Расширив площадь пламени, Кымлан кинулась к коновязи. Огненный поток следовал за ней по пятам, закрывая от неприятеля, как щит. Лошади ржали и метались на привязи, чуя опасность. Перерубив мечом веревки, она освободила животных – они сами найдут дорогу из этого ада. Испуганные близостью огня, кони сорвались с места и помчались к разломанному забору.

Кымлан тяжело дышала, не зная, что делать дальше. Она видела безумный оскал озверевших, почувствовавших кровь воинов, которые наконец-то поняли, что именно она является источником этого сверхъестественного огня. Они метались по ту сторону пламени, видимо, не решаясь что-то предпринять. Но если огонь защищал ее от ближнего боя, то от их стрел совершенно – нет. И это лишь вопрос времени, когда они начнут стрелять. А вечно удерживать стену огня она не могла.

Тут Кымлан почувствовала на щеке теплое дыхание и дернулась от неожиданности. Прекрасный вороной жеребец стоял рядом и настойчиво тыкался мордой в плечо. Не раздумывая на секунды, она взлетела в седло и поскакала назад, чувствуя спиной жар огня, закрывавшего ее от киданей. Она неслась вдоль высокого забора, и вслед за ней вспыхивали деревянные ограждения, захватывая деревню в огненное кольцо. Неистовое пламя перекидывалось на дома и бараки.

Противник метался среди бушующего ада, не зная, куда бежать. Спотыкаясь и толкая друг друга, они ринулись к проделанному рабами пролому в заборе, который еще не был охвачен огнем, но Кымлан не собиралась отпускать добычу. Приподнявшись в стременах, она поймала ритм коня, двигающегося в такт биения ее сердца – уверенно и четко – и прицелилась. Одна за другой стрелы поражали киданей, и они падали как подкошенные.

Под прицелом Кымлан враги метались в смертоносной клетке, от ужаса не успевая сориентироваться для контратаки. Некоторые бросались прямо в огонь, другие пытались стрелять в ответ, но она ловко уворачивалась. Жеребец под ней был хорошо обучен – о таком боевом коне можно только мечтать. Он словно читал ее мысли и оберегал свою неожиданную наездницу. Трава под копытами превращалась в огненный ковер, пока пламя пожирало все вокруг. Ей нужно было выбираться отсюда, или она погибнет вместе с врагами.

Кымлан на полном скаку бросилась вон из огненной клетки, закрывая за собой проход. Пустившись в галоп, она слышала за спиной душераздирающие крики оставшихся внутри киданей и треск горящего дерева. Место, пропитанное многолетними страданиями и болью людей, в страшных муках заканчивало свое безрадостное существование.

Деревни рабов больше не было.

Кымлан немного сбавила ход и чутко прислушалась к звукам утреннего леса: глухой стук копыт по твердой земле, тихий шорох сухих листьев, редкий шелест деревьев, потревоженных проснувшимися птицами.

Рабы не могли уйти далеко, а учитывая то, что некоторые – ее сердце пропустило удар – были ранены, то они прятались где-то совсем рядом.

Кымлан спешилась и, похлопав коня по разгоряченному боку, благодарно прижалась к нему плечом.

– Ты сегодня очень помог, – прошептала она и вдохнула терпкий запах конского пота. – Спасибо, мой храбрый друг.

Жеребец фыркнул ей в ответ, и Кымлан улыбнулась.

Удивительный зверь. Не испугался огня, как будто знал, что он не причинит ему вреда. Недаром мохэские скакуны были предметом зависти соседних государств и стоили баснословных денег.

Только сейчас, оказавшись в относительной безопасности, Кымлан почувствовала чудовищную усталость. Огненное «представление» отняло у нее много сил. Как и во время пожара в мохэском лагере, огонь, покинув ее тело, оставил в ней зияющую, холодную пустоту, и Кымлан болезненно ощутила, что потеряла внутреннюю опору и уверенность. Она знала, что нужно отдохнуть, и тогда пламя вновь наполнит ее, вернет силы и чувство защищенности. Но расслабляться было некогда: в этих лесах вполне могли затаиться другие воины киданьского отряда, которые не успели проникнуть в деревню.

