Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Психология меня интересовала всегда. Для меня это первая из наук, основополагающая, принципами которой нужно руководствоваться во всем. Ее стоит изучать с самого раннего детства. Я дружу с Эрнестом Бернаром, психоаналитиком, последователем Юнга. Именно благодаря ему я понял, что жизнь подсознательная не менее важна, чем жизнь дневная, особенно для творческой личности. Именно благодаря ему я смог более вдумчиво прочесть книги Юнга, этого ученого-ясновидца, которого просто обязан знать весь мир. Меня это чтение необыкновенно обогатило. Вопреки тому, что обо мне говорят, я никогда не подвергался психоанализу, но верю в него. В Италии люди даже не знают, что это такое. Они отвергают его с легкомыслием и самонадеянностью, присущими всем нам. В психоанализ смешно не верить. Это как не верить в химию или математику. Сегодня конечная цель любого предприятия — это потребление. Психоанализ позволяет нам устанавливать обратную связь с жизнью, освобождаться от различных табу, расширяет сознание, предлагает заглянуть в зеркало, где наше лицо, скорее всего, может представиться нам малоприятным, но по крайней мере мы увидим именно свое лицо. Однако сегодня психоаналитики выставят вас вон, даже если у вас слезы на глазах, и не станут разговаривать, пока вы не оплатите первую консультацию, видимо, считая, что своевременная оплата призвана помочь пациенту в его излечении. Психоанализ, на мой взгляд, очень полезен для политиков. Итальянцы исключительно невежественны, и им пошла бы на пользу любая наука. Но Католическая церковь ревностно поддерживает в нас некое подобие мрака, который окутывает все мыслимые области современной жизни. Наука, ставящая целью познание человека им самим, необходима в обществе, основанном на невежестве и конформизме.

— Ты читал Йи Кинга?

— Да, конечно. Я знаком с его книгой уже около десяти лет. Впервые мне дал ее прочесть Бернар. Один переплетенный в кожу экземпляр он всегда держал на своем письменном столе и время от времени заглядывал в него. После смерти Бернара его жена подарила мне эту книгу, и с тех пор я ее ревностно храню. Еще у меня есть три подлинные древние монеты, которые привез мне один из друзей. Бернар советовал мне установить с этой книгой дружеские отношения, что я и делаю. Я действительно могу сказать, что она очень помогла мне в тяжелые моменты. Людям нравится думать, что я не читаю ничего, кроме комиксов, на самом деле я все-таки прочел несколько книг. Я не стал останавливаться на Пиноккио, сказках Андерсена и братьев Гримм, а прочел кое-что еще.

— Кого, например, кроме тех итальянских авторов, о которых мы уже говорили?

— Итальянских классиков, которых нам преподавали в лицее: Данте, Боккаччо, Петрарку, Ариосто; еще я читал Шиллера, Новалиса, Гёте, Достоевского, Томаса Манна, Гофмана, Кафку, Сименона, Дюрренматта.

— Правда ли, что ты большой гурман, как утверждают некоторые твои друзья?

— Нет, я не гурман. Я люблю простые блюда, при условии, что они хорошо приготовлены. Я не люблю сложную кухню. Мое первое знакомство с такой кухней состоялось сразу после войны, в Германии. Это было то ли в 1945-м, то ли в 1946-м. Я приехал тогда в Германию с Пьетро Джерми, чтобы представить фильм «Дорога надежды». Германии больше не существовало. Были лишь тысячи и тысячи километров развалин, лунного пейзажа, похожего на кошмарные галлюцинации. Сначала мы приехали в Бонн, потом в Кёльн. В Кёльне царила атмосфера апокалипсиса. Среди руин высился устрашающим черным призраком собор. Но один ресторан был все-таки открыт — это был китайский ресторан. Мы зашли туда. Пока мы ели, снаружи ходил взад и вперед небольшой духовой оркестр из солдат в униформе, которые играли марши известных немецких композиторов. И среди этой сумрачной обстановки меня очаровала китайская кухня. Но еще больше, чем китайская кухня, меня очаровал этот оркестрик: он играл ровную, красивую, трогательную мелодию, которую я никак не мог забыть. До такой степени, что даже включил подобный оркестр в действие фильма «Путешествие Дж. Масторны», который до сих пор мне так и не удалось снять.

