Невозможно описать то потрясение, которое испытали все очевидцы. Горе, свалившееся на Павла, было непереносимо, но окружающие, сами подавленные внезапной трагедией, не знали, как и чем помочь ему в эти кошмарные дни. Местные крестьяне, любившие молодую Великую княгиню, устроили трогательное прощание. Её утопающий в цветах гроб они несли на руках до железнодорожной станции и цветами же устлали всю дорогу скорбного шествия. Более двенадцати километров! Отпевание совершилось в Москве, погребение — в Петербурге.

Страшные события в Ильинском стали для Сергея не просто ударом. Это была настоящая катастрофа. Великий князь распорядился наглухо закрыть дверь той комнаты, где скончалась бедная Александра. Отныне туда никто не должен был заходить, там всё оставалось так, как было в тот трагичный момент. Место и даже время несчастья запираются, словно в ловушке. Но боль не проходит. «Я никогда не воображал себе, что это будет так невыносимо тяжело, — признался Сергей другу Константину, — что удваивает все страдания, — это жить здесь в Ильинском, где происходил весь этот шестидневный ад, — всё здесь об этом напоминает, и мы фатально привязаны к этому месту, ибо маленького нельзя будет перевезти ранее двух недель. Безвыходное положение Павла, его разбитое счастье, разбитая жизнь — это невыносимо, рой самых дурных мыслей бродит у меня в голове, и, увы, ничто мне не поможет; молюсь, молюсь, а не чувствую облегченья. Когда baby, показывая на фотографию Аликс, кричит: “Мама, мама!” — у меня сердце разрывается, и я убегаю из комнаты... Что могу я говорить Павлу? Ничего! Можно только ужасаться его страшному положению и мучиться с ним». Видя страдания близких и также горько оплакивая Аликс, Елизавета писала императрице: «Её земная участь была сплошным счастьем, так что мы не вправе желать её возвращения, хотя жизнь без неё и ужасна — бедные дорогой Павел и мой драгоценный муж. До сих пор не верится, что мы больше не увидим её славной улыбки, не услышим весёлого смеха, который до самого дня её ужасной болезни освещал нашу счастливую жизнь в Ильинском».

Только одно обстоятельство помогло взять себя в руки: новорождённому мальчику, задержавшему отъезд из имения, требовался особый уход. Слабый, недоношенный младенец стал центром внимания, смыслом продолжающейся жизни. Все заботы о малыше Сергей взял на себя, и нежные отцовские чувства вдруг раскрылись в его душе, не знавшей ранее этого счастья. Самые важные процедуры он не доверял никому. Когда врачи прописали мальчику тёплые бульонные ванны, Великий князь сам купал в них племянника, предварительно измерив температуру жидкости.

29 октября младенца крестили и нарекли именем Дмитрий. Восприемницей стала, конечно, тётя Элла. Решено, что в ближайшее время малыш и его сестра будут жить в семье Сергея Александровича и Елизаветы Фёдоровны — так лучше для всех. В московском доме генерал-губернатора срочно приготовили детские комнаты: для Марии — на втором этаже, для Дмитрия — на четвёртом. Трогательные создания принесли с собой новые, незнакомые, но такие приятные хлопоты.

Однако беда, как известно, не приходит одна. Через шесть месяцев после кончины Аликс в Москве получили известие о тяжёлом состоянии Людвига Гессенского. Он перенёс инсульт, и Елизавета с мужем немедленно отправились в Дармштадт, где едва успели проститься с умирающим герцогом. Какое-то время казалось, что больному лучше, он узнал дочь и зятя, приподнялся, протянув руку, хотя и не мог говорить. Но через три дня его состояние резко ухудшилось, и 1 марта в третьем часу ночи отец Елизаветы Фёдоровны тихо скончался.

