Алиса отозвалась незамедлительно. Она уверяла дорогого Ники, что любит его, но умоляла понять свою твёрдость в вопросе вероисповедания. В её глазах измена Церкви, в любви к которой она воспитана, была страшным грехом и к тому же грозила привести со временем к разладу в супружестве. «Я бы никогда не смогла найти мира в душе, — признавалась страдающая девушка, — и, таким образом, никогда бы не смогла бы быть тебе настоящим другом, который помогал бы тебе в жизни, потому что всегда что-то стояло бы между нами...»

Казалось, всё было кончено. Но Элла не собиралась сдаваться. «Можешь себе представить, как глубоко я сочувствую вам обоим, — воодушевляла она племянника, — ты прекрасно знаешь, как я всегда стремилась помочь вам и делала для этого всё возможное. О, если бы только твои родители разрешили тебе приехать, тогда... Между строк можно прочесть, что у неё не хватило бы духа отказать в Кобурге, а я сделала бы всё, чтобы привезти её сюда и научить вере. Она не узколобая и не фанатичная протестантка, но годами оставалась один на один со своей любовью к тебе, ей и поговорить было не с кем. В вечной тревоге изводила себя: “Перейти — разве это не грех? Я так люблю его — о, вот почему я должна быть вдвойне сурова к себе и не позволять сердцу собой управлять”. Это была многолетняя битва, и никто не помог ей, лишь иногда пара строчек от меня. Я боялась этого исхода; бедное дитя... О, ты не знаешь, через что ей пришлось пройти, в её глазах печать несказанной грусти — я и помыслить не могу, что так и будет, и жажду, и вопреки всякой вероятности надеюсь, что в конце концов Бог даст ей увидеть бедность протестантизма в сравнении с нашей Церковью».

Итак, по мнению дяди и тёти, Николаю следовало поехать в Кобург, где ему давался последний шанс. Для этого требовалось разрешение родителей, и было пора полностью перед ними открыться. Худшие опасения оправдались сразу — императрица была поражена закулисной историей сватовства и заставила Сергея Александровича объясниться. Великий князь занял прочную позицию — он, родной дядя, обеспокоен будущим наследника престола. Долг члена Династии велит ему содействовать лучшему выбору той, которая станет русской царицей: её ум, нрав и, главное, любовь к суженому есть ключевые качества, определяющие решение, а младшая гессенская принцесса отвечает им целиком и полностью. О разговоре с Марией Фёдоровной раздосадованный Сергей сообщил брату Павлу: «Просто страшно подумать — и мне делается нравственно и физически холодно! Всё это тем кончится, что Ники женится без любви на первой попавшейся принцессе... Вот уж именно “счастье было так близко, так возможно”, ибо, разумеется, при личном свидании любовь пересилила бы рассудок... Я глубоко скорблю и возмущаюсь».

В Кобург Николая всё-таки отпустили — мешать его порывам сочли, в конце концов, неправильным, да и отказ принцессы виделся неизбежным и более убедительным, чем любые доводы. Первый разговор с возлюбленной состоялся 5 апреля в апартаментах, отведённых дяде Сергею, второй — через три дня в гостиной дяди Владимира. Объяснение заняло двадцать минут, которые казались вечностью — нервы Сергея Александровича были на пределе. И вот дверь открылась... «Свершилось! Господи, благослови их!.. Они вышли сияющие...» — записывает он в дневнике. Как и предполагали Сергей с Елизаветой, любовь преодолела все преграды, соединив сердца влюблённых. Виктория Алиса Елена Луиза Беатриса Гессенская, милая Аликс согласилась стать женой своего любимого Ники — русского цесаревича Николая. Согласилась посвятить ему всю свою жизнь и вместе пройти нелёгкий земной путь. «О, если б ты только знала, — спешила сообщить Елизавета императрице, — какое невыразимое облегчение и радость мы все испытали, — ведь это была какая-то пытка, уверяю тебя, твои бедные дети жестоко страдали. Аликс просто не узнать, много лет я не видела её такой счастливой. Виктория спросила, как она теперь себя чувствует, и она сказала, что обожает Ники. Благослови их Господь, и пусть она будет достойной женой твоему дорогому мальчику...»

