В залах Дворянского собрания разместились причудливые павильоны. Один создавал впечатление ночи, другой напоминал китайскую беседку (в нём продавали чай), третий, где проходила лотерея, являл собой сталактитовый грот, пасхальные яйца можно было приобрести в киоске, сделанном в виде огромного расписного яйца. От обилия и разнообразия товаров разбегались глаза — галантерея, парфюмерия, художественные вышивки, гравюры, фотографии, рамки, письменные принадлежности. На любой вкус и кошелёк. Цветы, кустарные изделия, абажуры, любительские акварели, картины известных московских художников...

«Нужно сказать, — продолжала Клейнмихель, — что вся торговля за нашим столом велась исключительно Великой княгиней, так как всякий хотел купить лично у неё и заплатить ей деньги. Цены были дешёвые, и почти все добавляли к стоимости покупки, за что Великая княгиня всех благодарила. Мы, помощницы, должны были принимать от неё деньги и передавать их с номеров в кассу, а затем заворачивать купленные вещи и уговаривать публику принять вещи от нас, вместо того, чтобы передавать их снова Великой княгине, что задерживало торговлю и вносило беспорядок. Её терпению не было предела, она всё сама показывала, выискивала подходящие вещи, хотя люди часто сами не знали, что они, в сущности, хотят купить».

Постепенно благотворительная деятельность Елизаветы Фёдоровны стала складываться в определённую систему. Со свойственной ей практичностью Великая княгиня сумела упорядочить работу опекаемых организаций, наладить взаимосвязь между схожими по функциям учреждениями, создав их разветвлённую сеть, ввести в их деятельность ценные новшества. Помимо прочего, ей приходилось преодолевать устоявшиеся стереотипы, изживать эгоистические взгляды. В Москве с её традиционным укладом и постоянным «фрондёрством» это было особенно трудно.

С определённой точки зрения Москва — целый мир, настоящий архипелаг со своей собственной географией и особым народом. Её отдельные острова формировались многочисленными местными особенностями с их неповторимыми чертами. Престижные районы центра и мрачноубогие окраины, напоминающие провинциальные городки и даже сёла. Чопорно-аристократические, деловые или торговые улицы и запутанные переулки. Тихое купеческое Замоскворечье, постепенно превращавшееся в промышленный район, нарядные бульвары по соседству с трущобами, древние монастыри и средневековые башни в окружении театров, магазинов, модных ресторанов. И всё это удивительно соединялось в одном городе, смешивалось, вытекало одно из другого и на глазах меняло облик из-за растущего строительства. Расширялись предместья, тянулись ввысь многоэтажные доходные дома, создавались новые промышленные предприятия и торговые заведения, строились вокзалы. В конце XIX века в Москве проживало более одного миллиона человек (на двести тысяч меньше, чем в лидировавшем Санкт-Петербурге), но темпы роста населения были колоссальные — почти троекратное увеличение за последние тридцать лет. В последующее десятилетие число москвичей, пополняемое в основном миграцией, превысит полтора миллиона, что отразится и на росте социальных проблем.

Вместе с тем Москва всегда оставалась нелогичной, непредсказуемой и совсем непонятной при наблюдении со стороны. Только пропитавшись здешним духом, можно было найти общий язык с этим удивительным местом, только искренне полюбив Москву, следовало рассчитывать на успех в управлении её жизнью и в помощи её нуждам. Именно так, неподдельно и глубоко, любил Первопрестольную Великий князь Сергей, всегда ощущавший в ней русское начало. Именно так полюбила Москву и Великая княгиня Елизавета, постигавшая в ней разные стороны жизни своей новой родины. Обоим приходилось нелегко, поскольку «ворошить» что-либо в Москве было непростым делом. Касалось ли это правил строительства, проблем социальной помощи или просьб общественных организаций, везде задуманному грозили помешать укоренившиеся традиции, неписаные законы, чьи-то претензии, амбиции и капризы. Вдобавок не прекращались, а то и усиливались интриги завистников. Не удержавшись, в одном из писем бабушке Елизавета с горечью прокомментировала ситуацию: «Мы очень счастливы и стараемся исполнять наш долг, и я должна сказать, хотя это и звучит тщеславно, люди здесь любят нас и опять показали свою любовь тем, что принимали нас очень тепло, когда мы вернулись сюда несколько дней назад. А наши враги стараются доказать Ники и Аликс, что нас здесь не любят. Я бы хотела, чтобы они были невидимы для других, а судили бы только сами себя. Да, во всём плохом есть и хорошее. И у нас теперь открылись глаза — те же настоящие искренние друзья, и только немного врагов. Люди будут интриговать и лгать до тех пор, пока существует мир, и мы не первые и не последние, которые были оклеветаны. У нас здесь много дел, и с каждым годом нам это место нравится всё больше и больше».

