Но у нее ведь оправдание — она пошла туда не с целью полюбоваться на мужские прелести, а по долгу, так сказать, ответственной и порядочной гражданки, которая блюдет честь и достоинство своих подопечных.

Мысли Петровича были совсем противоположной направленности:

— Ай да, молодцы. И как же я сам не додумался до такой шалости. Ведь никогда не бывал в таких заведениях. А зря! Упущение. Надо бы исправить. Конечно, полюбоваться бы не на мужиков, а на прелестных молоденьких танцовщиц. — Он замешкался с ответом, но, не рискуя нарваться на осуждение Эммы, неуверенно поддержал ее возмущение:

— Ох уж эти курицы. И чего им дома не сидится?

— Я вообще-то согласна с ними, что дома каждый вечер скучно. Но ведь есть другие клубы, куда более пристойные. Да и по возрасту нашему подходящие.

— Например?

— Караоке, например, — Эмма посмотрела на реакцию соседа. А тот не успел стереть с лица гримасу недовольства.

— Не нравится Вам идея?!

— Ну что Вы! Просто замечательная, — а сам подумал: «Еще чего! И что мы там не видели?»

Словно отвечая на его немой вопрос, Эмма продолжала:

— Не обязательно ведь петь самим. Я интересовалась. Там поют не только посетители, но даже профессиональные исполнители. Кстати, — она пыталась найти поддержку в лице соседа, — там и поужинать можно, и напитки заказать.

Последние слова зацепили воображение Петровича:

— И Вы не против?

— А что? Почему бы и нет? В пределах разумного, конечно. Посидим, отдохнем, музыку послушаем. Так Вы меня поддержите? А то одной мне их не уговорить, тем более после посещения такого злачного места!

При этих словах перед взором Эммы возникла прикольная картинка: Казанова с его едва прикрытым мужским достоинством. Она плотно сомкнула веки, прогоняя видение.

Петрович только хмыкнул, но кивнул головой, якобы, в знак согласия.

— Значит, договорились, Вы меня поддержите?

— Безусловно, Эмма Борисовна, — потухшие минуту назад глаза Виктора Петровича, засветились радостной надеждой: — наконец-то, она уйдет.

С одной стороны, ему было очень приятно ее присутствие. Но с дугой — очень неловко за свое холостяцкое жилище, а еще больше за такое скудное угощение, вернее, его полное отсутствие. Угощать даму водой, подкрашенной заваркой не лучшего качества, было не в правилах отъявленного губителя женских сердец, пусть и бывшего.

— Да, забыла спросить. Это Вы сами собрали такую библиотеку? И читаете?

Петрович замялся. Признаваться было трудно, а врать почему-то не хотелось.

— Осталась от прежних владельцев квартиры. Они уехали во Францию на постоянное место жительства. Аперевозить эту шикарную коллекцию не решились. Хлопотно. Да и молодые. Разве молодежь нынче читает такое? Все больше эротику и фантастику такой же направленности. Им горяченькое подавай, а не письмо Татьяны к Онегину.

— Ишь ты, тоже мне романтик, — подумала Эмма с некоторой долей стыда. Вслух продолжила: — А Вы что же? Читаете?

— Вот перечитываю потихоньку.

— Что именно?

— Хэмингуэя, например. «По ком звонит колокол». И знаете, совсем по-другому сейчас все воспринимаю. Или вот еще. — Он достал с полки Булгакова: — «Мастер и Маргарита». Читали?

Эмме пришлось смущенно пожать плечами:

— Нет. Как-то не довелось, — но ее заинтересовала обложка, на которой была изображена обнаженная женщина, пролетающая над городом верхом на метле. — Похотливый старик! — подумала она.

— Прекрасная вещь, — восхищенно продолжал он. Только сейчас я до конца понимаю всю остроту сюжета. Это вечный роман. Поистине, «Рукописи не горят».

Эта его тирада была не совсем понятна Эмме Борисовне. К тому же, ей было не по душе, что сосед, уверенно взявший инициативу в свои руки, превосходит ее в чем-то, не совсем понятном для нее.

— Ну да ладно. Вернемся к прежнему нашему разговору, — напомнила она о теме, которая была близка и позволяла чувствовать себя на высоте. — Вы не подведете меня?

