Сердце Александра III перестало биться около трёх часов пополудни. Никто не сдерживал рыданий. Как в эту минуту, так и во время первой панихиды, состоявшейся тем же вечером, все отчётливо понимали, что случившаяся трагедия — далеко не только семейное горе: беда постигла всю Россию. Как писала в те дни двоюродная сестра почившего Государя королева Греческая Ольга Константиновна: «Нет души в России, которая не ощутила бы глубокой этой скорби; это собственная боль каждого русского человека».

О чувствах Елизаветы Фёдоровны говорит её письмо бабушке, где она описывает то, свидетельницей чему стала в Ливадии: «Несмотря на плохие новости, мы надеялись до последнего момента, и наше единственное утешение теперь то, что он умер, как настоящий христианин, каким он и всегда был... Как Вы знаете, это был день моего рождения. Он провёл такую тяжёлую ночь и был ужасно слабым. Мы пришли рано... Только подумайте, он позвал меня, чтобы поздравить меня и Сергея, и потом поцеловал нас всех одного за другим. Он говорил ясно и сознавал всё. Но мы заметили уже знак смерти в его глазах. Его дети и Минни стояли на коленях вокруг него, и Аликс, конечно тоже, которая была как маленький ангел утешения в продолжение всего того времени, а также и теперь. Потом мы оставались в соседней комнате... Был вызван священник, его личный духовник (протоиерей Иоанн Янышев. — Д. Г.), и мы все встали на колени. Он попросил причастить его Святых Тайн, после чего он отдыхал, а затем попросил другого священника, которого вся страна очень почитает (отец Иоанн Кронштадтский. — Д. Г.)... Потом этот батюшка помазал его святым Елеем... Двери открыли, и мы опустились на колени, чтобы услышать его последний вздох. Никакой агонии не было, и эта чистая душа отлетела на небо. О, когда умирают так, то чувствуешь присутствие Господа и то, что из этого мира он призван к настоящей жизни. Если бы Вы знали, какое спокойствие и тишину это дало нашим душам, а в то же время наши сердца разрывались от горя! Пусть Господь благословит его. Никогда Он не имел более верного, более благородного слуги».

Для Сергея Александровича это была даже не трагедия, а новая сокрушительная катастрофа — лишиться брата, фактически второго отца, лишиться основы своего существования! 21 октября в его дневнике появляется запись: «Я знаю, что я потерял в нём! Весь смысл моей деятельности давал он! Я верил в него, в его идею всей своей душой, а теперь что!!» Тяжесть утраты Великий князь будет ощущать всю оставшуюся жизнь. Образ «дорогого Саши» станет для него путеводной звездой, примером, образцом в деле собственного служения. Недолгое, но такое значимое царствование брата явится идеалом. При всей своей любви к новому Государю и при всём их единомыслии по многим вопросам он никогда не сможет принять ни малейшего отступления от политики Александра III.

Но всё это ещё впереди, а пока, в последний день октября 1894 года, встретив прибывший в Москву из Крыма траурный поезд, генерал-губернатор отдавал от имени Первопрестольной последние почести почившему самодержцу. Несметные толпы людей встречали скорбную процессию на всём пути её следования в Кремль. Всю ночь люди шли в Архангельский собор, где был выставлен гроб Александра III, прощаясь с безвременно ушедшим императором, прощаясь с эпохой мира и стабильности. В траурном убранстве Москва превзошла даже Петербург, но и столица Империи, задрапированная чёрным, олицетворяла глубокое горе страны. От вокзала до крепости погребальный кортеж четыре часа двигался по Невскому проспекту среди тысяч простых людей и замерших в карауле воинских частей.

Маршировали полки лейб-гвардии, колыхались чёрные знамёна с гербами провинций России, шли придворные служители, депутации государственных учреждений, общественных организаций и всех сословий страны. Чёрный рыцарь с опущенным мечом, как и чёрное знамя с гербом Империи символизировали всеобщую скорбь, а ведомый под уздцы конь Александра III — страну без прежнего хозяина. И тут же белое гербовое знамя утешительно говорило о надежде на светлое будущее. На подушках несли награды почившего и государственные регалии, включая Большую Императорскую корону. За многочисленным духовенством следовала в окружении факельщиков печальная колесница с гробом, вслед за которой шёл новый царь. Сопровождали Николая II Великие князья, свита и специально прибывший на похороны принц Уэльский. Далее тянулась вереница траурных карет.