— Тем не менее кроме этого китайской кухне ты предпочел стряпню Чезарины, поварихи из Болоньи, у которой, как правило, питаешься. Не является ли одной из причин этого, что ты считаешь ее своей второй или третьей матерью?

— Я вовсе не сразу отказался от китайской кухни. Гораздо позже, во время путешествия в Сан-Франциско, я вновь открыл для себя удовольствие от китайской кухни, от этой, если так можно выразиться, миниатюрной, вычурной, приготовленной в чисто восточном стиле еды. Цвета, вкусы, запахи, девушки, которые снимают с вас обувь и носки, потом обтирают ноги горячим полотенцем, — все это создает атмосферу некоего эзотерического ритуала. Жестокое разочарование наступило после, когда я начал посещать китайские рестораны в Италии, Франции, Англии. Единственное, что можно было получить в таком месте, — это отравиться, и в лучшем случае все заканчивалось неотложной помощью. В Лондоне Стенли Кубрик пригласил меня поужинать в китайский ресторан, который находил превосходным, но я так и не смог заставить себя что-нибудь там съесть, возможно, потому, что поблизости, как я знал, нет больницы. После я перепробовал для себя все мыслимые и немыслимые диеты: макробиотическую, для похудания и так далее. Если мне все же придется выбирать наиболее подходящую диету, сейчас я, пожалуй, выберу вегетарианскую.

— Готовишь ли ты сам, нравится ли тебе готовить? Кто готовит еду у вас дома, Джульетта или кухарка? Нет ли у тебя кухарки из Шанхая или Гонконга, как это принято сейчас у модных режиссеров вроде Марко Феррери и других?

— Хоть я и занимаюсь работой, требующей терпения фокусника, я не готовил никогда, разве что для кошек. Это может показаться странным. Большинство артистов имеют к этому склонность: ведь стряпня отчасти сродни творчеству, она похожа на работу художника, мастера по керамике, скульптора. Это одна из форм ручного созидания и напоминает работу ремесленников эпохи Возрождения. Почти все художники великолепные повара. Джульетта тоже хорошо готовит: она из Болоньи, а болонская кухня очень известна. Но в основном для нас готовит наша прислуга, Мариолина, обычная женщина. И после всего, что я рассказал, как может быть у меня китайская повариха?

— В чьей компании ты предпочитаешь садиться за стол: друзей, незнакомых людей, мужчин, женщин?

— Я не выношу, когда за столом собирается более трех человек. Когда мне случается оказаться в многочисленной компании, мне кажется, что я теряюсь, если это, конечно, не женщины.

— Тициан не садился за стол, если вокруг него не было компании из семи или девяти женщин, по числу муз.

— Да, но что касается Тициана, то его счета в итоге оплачивал Папа.

— Ты куришь? Если да, то что: табак, гашиш, может, другие взбадривающие вещества?

— Я не курю ни табак, ни гашиш, ничего другого. Раньше курил, но бросил около пятнадцати лет назад. Произошло это, когда у меня обнаружили аллергический плеврит. Для этого не потребовалось никакого героизма: курение вызывало у меня ужасающую тошноту. Сейчас, когда я вижу, как кто-то достает сигарету из кармана, мне кажется, что он достает револьвер. Я себя чувствую по-настоящему плохо, если рядом курят. В этом вопросе я становлюсь совершенно невыносимым занудой, тем более что Джульетта курит много. Когда я вспоминаю, чем мы занимались в Римини во времена моей юности, меня охватывает дрожь. В ход шло все, что попадало в наши руки, листья платана, труха, конский навоз. И из всего этого мы умудрялись делать сигареты, завернув весь этот кошмар в журнальные листки. Чтобы незаметно покурить, мы забирались в пляжные кабинки, которые тут же превращались в газовые камеры.

— Занимаешься ли ты спортом? Какие виды спорта предпочитаешь?

— Я никогда не занимался спортом, никаким. Спорт меня совершенно не возбуждает, может быть, потому, что мне абсолютно чужд дух соперничества. Я имею склонность быть всегда с проигрывающими, едва подвертывается случай. Конечно же по утрам, когда просыпаюсь, я делаю пару-другую движений для разминки, или мне делают массаж, но это не имеет ничего общего со спортом.

25
{"b":"771528","o":1}