Великий князь долго смотрел на полотно и, наконец, выразил желание приобрести «Сирина и Алконоста» для личного собрания. Райские птицы явно затронули какие-то потаённые струны его души. 18 января 1896 года картина была доставлена в генерал-губернаторский кабинет, и тем же вечером Сергей Александрович позвал жену полюбоваться шедевром. Что же ощутили они, что увидели в соседстве двух противоположных образов, создающих столь разительный контраст? Возможно, аллегорию собственной жизни, а возможно, и тревогу перед наступающим веком, явно переданную художником. Веком таинственным, грозным, сулящим трагические перемены...
Новая эпоха открывалась коронацией — историческим национальным событием, олицетворяющим через соединение Церкви, Монарха и народа преемственность, законность и сакральность Царской власти, историческую память и национальное сознание русских людей. Усиленная подготовка к празднику началась после подписания Николаем II в первый день 1896 года специального Манифеста, определявшего временем коронации ближайший май. На Сергея Александровича свалилась масса новых забот. Москву реконструировали, подновляли, украшали. Многие вопросы приходилось согласовывать с Коронационной комиссией, Министерством-Императорского Двора и целым рядом других учреждений. Голова шла кругом. «Здесь в городе всё вверх дном из-за подготовки... — писала царю Елизавета Фёдоровна, — Серж с утра до вечера не разгибаясь занимается делами». Ничего нового не выдумывали — протокол всех торжеств полностью повторял церемониал коронации Александра III с небольшими поправками.
В апреле в Москву из Петербурга доставили Императорские регалии. Стали съезжаться высочайшие гости, которых почти ежедневно встречал Сергей Александрович — одна королева, три великих герцога, двенадцать наследных принцев, два владетельных князя, шестнадцать принцев и принцесс. Накануне приезда Царской четы праздничное настроение москвичей возросло до предела. Многие тогда не ложились спать, как будто в ожидании Светлого воскресенья.
Наконец 6 мая, в день своего рождения, император прибыл в Первопрестольную, встреченный и сопровождённый в Петровский дворец Августейшим генерал-губернатором. Отсюда через три дня состоялся торжественный въезд в Кремль. Яркое майское солнце приветствовало пышную процессию, представлявшую цвет России: Великих князей, министров, лиц императорской свиты, генералов. Здесь же — прославленные войсковые части, депутаты многочисленных народов Империи. Государь восседал на белой лошади, кованной по традиции серебряными подковами, за ним следовали старинные золочёные кареты обеих императриц.
Под нескончаемое «ура» многих тысяч людей и 71 пушечный выстрел процессия двигалась по украшенным флагами и цветами улицам. Стараниями лучших художников на них выросли триумфальные арки, столпы и праздничные павильоны в виде то античной колоннады, то русского терема, а то и гигантской шапки Мономаха! Возле Иверской часовни царь спешился, чтобы приложиться к чудотворной иконе. Вторично он оставил седло возле Спасских вороти, перекрестившись, вступил в Кремль. Посетив три главных собора, император и императрица поднялись на Красное крыльцо, откуда по старинному обычаю в пояс поклонились собравшимся на площади.
Следующие дни Царская чета говела перед причастием, а участники церемонии повторяли свои роли. Сергею Александровичу досталась почётная обязанность ассистента императрицы Александры Фёдоровны, во время священного обряда он должен был постоянно находиться близ Государыни, помогая ей справиться со сложностями ритуала. Елизавета Фёдоровна тем временем согласовывала последние детали запланированного бала, дававшегося от имени генерал-губернатора. Число приглашённых вдвое превысило вместимость дворца, так что пришлось позаботиться о размещении части публики во внутреннем дворе.
14 мая торжества начались. Под праздничный благовест процессия вошла в Успенский собор. Стоя с правой стороны от царского помоста, Елизавета Фёдоровна могла видеть и слышать весь ход венчания: молитву Государя перед Владимирской иконой Богоматери, обряд рукоположения, возложение корон и вручение регалий, причащение и миропомазание из Августовой чаши. Ни с чем подобным Елизавета прежде не сталкивалась — размах действия потрясал, а его сакральное значение заставляло трепетать. С восторгом и одновременно со страхом взирала она на свою дорогую Аликс — что же та сейчас испытывает, что переживает, становясь императрицей самой могущественной страны? «Служба меня совсем не утомила, — признается Александра Фёдоровна другой сестре, Виктории, — скорее вдохновила сознанием того, что я вступаю в мистический брак с Россией».