Их союз окажется идеальным, взаимная верность и неослабевшая с годами любовь создадут замечательную семью, подарят многие годы счастья и помогут, стойко перенеся тяжелейшие страдания, принять венец христианского мученичества. Они были предназначены друг для друга, и сегодня невозможно представить, что супругой Государя Николая Александровича могла оказаться другая женщина и что в нашей истории могло не быть светлого образа Государыни Александры Фёдоровны. Вот почему необходимо подчеркнуть ключевую роль Великого князя Сергея и Великой княгини Елизаветы в описанных событиях: именно они, сразу распознавшие в юной принцессе будущую русскую царицу, были избраны Провидением для исполнения предначертанного. Именно их упорные усилия помогли возникнуть той дивной Семье, праведная жизнь и святой подвиг которой столь высоко почитаемы русским народом и Православной церковью.

Из Кобурга Сергей писал Константину: «Слава Богу, что помолвка так удачно состоялась, — великое счастье. На Ники и его невесту приятно смотреть — они просто сияют счастьем». В те дни все много фотографировались, на одном из снимков Аликс (редчайший случай!) лучезарно улыбается. У Сергея Александровича на том же фото серьёзное, сосредоточенное лицо. Такое же выражение у него и на знаменитом групповом портрете тридцати представителей правящих домов Европы, приехавших на свадьбу в Кобург. Наверное, это была обычная скованность Великого князя перед объективом. Однако в свете приближающихся печальных событий она приобретала смысл какого-то тяжёлого предчувствия.

В начале 1894 года император Александр III перенёс сильную простуду. Недуг удалось преодолеть, но вскоре появились признаки серьёзного заболевания почек. В сентябре по настоянию врачей царь переехал в Ливадию. Тем не менее его состояние продолжало ухудшаться, и через месяц, когда положение стало критическим, в Крым съехались члены Династии. На их глазах могущественный самодержец прощался с жизнью.

Отменив намеченную поездку в Англию, Сергей Александрович 8 октября срочно прибыл в Ливадийский дворец. Он давно с беспокойством наблюдал за болезнью брата, пытаясь, в частности, организовать его лечение в Греции. В Москве генерал-губернатору с трудом удавалось изображать спокойствие, чтобы пресечь тревожные слухи. Теперь же, когда по всей России служились молебны о здравии царя, он всё ещё не терял надежды, всячески стараясь приободрить и царицу. Подавленность и растерянность ощущали все, но Марии Фёдоровне приходилось гораздо тяжелее — вконец измотанная, практически не спавшая и почти не евшая, она была на грани душевного срыва.

Император попросил жену послать приглашение невесте сына. Чувствуя, что покидает этот мир, он спешил дать детям своё благословение. Со слезами на глазах императрица согласилась, и уже 6 октября Аликс была на пути в Ливадию. Через два дня в Александрове её встретила выехавшая из Москвы Элла, и оставшийся путь до Симферополя они проделали вместе. Там, 10 октября, прямо с вокзала сёстры направились в Алушту, где их встретили цесаревич и Сергей Александрович, а оттуда все вместе в двух открытых экипажах помчались в Ливадию. По дороге местное население встречало невесту престолонаследника хлебом-солью, вся её коляска была завалена цветами и виноградными лозами, но настроение принцессы было нерадостным. Из разговоров с сестрой она поняла, что предстоит пережить в ближайшие дни.

Около пяти часов вечера подъехали к дворцу. Алиса поднесла императору букет белых роз; он обнял и поцеловал принцессу, однако был очень утомлён. Выходя из его комнаты, Аликс не сдержала слез.

20 октября стало ясно, что наступает конец. Началось прощание. Быстро таявшие силы император тратил на недолгие разговоры с отцом Иоанном Кронштадтским, приглашённым по его просьбе. В половине одиннадцатого он причастился, произнося молитву уверенным голосом, при этом все присутствующие стояли на коленях. Так случилось, что последний день жизни Государя совпал с днём рождения Елизаветы Фёдоровны: ей исполнилось тридцать лет. Император вспомнил об этом, поздравил её и Сергея Александровича. Отныне когда-то радостный для них день станет печальной датой, напоминающей о роковой безвременной потере и вновь воскрешающей в мыслях картину того поздравления-прощания.