— Да, конечно, — ответил сосед, задумавшийся на секунду, но уже вполне справившийся и с возникшей несколько ранее неловкостью, и с приятным ощущением от прикосновения к любимому роману.

Эмма Борисовна распрощалась и ушла к себе.

Сосед предстал перед ней совершенно в другом свете. Она по-прежнему видела в нем неудачника, пытающегося догнать давно прошедшую молодость, похотливого старикашку, пожирающего глазами длинноногих девиц на улице.

Но сегодня она отметила в нем и другое, удивившее ее качество. Оказывается, он может быть не только безропотным исполнителем ее приказов. Рядом с ней живет человек достаточно образованный, послушать которого интересно. Правда, стыдно немного из-за своих, достаточно узких познаний в литературе.

— Это надо исправить, — твердо решила предводительница.

Утром Эмма Борисовна по обыкновению обзвонила соседей, чтобы узнать, все ли у них в порядке. Те по протоколу доложили, что живы-здоровы, чего и ей пожелали.

И вроде бы ничего такого не было в этом странном перезвоне. Но это значилось главным правилом. И, надо сказать, подопечные к нему относились с полным одобрением. Все про все, но проснуться здоровым и хорошо себя чувствовать — чуть ли не единственное желание пенсионеров.

Правда, расслабляться Эмма не давала. Не особенно тревожась о женщинах в плане здорового питания, она ближе к обеду еще раз позвонила Петровичу:

— Вы не могли бы огласить Ваше обеденное меню? — со всей строгостью спросила предводительница растерявшегося соседа. У нее не выходило из головы зрелище, которое она застала на его столе вчера вечером.

Виктор Петрович, опешивший от такой наглости, потерял дар речи. Но, мысленно отдав себе приказ не сдавать позиций, проговорил:

— Вы что проголодались, Эмма Борисовна? Тогда заходите, пообедаем вместе.

— Перестаньте паясничать. Я серьезно спрашиваю: что у вас на обед?

— Ну, если серьезно, то у меня на сегодня Бомжики.

— Это еще что такое?

— Если Вас интересует полное название и рецепт приготовления, то это лапша быстрого приготовления. Готовится просто: заливаете лапшичку кипяточком, накрываете крышечкой и через 2–3 минуты обед готов! — он хихикнул, представляя, какое впечатление произвел на соседку.

— Вы с ума сошли! В Вашем-то возрасте употреблять такую вредную пищу! Да Вы просто самоубийца!

— Эммочка Борисовна, простите, мой обед стынет, — Петрович отключил телефон и довольный пошел кипятить воду, потирая руки и разговаривая сам с собой: — Я сказал что-то неприличное? Нет. Я нарушил какие-либо установки? Ни-ни. Я очень законопослушный пенсионер. А ты, подколодная, не доставай меня!

Только насладиться своей любимой лапшой со вкусом курицы ему так и не довелось. В дверь кто-то настырно названивал. Довольный собой, Петрович забыл глянуть в глазок. И, открыв дверь, чуть не разразился армейским сленгом.

— Да что Вы себе такое позволяете! — обрушилась с порога Эмма Борисовна. — Я ведь забочусь о Вашем здоровье, а Вы не отвечаете на звонки! — глаза предводительницы предательски поблескивали влагой, готовой вот-вот пролиться слезами.

Петрович остолбенел. Он никогда не видел соседку такой расстроенной и даже несчастной. Эта властная женщина сейчас напоминала обиженную мужниной грубостью жену.

Из соседних квартир на шум уже выглянули Клавдия и Светлана. Они тоже не ожидали увидеть Эмму в таком необычном состоянии. Соседки бросились успокаивать ее, гневно поглядывая на Петровича. Такой солидарности по отношению к предводительнице и предательства по отношению к себе Виктор Петрович никак не ожидал.

— Да я что? — оправдывался он. — Всего то и сказал, что на обед у меня Бомжики.

— Какие еще бомжики?! Бомжей только не хватало нам в подъезде! — возмущались женщины.

Клавдия настояла, чтобы Эмма зашла к ней и рассказала, что случилось. Петрович сделал попытку все объяснить, но перед его носом захлопнули дверь.