В завершение коронации царь и царица под роскошным балдахином обошли со свитой Кремлёвские соборы, поклонились гробницам предков и вновь, поднявшись на Красное крыльцо, ответили на народные приветствия троекратным поклоном. Вечером Москва засияла праздничной иллюминацией, превратившей Кремль в сказочный город. Первопрестольная ликовала, начались балы и приёмы. По традиции, идущей с венчания царя Фёдора Иоанновича, в такой праздник было принято устраивать народные гулянья. Во время коронации Александра III они прошли на Ходынском поле и сопровождались раздачей подарков и угощений. Такое же мероприятие готовилось и на сей раз, а его организация поручалась Министерству Императорского Двора. К назначенному дню, 18 мая, построили павильоны, завезли сувениры и гостинцы. Намечался приезд Государя.
То, что случилось на рассвете того злосчастного дня, вошло в историю как ходынская катастрофа, или попросту «ходынка». Понятие станет расхожим, нарицательным, применяемым к месту и не к месту. Но нередко, превращаемое в мрачное клеймо, оно будет служить злобствующей части критиков и недобросовестных исследователей «неоспоримым» доводом в очернении Николая II и Великого князя Сергея Александровича. Имя последнего в наибольшей степени свяжут с трагедией, к которой он не имел и не мог иметь никакого отношения. Что и как произошло на поле за Тверской заставой, отошло для «прогрессивной общественности» на второй план, уступив место поиску виновных, причём результаты официального расследования ею сразу безоговорочно отвергались. Масла в огонь подлили представители высшего света, включая некоторых членов Династии, припомнивших старые счёты и попытавшихся использовать народную трагедию в своих интересах. Так постепенно правду о «ходынке» подменили растиражированные штампы, а в кровь несчастных жертв целое столетие бессовестно обмакивали перья, чтобы настрочить очередное обвинение режиму или нарисовать новый неприглядный портрет русской Монархии и её представителей.
Честный, подробный анализ происшедшего, даст Бог, ещё увидит свет. Мы отметим лишь главное: в то страшное утро на пустыре — плацу, использовавшемся для смотра войск, а теперь спешно переустроенном и заставленном буфетами, — собралось до полумиллиона человек. Многие здесь и ночевали в надежде первыми попасть к прилавкам из-за якобы малочисленности подарков. Далеко не все были трезвы. К рассвету с приходом из окрестных деревень новых многочисленных групп людская масса пришла в движение, обстановка накалилась. Кто-то пустил слух о начавшейся раздаче «налево», возникла давка. Каждый, кто хоть раз оказывался в волнующейся толпе (даже при посадке в общественный транспорт), знает, во что превращаются при этом люди. Возведите ситуацию в соответствующую степень, и вы поймёте весь ужас творившегося и всю тщетность попыток остановить это безумие. Две сотни полицейских сразу оказались смятыми, но будь их даже впятеро больше, результат оказался бы тем же. Люди гибли стоя, сдавленные окружающими, падали целыми рядами, тут же затаптываясь. Были и те, кто, придя лишь ради дармового угощения, рвался к ёмкостям с горячительными напитками, пытаясь зачерпнуть из них пригоршнями или картузом, опрокидывая бочки и захлёбываясь. Кошмар длился не более часа, пока подоспевшая полиция не рассеяла толпу.
К семи часам всё было кончено. Число погибших составило 1282 человека, раненые исчислялись сотнями. В восемь часов о случившемся доложили генерал-губернатору, ещё через полтора часа — императору. Масштаб трагедии раскрывался постепенно. В полдень Николай II поехал на Ходынское поле, встреченный там радостными приветствиями семитысячной толпы. Уже ничто не напоминало утренний кошмар, но по дороге царь встретил подводы с телами погибших и, выйдя из кареты, пытался узнать подробности. В тот же день Великий князь Сергей Александрович записал в дневнике: «Утром ко мне Воронцов (министр Императорского Двора. — Д. Г.) с известием, что на Ходынке... много подавленных. Я послал тогда Гадона (адъютант Сергея Александровича. — Д. Г.) узнать, а сам должен был поехать к Ники — тут же Власовский (обер-полицмейстер. — Д. Г.) подтвердил то же, но порядок водворён быстро — Ники сам его расспрашивал. В 2 ч. Цари были в павильоне... (на Ходынском поле. — Д. Г.). Я в отчаянии от всего случившегося. Около тысячи убитых и 4000 раненых. Увы! Всё падёт на одну полицию, когда распоряжалась там исключительно коронационная комиссия с Бером».
