Кымлан всегда знала, что однажды это случится, что ей придется отпустить принца, но видеть своими глазами, как он счастлив с другой женщиной, оказалось невыносимо больно.

Ради чего она хотела вернуться? Ради чего жила все это время? Ее никто не ждал. Родные люди вычеркнули ее из своей жизни. Кымлан стояла на осколках разбитых иллюзий. Они кололи ей пальцы, резали глаза, которые хотелось закрыть и никогда больше не открывать.

Народ ликовал, танцевал и прославлял новую королевскую чету. А сердце Кымлан крошилось на мелкие кусочки так же, как рушился ее мир.

– Слава принцу Науну! Слава принцессе Тами! – скандировали люди, танцующие на руинах прежней жизни Кымлан.

Мунно проснулся посреди ночи столь внезапно, будто ему в лицо плеснули холодной водой. Уставившись на деревянные перекладины потолка, он хватался за обрывки только что увиденного сна. Там была Кымлан. Кровавая битва, сотни тел и полыхающий город. Огромное дерево на вершине холма и объятая огнем фигура, летящая в пропасть, как смертоносная красная птица. Черные глаза, с которыми он простился в ущелье Пёнхо, отражали невыразимую горечь.

Он сел на постели и потряс головой, восстанавливая сбившееся дыхание. Ужасный сон, как зловещее предзнаменование, не покидал разум.

«Это все воображение, – твердил он себе. – Мои страхи из-за того, что отпустил Кымлан».

Мунно уже не раз пожалел о своем поступке и выслушал сотни предостережений от Даона – единственного, кто знал о том, что когурёска жива. Оглядываясь назад, он понимал, что не мог поступить иначе, и, будь у него возможность вернуться, его выбор не изменился бы.

Проведя ладонью по взлохмаченным волосам, Мунно вздрогнул. Чья-то мягкая рука обвилась вокруг его торса, и сонный голос прошептал на ухо:

– Еще так рано… Почему ты проснулся?

Поглощенный увиденным сном, Мунно не сразу вспомнил, что за женщина лежит в его постели – Даон привел ее вчера вечером. Он всячески пытался изгнать Кымлан из мыслей Мунно, заменяя ее мохэскими красавицами.

– Как тебя зовут? – хрипло спросил Мунно, глядя на струящиеся черные волосы и милое заспанное лицо.

– Господин, вы спрашиваете это третий раз. – Девушка обиженно поджала губы, но тут же кокетливо улыбнулась. – Инаг.

– Инаг… Так вот, Инаг, тебе пора. – Он поморщился и отвернулся.

– Но почему, господин, я вам не угодила? Скажите, я исправлюсь и сделаю все, что…

– По-моему, я выразился довольно ясно. – Мунно аккуратно, но настойчиво убрал ее руку, уже сместившуюся на живот. По его коже побежали мурашки, и тело мгновенно отозвалось на прикосновение, но одна только мысль, что она вновь будет прикасаться к нему, была отвратительна.

Инаг вскочила с кровати, схватила теплый плащ и накинула прямо на длинную белую рубаху. Она сопела не то сердито, не то обиженно, но Мунно не смотрел на нее, терпеливо пережидая, когда она уйдет и оставит его, наконец, одного. Наедине с его воспоминаниями и мыслями о единственной девушке, которую он хотел видеть в своей постели.

Мысли потекли в запретном направлении, невольно воспламеняя воображение: а если бы на ее месте была Кымлан? Он представил, как медленно распускает ее длинные волосы, вдыхает запах ее кожи, проводит ладонью по щеке, целует упрямые губы…

Холодный воздух и хлопок двери сообщили ему, что Инаг ушла. Но Мунно не успел вздохнуть с облегчением, как перед ним возник Даон.

– Опять? И эта пришлась не по нраву? Инаг – самая красивая девушка племени! – Обычно невозмутимый друг едва сдерживался, чтобы говорить спокойно.

– Я просил, чтобы ты перестал подкладывать под меня кого бы то ни было! – вскипел Мунно. Он встал с постели, подошел к стоявшему на столе кувшину и налил воды.

