецк. И санкции. Экономика их не выдержит.

– Это что же получается? Мы с тобой на войне наживаемся? – вдруг осознала Алевтина Сергеевна.

Антон в ответ фыркнул и замотал головой.

– Мы не наживаемся, мы спасаем свои накопления. Нас кто-нибудь спрашивал, когда Крым брали? Я, между прочим, из-за Крыма квартиру-то и потерял. Не закрыл позицию на выходные, а в понедельник мне счет выкатили…

– Ну, я вообще-то рада, что Крым снова наш, – сочла необходимым обозначить свою позицию Алевтина Сергеевна. – У меня с Крымом самые лучшие воспоминания связаны.

– Алевтина Сергеевна, вы же экономист. Вы же должны понимать, какую гирю стране на шею повесили, – укорил ее Антон. – Но большие мальчики руки, конечно, на этом деле нагреют. Жалко, конечно, что у нас с вами денег не густо. Одно утешает – рублей будет в два раза больше. И тогда мы позволим себе немножко настоящей дольче виты – я вас в Рим свожу! И ваш Крым померкнет перед Римом.

– Ты совсем окосел, Антоша! – Алевтина Сергеевна толкнула Антона в плечо.

– Нет, я совершенно в трезвом уме и твердой памяти. Я вам обещаю: если курс вырастет вдвое – свожу вас в Рим! В подарок! – упорствовал Антон.