Пробиваясь через преграды и предубеждения, Великокняжеская чета смогла добиться в Москве очень многого, а в дела благотворительности принесла новаторские приёмы. Это и творческий подход, и привлечение разных ресурсов, и неравнодушное отношение к опекаемым, и большое личное участие, и широкое разнообразие форм и методов. Руководствуясь христианскими принципами любви к ближнему, Сергей Александрович и Елизавета Фёдоровна призывали на тот же путь и других. Они задавали ориентиры, вовлекая в работу большие группы людей, и здесь особенно сказались организаторские способности Великой княгини, сумевшей придать делу небывалый размах. Сложность и противоречивость обстановки лишь усиливали её порывы, а многоплановая уникальность Москвы позволила ей реализовать свой дар благотворения во всей полноте.

Елизавета Фёдоровна всегда откликалась на самые острые нужды москвичей, на самые тяжкие беды. И если помощь в борьбе с угрозой голода или эпидемии носила временный, чрезвычайный характер, то забота о погорельцах стала одним из постоянных вопросов в её деятельности. Пожары приводили к страшным, трагическим последствиям. К гибели людей, к разорению семейств. Обер-полицмейстер А. Власовский в начале 1890-х годов значительно улучшил противопожарное дело в Москве, но от стихии огня не бывает стопроцентной защиты. Особенно страдали пригороды и деревни, где основная застройка оставалась деревянной. «Ея Императорское Высочество Великая Княгиня Елизавета Фёдоровна, — сообщала специально созданная в этой связи структура, — входя в нужды беднейшего населения Москвы и Московской губернии, изволила в 1898 году основать под своим Августейшим председательством Общество помощи погорельцам Москвы и Московской губернии... Почти во всех районах при отзывчивом участии местного населения удалось учредить свои отделы, в организации коих всегда принимали участие выдающиеся лица уезда и пользующиеся в уезде известным положением». Пострадавшим выдавались деньги, одежда, орудия труда, стройматериалы.

Для большинства москвичей, тех, кого судьба оберегала от тяжёлых невзгод, деятельность Елизаветы Фёдоровны долгое время оставалась малоизвестной. Из газет можно было узнать об открытии новых зданий для убежищ и приютов, о закладке и освящении при них храмов, о благотворительных акциях в пользу нуждающихся. Периодически, с целью привлечения новых людей, издавались отчёты о работе Елизаветинских учреждений, но собственная роль их попечительницы и покровительницы, как правило, была в тени. Великая княгиня не стремилась ни к славе, ни к популярности, она не жаждала рукоплесканий и не искала чьего-то одобрения. Её милосердие шло от искренних порывов души, соответствуя тому, что сказано в Писании: «Смотрите, не творите милостыни вашей пред людьми с тем, чтобы они видели вас: иначе не будет вам награды от Отца вашего Небесного. Итак, когда творишь милостыню, не труби перед собою, как делают лицемеры в синагогах и на улицах, чтобы прославляли их люди... Чтобы милостыня твоя была в тайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно» (Мф. 6. 1.2.4). Так поступал и её супруг, так будет поступать и её сестра, императрица Александра. Конечно, в их положении, когда следовало постоянно находиться на виду, это было трудно. Но если имелась хоть малейшая возможность избежать публичности, Елизавета Фёдоровна пользовалась ею с радостью. Однажды, получив приглашение на собрание Красного Креста и понимая, что к её работе оно не имеет прямого отношения, Великая княгиня обратилась к императрице Марии Фёдоровне с вопросом: «Должная поехать или нет?.. Ты же знаешь, я ни при каких обстоятельствах не люблю вылезать вперёд».