Когда они прошли через первые ряды деревьев, отвратительная тошнотворная вонь оглушила ее. Кымлан закашлялась и инстинктивно дернула рукой, силясь прикрыть нос, отчего веревки, туго стягивающие запястья, еще сильнее впились в кожу. Она старалась дышать ртом, выискивая взглядом источник жуткого запаха, как будто здесь полегло целое войско, и тела убитых до сих пор не убрали.

Даон обернулся и криво усмехнулся.

– Это Священная роща захоронений, – сообщил он, указывая рукой наверх.

Кымлан подняла голову и обомлела: с ветвей деревьев гроздьями свисали привязанные за ноги трупы. С некоторых практически сошла плоть, и их черепа взирали на путников пустыми черными глазницами. Другие, вероятно, подвешенные совсем недавно, еще не потеряли человеческий облик. Под высокими деревьями стояли широкие деревянные столы, на которых тоже лежали мертвецы.

У Кымлан закружилась голова, ее замутило. Она слышала про обряд воздушного захоронения у мохэ, но не предполагала, что это настолько отвратительное и дикое зрелище. Варвары всегда останутся варварами.

– Я тоже был удивлен, когда только попал к мохэ. Но в этом есть смысл, – заговорил обычно молчаливый Даон. Он поравнялся с потрясенно разглядывающей мертвецов Кымлан и пошел рядом, подстраиваясь под ее шаг.

– И какой же? – Она рассматривала его остроносый профиль, внезапно осознавая, что в этом скопище дикарей они были единственными когурёсцами. И перед ликом смерти это странным образом сближало их.

– Они приманивают на трупы диких животных, чтобы охотиться на них. Потом, когда остаются только кости, мохэ собирают их и хоронят в земле.

Кымлан невольно отметила, что Даон, при всей своей преданности Мунно, не причисляет себя к мохэ.

– Дикари… – тихо промолвила она.

– Это Священная роща, или Роща жизни. – Даон проигнорировал ее слова, либо вовсе не расслышал их и продолжил рассказ: – Это не только место, куда мохэсцы приходят поклоняться предкам. Это источник жизни. Ничто не исчезает навсегда, и даже после смерти можно помочь выжить тем, кто остался.

– Скоро и мы будем здесь. Это ужасно…

У Кымлан вдруг защипало в глазах от горькой мысли, что ее тело будет так же висеть вниз головой, обглоданное зверями. Она запрокинула голову и часто заморгала.

Даон ничего не ответил, но Кымлан и так поняла, что ее догадки верны.

– Как ты оказался в племени Сумо? – Она решила, что раз все равно умрет, то ничего страшного не случится, если задаст еще один вопрос.

– Это долгая история, а ты не тот человек, кому я хотел бы ее рассказать. – Он остановился и посмотрел Кымлан в глаза. – Мы с тобой когурёсцы. Я не могу игнорировать свое происхождение, как бы не ненавидел это, поэтому сделаю тебе одолжение и похороню тебя в земле, как на нашей родине.

– Спасибо, Даон. – Кымлан благодарно поклонилась ему. – И да хранит тебя Бог Когурё.

До места казни они не проронили больше ни слова.

Спустя некоторое время Кымлан увидела деревянные заграждения и шатры вдали, а за ними – вершины холмов, кутавшиеся в туманной дымке. Сердце дернулось в груди так болезненно и сладко: ее вернули в военный лагерь, и теперь она сможет увидеть холмы, отделяющие ее от родного Когурё.

Пленные уже стояли на коленях, приготовленные к казни. Ближе всех к ней находился бледный, трясущийся Чаболь. Раздетый до исподнего, с длинными прядями, выбившимися из пучка, он выглядел беззащитным и потерянным ребенком.

По ее телу прокатилась волна дрожи, и пальцы закололо от просыпающегося огня. Пламя рвалось изнутри, стремясь защитить Кымлан и все, что ей было дорого. Однако сегодня ее способности были бесполезны: смерть наступит мгновенно, и огонь просто не успеет вылечить ее раны.

Ножны ударили под колени, и она рухнула рядом с другом. Не смея взглянуть ему в лицо, Кымлан отчаянно зашептала:

– Прости, Чаболь, прости меня, это я виновата… Прости, Чаболь!