Сидя в одной из них, Великая княгиня Елизавета Фёдоровна повторяла маршрут десятилетней давности, когда впервые она счастливой невестой въезжала в Петербург. Теперь как невеста сюда прибыла её сестра, но вместо праздничной процессии Алису ждала похоронная... А ведь как прекрасно всё планировалось лишь месяц назад. Элла задумывала привезти Аликс в Москву и поселить у себя в доме, готовя к переходу в православие, к восприятию русской жизни. При этом сестра лучше бы овладела языком новой родины (ещё в мае с ней стала заниматься та же Екатерина Шнейдер, что учила и Елизавету), заодно чувствуя себя гораздо ближе к Ники, чем находясь в далёком Дармштадте. Весной, как только Государю стало бы лучше, могла состояться свадьба. Торжественная, громкая, весёлая. И вдруг такое несчастье!

К Православной церкви Алиса присоединилась в Ливадии, став посреди семейного горя благоверной Александрой Фёдоровной, Высоконаречённой невестой Государя. Оттуда же Елизавета сообщила бабушке о дальнейших свадебных планах: «Эта свадьба будет семейной, как и свадьба Мамы. Это не только их (Аликс и Ники. — Д. Г.) желание, но желание всей семьи и всей России. Они смотрят на это как на свой долг и обязанность начать эту новую и трудную совместную жизнь, благословенную священным таинством брака». Как у мамы! Элла знала, при каких обстоятельствах и в каких условиях прошла свадьба её родителей. О том странном сочетании траура и праздника, горя и радости, отчаяния и надежды. Чёрного и белого. Но чувствовала ли она в нём какое-то «знамение», предостережение, связанное с печальной судьбой матери? Вряд ли — Эллу не отличали ни мистицизм, ни суеверие, проявлявшиеся порой в герцогине Алисе и в королеве Виктории. Однако сегодня, в свете событий, случившихся позднее, даже прагматику трудно не заметить зловещую тень в цепочке роковых совпадений. Трагическая участь Царской семьи хорошо известна. При печальных и вновь «черно-белых» обстоятельствах завершится история Гессен-Дармштадтского Дома. В октябре 1937 года скончается брат Эллы, правящий герцог Эрнст Людвиг, а спустя всего месяц его преемник Георг Донатус вместе с матерью, беременной женой и двумя детьми отправится в Англию на свадьбу своего младшего брата. По дороге их самолёт разобьётся над территорией Бельгии, задев в тумане фабричную трубу. Все пассажиры погибнут. Но на следующий день (!) намеченная свадьба всё-таки состоится, а женившийся в такой обстановке принц Людвиг, оставшись впоследствии бездетным, передаст свои права на герцогство дальним родственникам.

Пушки Петропавловской крепости возвестили о прибытии процессии в собор. Ещё неделю там будут проходить ежедневные панихиды, после чего 7 ноября состоится погребение. В тот день столицу накроет густой туман, такой, что ближайшие здания будут едва различимы. В туман погрузится и сознание большинства присутствовавших на церемонии, ибо во всё происходящее не захочется верить. «Когда опускали моего Государя в могилу, — признается Сергей в дневнике, — мне всё казалось, что это не он. Он не может лежать в гробу! И снова приходится начинать жизнь — ужасно без него! Не для него жить и работать мне кажется невероятным».

Гессенская принцесса Алиса, милая Алики, прелестная Аликс стала Благоверной Всероссийской императрицей Александрой Фёдоровной 14 ноября 1894 года. Всего через неделю после похорон Александра III, прервав на один день череду заупокойных богослужений. Дату выбрали не случайно — начиналась последняя неделя перед Рождественским постом (далее пришлось бы ждать до нового года) и отмечался день рождения овдовевшей императрицы Марии Фёдоровны.