Но какой бы гостеприимной ни была великокняжеская чета, Сергею и Елизавете временами хотелось пожить наедине друг с другом. «Я очень люблю гостей, — писал Великий князь доверенному Косте, — но всё же слишком много времени отнимает — не успеваешь заняться, да и вообще я не люблю выходить из нашей тихой колеи, которую я так страстно люблю...» «Тихая колея», «большое блаженство», «блаженный сон» — так называл он время, проводимое с женой вдали от посторонних лиц. Когда выпадали такие дни, они уходили в лес, в поля, ища землянику или собирая васильки. Радовались маленьким открытиям, умилялись, когда Сергей нашёл укрытое в траве гнездо с четырьмя птенцами. Случись эта находка не в первый год супружества, а позднее, она бы наверняка больно резанула души бездетной пары.

Да, у них не было детей. И, видимо, не могло быть, что сильно терзало Великого князя. «Должно быть не суждено нам иметь полного счастья на земле, — с горечью признавался он младшему брату, — если б я имел детей, то мне кажется, для меня был бы рай на нашей планете, но Господь именно этого не хочет — Его пути неисповедимы!» За семью брата переживал и Государь. «Бедный Сергей и Элла, — писал он жене в апреле 1892 года, — часто о них думаю; на всю жизнь лишены они этого великого утешения в жизни и великого благословения Господня». Но хотя данная тема больше никем не обсуждалась, многие подмечали невольно проявлявшиеся у Сергея Александровича отцовские чувства. Если гостившие в Ильинском привозили с собой детей, Великий князь хлопотал о их досуге и удобном размещении. Наблюдал за купанием малышей, а вечерами, заходя в спальню пожелать им спокойной ночи, заботливо поправлял сбившиеся одеяльца. Дочь его сестры, английская принцесса Мария (будущая королева Румынии), приводит любопытную подробность — по её словам, дети заметно побаивались строгого «дядю Сергея», но вместе с тем все они безоговорочно признавали его своим любимцем. Красноречивая деталь, не правда ли?

Во всём остальном брак сложился удачно. Между супругами, безусловно, была большая любовь. Причём любовь полная, всеобъемлющая. Они старались не расставаться ни на один день, делили общую постель, были взаимно нежны и предупредительны на людях. Однако никакого афиширования своих чувств не допускали. Вышеупомянутая Мария Румынская, говоря о дяде и тете, отмечала, что «он относился к ней отчасти как школьный учитель». Другая племянница, Мария Павловна, выразилась точнее: «В их отношениях была какая-то сдержанная нежность, основанная на готовности тёти согласиться с любым решением мужа по всем вопросам, большим или малым. Оба гордые и застенчивые, они редко показывали свои истинные чувства и никогда не искали чужого доверия». И всё-таки человек близкий, понимающий и частично допускаемый в тот закрытый для всех мир мог порой узнать нечто большее. Гостивший в Ильинском Константин Константинович со свойственной ему поэтичностью записал в дневнике: «Не могу сказать, чтобы Сергей очень много сидел с ней (Елизаветой. — Д. Г.), но у них прелестные отношения... Мы с Сергеем вдвоём вышли погулять. Солнце садилось, освещая холодными, румяными лучами оголённую осеннюю природу и золотя жёлтые верхушки деревьев. Мы разговорились. Он рассказывал мне про свою жену, восхищался ею, хвалил её; он ежечасно благодарит Бога за своё счастье. И мне становилось радостно за него и грустно за себя. Но я не завидовал ему — к чему завидовать: лучше радоваться радости ближнего».

Тем временем география поездок расширялась. Побывав в Крыму, Елизавета вспомнила Британию, поскольку горы напомнили ей далёкую Шотландию, а побережье — с детства любимый Осборн. Новая родина оказалась чрезвычайно разнообразной, многоликой. И не только внешне. Элла уже начала ощущать пульс русской жизни, совсем непохожей на впечатления от Петербурга.