– Кымлан! Кымлан, что же это… неужели все сейчас закончится? – Чаболь повернул к ней бледное как мел лицо. В его глазах плескался такой ужас, что все эмоции Кымлан превратились лишь в одно желание: спасти друга любой ценой. Но что она могла сделать? Что?

Она обвела затравленным взглядом собравшихся посмотреть на казнь солдат и военачальников, заметив среди них Мунно и Даона. Сын вождя глядел на нее, не мигая, и в его взгляде таилось такое отчаяние, что Кымлан потеряла самообладание.

«Помоги… Помоги! Помоги!» – Ей казалось, что она кричит, но от ужаса не могла даже разомкнуть губы.

Взгляд Мунно вдруг заметался по пленным, и он было дернулся с места, но Даон схватил его за локоть.

Палач рассекал мечом воздух, и после каждого замаха на землю оседало чье-то тело. Первое, второе, третье… и еще одиннадцать человек, а потом все…

Сердце металось у нее в груди, будто тоже хотело спастись. Только не от палача, а от текущего по венам огня, который разгорался все жарче. Кожу обжигало изнутри, словно пламя должно было вот-вот прорваться и выплеснуться наружу. Такого с Кымлан еще не случалось: она горела изнутри, понимая, что еще немного, и чаша переполнится, и огонь уничтожит ее – спалит дотла прежде, чем меч мохэсца прервет ее жизнь.

Она задыхалась, наблюдая, как палач встает позади Чаболя и заносит руку для удара. Перед ее глазами плясали огненные искры, воздух плыл и дрожал, как будто она смотрела на все происходящее сквозь дым от пожара. Все чувства исчезли, кроме отчаяния и испепеляющей нечеловеческой боли.

Зажатый в руке меч сверкнул в лучах солнца, и что-то холодное брызнуло Кымлан на лицо, зашипев на коже, как мясо на жаровне. Это не может быть кровь Чаболя… Нет, конечно же нет…

Рядом с тихим шорохом на землю упало еще одно тело.

Кымлан опустила взгляд и увидела, как тонкая красная струйка вытекает из-под неподвижной пухлой руки друга, течет по направлению к ней и вдруг вскипает, едва коснувшись ее ноги.

– Нет!

Пронзительный крик разорвал густую, дымящуюся тишину, и Кымлан не сразу поняла, что кричит она сама. Слезы катились по ее щекам, шипя, как масло в глиняном чане.

Чаболя больше нет… его больше нет…

Все вокруг металось и тряслось, вокруг смазанными пятнами бегали люди, а сердце Кымлан взрывалось внутри нее огненным фонтаном, выплескивая наружу невыносимую боль потери. Огонь вдруг разом покинул ее, устремившись куда-то вне тела и оставив после своей уничтожающей пытки лишь легкое покалывание в пальцах.

Почти в беспамятстве Кымлан упала на траву и почувствовала, что руки ее свободны. Кругом раздавались испуганные крики и треск ломающихся деревьев. Последнее, что она увидела перед тем, как провалиться в пустоту, – это объятые огнем военные шатры и бегущих прочь людей.

Дни текли унылой чередой, похожие друг на друга как две капли воды. Иногда Науну казалось, что он погрузился с головой в топкое болото и никак не может выбраться. Трясина затягивала все глубже, не позволяя даже поднять голову.

Как послушный сын, он каждый день ходил на занятия для принцев, тренировался в стрельбе из лука и искусстве владеть мечом, читал заветы Кун Цзы, но делал все это по привычке, ни на что не откликаясь ни мыслями, ни духом. Словно вместе с Кымлан его жизнь потеряла смысл. Он закрылся ото всех, даже от сестры, и подолгу сидел в своих покоях, погруженный в воспоминания о том счастливом времени, когда любимая была с ним.

Ансоль больше всех переживала за брата и пыталась растормошить его: организовывала прогулки, упросила отца устроить охоту и даже однажды, нарушая все мыслимые и немыслимые правила дворца, прислала в его покои молоденькую служанку.

Однако Наун отослал ее прочь, даже не взглянув на прекрасное юное личико: перед его глазами стояла лишь высокая гордая фигура воительницы, которую удивительным образом украшали и доспехи, и меч, и колчан со стрелами за плечами.