Теперь она осталась круглой сиротой. Навсегда ушли в прошлое былые годы семейного благополучия, родительского тепла, прежних радостей и печалей. Отчий дом лишился хозяина, а брат и младшие сёстры потеряли главную опору. Элла же простилась не только с отцом, она окончательно расставалась с тем прежним миром, где росла и воспитывалась, где получила первые представления об окружающей жизни, где всегда ощущала любовь и где предавалась мечтам. Этот мир исчез в тот же календарный день, что ровно одиннадцать лет назад сделал сиротой и Сергея, и, возможно, столь знаковое совпадение в очередной раз говорило о тесной связи их судеб, о взаимном предназначении. Но в те дни Елизавета больше размышляла о том, что отец так и не понял её духовного выбора, не благословив переход в православие. Горько и печально...

Великого герцога похоронили в парке Розенхёэ, рядом с женой Алисой. Сергей Александрович сразу после этого уехал в Москву, где было много дел, а Елизавета Фёдоровна ещё на несколько дней осталась, чтобы полностью прийти в себя, а также успокоить всех близких, и особенно сестру Алики, которую теперь чаще называли Аликс. «Бедняжечка Аликс, — писала Великая княгиня императрице Марии, — совсем убита горем, и я не уезжаю в основном из-за неё, а то она останется совсем одна... Все вели себя спокойно и мужественно, но сердце разрывается от их отчаяния. Ты знаешь, как мы все любили папа, что это было за прекрасное, благородное, любящее сердце».

Подольше остаться и поговорить с младшей сестрой заставляла ещё одна причина, о которой Елизавета ни словом не обмолвилась. Это была их личная тайна, известная только четверым посвящённым. Тайна важная и судьбоносная.

Подведомственный край встретил Сергея Александровича не только почестями. На плечи нового руководителя сразу легла большая проблема — неурожай в Центральной России обернулся голодом, и в Москве уже летом 1891 года начались хлебные спекуляции. Немедленно предприняв шаги по их пресечению, Великий князь продолжил контролировать ситуацию, а осенью, когда положение ухудшилось, создал Комитет по сбору пожертвований в пользу пострадавших от неурожая. Его адъютанты отправились в охваченные голодом районы, чтобы проследить за распределением благотворительных средств, а председательство в Комитете взяла на себя Елизавета Фёдоровна, ещё раньше включившаяся в столь важное дело.

Заседания организации проходили еженедельно. Средства в основном поступали от частных лиц, а дополнительным источником стали благотворительные концерты, выставки и базары. Комитет занимался закупкой, доставкой и распределением продовольствия, заготовкой сена и дров, отправкой одежды и обуви, организацией бесплатных столовых, помощью матерям с грудными детьми. Великая княгиня учредила за счёт личных средств ещё и Дамский комитет со складом для сбора пожертвований, куда помимо денег, вещей и продуктов принимались пошивочные материалы, используемые в специальной мастерской.

В декабре 1891 года Дамский комитет устроил благотворительный базар, разместившийся в фойе Императорского Большого театра. Ничего подобного Москва раньше не видела. Публику встречал оркестр лейб-гвардии Преображенского полка, и во всех залах, один из которых превратился в зимний сад, на столах и горках были выставлены для продажи всевозможные красивые предметы — от рукоделий женских монастырей до китайского фарфора и картин известных художников. Великий князь проводил на базаре многие часы, а Елизавета Фёдоровна, как главная устроительница, трудилась на нём ежедневно от открытия до закрытия. «На стол жены сыпались целые капиталы, — сообщал Сергей Александрович младшему брату, — но купцы умоляли, чтобы жена сама им передавала бы вещи, ими купленные». За пять дней мероприятие посетило тринадцать тысяч человек, а денежный сбор составил колоссальную сумму в 90 тысяч рублей.

К сентябрю следующего года Комитет собрал в общей сложности более миллиона рублей. Это было огромным достижением, а главный результат работы, реальная помощь людям во время бедствия, являлся просто неоценимым. Для Великой же княгини вся проведённая работа стала первым масштабным благотворительным делом. Во многом самостоятельным и очень ответственным. Справившись с трудной задачей, она уже никогда не свернёт с пути благодеяний. С главного пути её жизни.