Важнейшую роль в этом постижении сыграли паломничества к святым местам. Но если увиденные поначалу Троице-Сергиева лавра, Саввино-Сторожевский монастырь возле Звенигорода и Новый Иерусалим на Истре находились рядом с Москвой, то поездка в Вышенскую пустынь, расположенную под Тамбовом, стала для Эллы первым посещением русской глубинки. «Полнейшей глуши», по словам Сергея. После Моршанска дорога, как таковая, вообще закончилась, и следующие девяносто восемь вёрст пришлось добираться по непролазной грязи. Остановились в имении Быкова Гора, принадлежавшем Э. Д. Нарышкину, который и пригласил Великокняжескую чету вместе с Великим князем Павлом посетить знаменитую обитель. Торжественной встречи в монастыре хотелось избежать, но архиепископ на ней настаивал, так что пришлось согласиться, заранее подчеркнув, что делается это исключительно ради народа. В те дни главной святыни обители, чудотворной иконы Богоматери Казанской Вышенской, в соборе не было — традиционным крестным ходом её обносили по губернии. Но Августейшие паломники сподобятся приложиться к ней на обратном пути.

Элла никогда ещё не видела столь пёстрой людской толпы. Помимо русских среди встречавших у монастыря находились мордвины, яркими костюмами выделялись татары. При появлении великих князей весь народ пал на колени, склонившись до земли. Это было непривычно для Елизаветы, удивительно и трогательно. Чувства усиливались и незримым присутствием настоящего подвижника, епископа Феофана, давно жившего в монастыре затворником. О таких подвигах Элла могла знать лишь из книг по истории Церкви, не предполагая, что подобное возможно сегодня. И вот она совсем рядом с человеком, совершающим свой тяжёлый спасительный путь! Конечно, в келью затворника попасть было нельзя, о присутствии высоких гостей его только известили, передав их фотографии. Однако реальность соприкосновения с подвижником ощутилась сразу и запомнилась навсегда.

Святой Феофан Затворник стал первым в целом сонме Божиих избранников, встреченных Елизаветой Фёдоровной в России. Их будущая слава оставалась пока неведомой, но их влияние на жизненный и духовный путь Великой княгини окажется глубочайшим.

С конца XVIII века делами благотворительности в России озаботился Императорский Дом. Начало положила супруга Павла I, императрица Мария Фёдоровна, стоявшая у истоков Императорского Человеколюбивого общества, Повивального института и училища ордена Святой Екатерины. Она же стала главной начальницей над Петербургским и Московским воспитательными домами. Некоторые из этих дел продолжило специально созданное с её кончиной «Ведомство учреждений императрицы Марии», состоявшее под покровительством Их Величеств.

Делами милосердия прославилась и невестка Марии Фёдоровны, Великая княгиня Елена Павловна, передавшая эстафету своей дочери Екатерине Михайловне. Опекая прежние учебные и медицинские заведения, Великая княгиня Екатерина Михайловна открывала и новые, создав, в частности, приют для больных детей в Ораниенбауме. Постепенно работа на социальном поприще стала неотъемлемой частью в обязанностях женщин Императорской Фамилии. Каждая из Великих княгинь состояла попечительницей или покровительницей тех или иных учреждений, занимающихся общественным призрением и воспитанием. Причём для некоторых из них это становилось важнейшим делом.

Приехав в Петербург, Елизавета Фёдоровна не могла не заметить результаты трудов своих новых родственниц. Так, тётушка её мужа, Великая княгиня Александра Петровна, основала в столице Покровскую общину сестёр милосердия, больницу, амбулаторию, отделение для девочек-сирот и училище фельдшериц. Матушка «милого Кости», Великая княгиня Александра Иосифовна озаботилась судьбой детей-бродяг и учредила Столичный совет детских приютов. Активно хлопотала и двоюродная сестра Сергея Александровича, Евгения Ольденбургская (урождённая Лейхтенбергская, дочь Великой княгини Марии Николаевны). Попечительствуя над женской гимназией и Максимилиановской больницей, она покровительствовала Дому Милосердия, основанному её матерью, и сама создала на основе общины сестёр милосердия Красного Креста общину святой Евгении.