Кымлан вела под уздцы коня, сжимая в другой руке меч, вслушиваясь в каждый звук. Разжигать огонь в лесу было опасно, да и удастся ли ей это сделать сейчас? Очевидно, такая неожиданная огненная мощь стала следствием страха за Сольдан, и это подтвердило ее догадки о том, что самый сильный огонь возникает в моменты душевных потрясений. Она заметила это еще во время тренировок, когда училась управлять пламенем: если огонь не подпитывался внутренними переживаниями, то управлять им было непросто.

Где-то позади нее хрустнула ветка, и Кымлан резко обернулась, приготовившись отразить атаку. Вглядываясь в черные силуэты деревьев, она заметила, что за одним из них кто-то прячется. Она осмотрелась по сторонам, но не обнаружила ничего подозрительного. Скорее всего, враг был всего один.

Оставив коня, Кымлан медленно и бесшумно двинулась к широкому старому дубу, чтобы схватить не успевшего сбежать негодяя и немедленно казнить. От легкого дуновения ветерка зашелестела сухая листва под ногами, и, воспользовавшись естественным природным шумом, Кымлан в три широких прыжка достигла дерева. Выбросив вперед меч, она метнулась за ствол и встретила неожиданную атаку: враг блокировал ее удар и ловким движением едва не выбил из ее рук оружие.

Кымлан отскочила назад и вновь приготовилась к атаке. В сером утреннем свете, с трудом проникавшем сквозь широкие кроны, она не сразу разглядела своего соперника. А когда увидела, то еще крепче сжала меч.

– Кымлан!

Коренастая фигура Мунно нечетко обрисовывалась между деревьями. Он вложил меч в ножны и сделал несколько поспешных шагов ей навстречу, протягивая руки. На мгновение ей показалось, что он хочет заключить ее в объятия, но недоверие во взгляде Кымлан и по-прежнему воинственно поднятый меч сбили Мунно с толку.

– Ты жива! Слава богам! – горячо выпалил он, но не решился приблизиться.

– Ты тоже, – осторожно ответила она, невольно скользя взглядом по щеке с запекшейся кровью, прорезанным доспехам и разбитым кулакам. Он был цел, и Кымлан облегченно вздохнула. Только сейчас она осознала, что волновалась за него, – просто спрятала эти чувства глубоко в сердце, пока спасала деревню.

В узких глазах Мунно искрилась неподдельная радость, и у Кымлан дрогнула рука. Она не понимала, почему так поступила. При виде Мунно она ощутила, как теплеет ее ожесточившаяся душа. И все же… какое-то темное чувство отравляло все светлое, что она испытывала к нему. Он был врагом, по вине которого убили Чаболя, а сама Кымлан стала рабыней. Что бы она о нем ни думала, Мунно всегда был, есть и будет врагом ее народа, который, – она в этом уверена, – однажды обязательно захочет отомстить Когурё. Так не лучше ли прямо сейчас избавиться от потенциальной угрозы? Они в лесу одни, так что никто никогда не узнает, как погиб сын вождя племени Сумо.

Однако они были на одной стороне и сражались против общего врага. Неправильно убивать его за то, чего он еще не совершил, а может быть, и не совершит никогда.

Поколебавшись доли секунды, Кымлан все же опустила меч, и в черных глазах Мунно скользнуло облегчение.

– Где твой отряд? – спросила она, отводя взгляд. Ей стало стыдно за свои мысли, особенно когда он убрал клинок в ножны, демонстрируя, что не считает ее врагом. Слабость это или проявление великодушия, но Кымлан не смогла бы убить его.

– От него немного осталось. Чегон сообщил, что на деревню напали, и мы сразу бросились на помощь. По дороге наткнулись на рабов. Они сказали, что ты осталась в деревне.

– Деревни больше нет. Я сожгла ее вместе с киданями, – глухо проронила она, все еще не поднимая глаз.

Мунно промолчал, но Кымлан услышала его судорожный вздох.

– Ты видел Сольдан? – попыталась она сменить тему. Говорить о пожаре сейчас не хотелось, гораздо важнее выяснить, что с подругой.

– Да.

– Как она? С ней все хорошо? – оживилась Кымлан, осознавая, что своим безрассудным желанием покончить с Мунно едва не лишила будущего и ее, и себя. Ведь если подруга находилась под охраной воинов, то вырвать ее из их лап не получится без Мунно.