– Приди в себя! У нас война на носу, а ты все тоскуешь по этой девчонке! – в тон ему отозвался Даон. – Что в ней такого, что ты ни на кого другого смотреть теперь не можешь?

И правда, что же в ней такого? Особо красивой не назовешь, грубая, независимая и совершенно не женственная, но она так глубоко засела ему в сердце, что он не мог смотреть на местных красавиц. Все эти шелковистые волосы, потупленные взгляды и готовность услужить раздражали его. Не этого хотел Мунно, не этого жаждала его душа. Горячее сердце, мужество, честность, благородство и готовность до последней капли крови защищать свое – вот что восхищало его. Не покорность, а смелость, не желание подчиняться, а готовность отстаивать свое, даже если цена за это – жизнь.

Только отпустив Кымлан, Мунно осознал, что до глубины души любит ее. И эта любовь родилась не из красивых причесок, нежных улыбок и мягкого нрава, а из восхищения ее открытой и отважной душой, которая редко встречалась в мужчинах, а уж в женщинах – никогда.

– Люблю я ее, Даон. Сильно. Вот и все. – Мунно уперся ладонями в стол и опустил голову. – Не присылай мне больше никого. Не могу. Тошно от них.

Даон помолчал, а затем вздохнул, как будто смирился.

– Прибыл Хан Кимун со своим племянником. Утром будет Совет, нужно сконцентрироваться на предстоящей войне и подготовиться к тому, что он захочет отобрать часть твоей славы.

Мунно знал, и это очень беспокоило его. Увидев, на что способна Кымлан, он понял, что нужно полностью изменить стратегию наступления. Эти мысли терзали его с того момента, когда он отпустил ее и вернулся с остатками рабов в Сумо. Мунно оказался в затруднительном положении и знал, что Кимун сейчас представляет для него самую большую угрозу.

После ухода Даона Мунно долго вышагивал по комнате, раздумывая о тактике поведения со старым интриганом, который, он был в этом уверен, не оставил мысль сделать наследником Сумо своего племянника. А война была прекрасным поводом, чтобы это провернуть, и Кимун наверняка пустит в ход всю свою хитрость и изворотливость.

С его племянником, Виеном, Мунно встречался несколько раз во время совместной охоты и больших празднеств в честь сбора урожая, традиционно отмечавшихся всеми племенами мохэ. Виен был молодой копией Кимуна – мягким и покладистым внешне, но с жестким и расчетливым нутром.

Еще в далеком детстве Виен подставил Мунно: нарочно поджег лодку с подношениями, которую мохэсцы традиционно спускали на воду, чтобы задобрить духов. Хан Вонман тогда посадил сына под домашний арест, где мальчик незаслуженно провел весь праздник. Мунно проплакал неделю, придумывая планы страшной мести за несправедливые обвинения, но когда вышел из-под надзора, Виен и Кимун уже уехали.

Мунно был вне себя от ярости: кричал и обвинял отца в том, что он встал на сторону врага, клялся, что не виноват в случившемся. Вонман выслушал истерику сына и спокойно ответил, что с самого начала знал это. Мунно был потрясен.

– Это твой первый жизненный урок, сын, – сказал отец. – Однажды ты станешь ханом и должен всегда помнить, что тебя окружают враги. Друзья, слуги, родственники – все они в любой момент могут предать тебя ради собственной выгоды. Ты должен быть осторожен и не давать ни единого повода очернить тебя. Быть на шаг впереди и контролировать все – только так можно сохранить власть.

Мунно прекрасно понимал, с какими людьми ему придется столкнуться сегодняшним утром в Совете, и пытался продумать стратегию поведения. Не упустить ни единой детали, которая позволила бы отстранить его от похода. Ему хотелось поговорить с отцом, спросить его совета, но он знал, что хану это не понравится. Мунно должен показать, что умеет принимать решения, и доказать, что достоин быть вождем.

В назначенный час он прибыл в шатер Совета племен. Отец, хан Кимун и Виен уже ждали там. Мунно поклонился и сел по правую руку от отца, как раз напротив троюродного брата.

– Приветствую, Мунно, рад, что ты вернулся невредимым, – сказал Виен с притворной улыбкой.