Никто из них не решался произнести хоть слово, когда больные, агрессивные эмоции схлынули. Даже самому себе было стыдно признаться — сейчас их тут двое лишь по одной причине. Каждый из них, в глубине души, боялся, что выбор падет не на него. Никто не хотел сдаваться, и никто не хотел… проигрывать. Проигрывать больно, уж лучше так, чем это. Оба были уверенны в ее симпатии, но мерять, какая из симпатий сильнее, так и не решались. Чувства, которые твердили — «уж лучше терпеть соперника рядом, нежели совсем оказаться за бортом». Слишком уж сладким казался этот странный, нежный запах, слишком притягательной была неуловимая аура.

Драться здесь, или где бы то ни было тоже не было смысла. Вдруг она, как в случае с Эдом, встанет на чью-то сторону? А вдруг это будет… соседняя сторона? Уйти не выйдет — каждый из них пытался. Но терпеть это будет уже не выносимо. А здесь… еще куда не шло.

«Всё для тебя, хотя я и ненавижу твое великодушие. Всё, даже вот этот, кто сейчас стоит рядом со мной» — бессознательные мысли, одни на двоих, их вторичный, неконтролируемый поток. Холи все время вздрагивала, казалось, не имея больше власти над своим блуждающим взглядом. Сейчас ее любили настолько, что даже не заставили выбирать. Однако, от этой любви хотелось повеситься, или же пустить себе пулю в лоб. Кто-то стал класть ее на кровать, но она, будто бы, смотрела на свое тело со стороны, не чувствуя ни боли, ни, даже, дискомфорта.

— Похоже на дистрибутивный шок. Может, все-таки, стоило ее напоить перед этим?

— Ставишь диагнозы? Интересно. А что, уже жалеешь о том, что произошло?

— А ты нет? Кого из себя строишь? Слышу, голос срывается.

В комнате вновь повисло гробовое молчание. Сбитые дыхания прерывали его, но ощущались как часть пространства, как что-то, на что нельзя повлиять.

— Эд — мразь. Она никогда его не любила. Так почему простила?

— Может поэтому и простила?

Вновь молчание. Понимание, как обычно, приходило слишком поздно.

Рассвет, как обычно, приходил слишком неожиданно и слишком рано. В одной, тесной постели лежали три тела, два из которых не сомкнули за ночь глаза. Хотели отомстить, проучить, наказать. Все, в общем-то, получилось. Только вот осадок, что скопился после этой ночи, но позволял сердцу биться ровно. Кто-то должен был уйти, однако, никто не любил уступать, а вот сдаваться — тем более.

Четыре глаза были направлены в одну точку — на светлую голову с короткими светлыми волосами. Она то кричала, то вздрагивала, то снова кричала. На ее тело с каждой стороны накидывали одеяло, однако, девушка все равно его скидывала. Все: доверие, симпатии, дружба… в одну ночь вместо сада осталось выжженное поле, и повернуть назад нельзя. Скоро проснется. И нужно будет что-то решать. Каждый из них думал, что уйдет после всего, но никто не ушел. Оно здесь, внутри, и будет внутри. Всегда. От этого не уйти, не сбежать, и никуда не деться.

Еще немного поворочавшись, девушка резко раскрыла глаза. На секунду, всего на секунду ей показалось, что это — сон, но, почувствовав шевеление с обеих сторон, и напряглась всем телом. Нужно было что-то делать, однако каждый уголок ее организма сковывал страх, заставляя цепенеть, лежа на своей кровати. Тепло, тесно. Душно.

Пытаясь как-то слезть с кровати, она начала сползать вниз, но это действие тут же было замечено:

«Доброе утро».

Нервно сглотнув, Холи принялась лихорадочно думать, что сказать, пока сердцебиение стремительно набирало скорость:

— М-мне нужно на кухню, попить.

— Тебе принести воды?

— Нет, я лучше сама. Сейчас вернусь. — То ли она все еще не понимала, где чей голос, то ли уже не хотела понимать. Плотно сомкнув веки, на ватных, практически, бескостных ногах хозяйка встала, накрываясь при этом тяжелым одеялом, стараясь не смотреть в сторону кровати. Как ни странно, ее не бросили, но, так или иначе, в голове звучала лишь одна мысль: «бежать, бежать, как можно дальше.

Кто-то помог ей привстать, придерживая за руки. Несколько пар глаз грустно обводили взглядом дрожащее, неуверенное тело. Кто-то хотел встать, и пойти следом, но не решался, видя апатию и страх на столь полюбившимся лице. Зачем было все это? Оно того… стоило?

— Тебе не нужно ходить одной. — Послышалось с другой стороны. — Я помогу. Упадешь, поранишься…

— Не… нужно… — Нервно сглатывая, отвечала она. — Я же сказала, я вернусь…

И как ни странно, мужчина послушался. Медленно отпустил ее бледные, тонкие руки, отвел в сторону голову. Больше не хотелось настаивать. Даже в мелочах. Даже если все навсегда разрушено. Если придется до конца жизни сидеть на лавке, напротив темного окна — так тому и быть. Но больше смотреть на ее лицо, изуродованное болью, страхом… было невыносимо.

Хотелось прижать. Обнять. А еще лучше — стереть ей память. Но, к сожалению, такой способностью ни один из них не обладал.

Ей казалось, на нее смотрят. Все время смотрят, даже тогда, она покинула комнату. Однажды у нее чудом не началось заражение крови, но сейчас никакой осколок из нее не торчал, и ходить Флойд, худо-бедно, могла. Возможно даже бегать, возможно даже быстро. Она очень громко налила воду в стакан, но после просто поставила его на стол. В ванной, вроде бы, в стиральной машине уже третьи сутки лежали постиранные джинсы и футболки, никто же ничего не заподозрит, если девушка просто решит умыться, верно ведь?

Дрожащими от напряжения и злости руками она выкрутила кран, и тут же извлекла содержимое стиральной машины. Иногда ее лень даже шла на пользу, а иногда спасала. Холи быстро натянула мокрые, неприятные вещи на тело, и, удостоверившись на слух что в коридоре никто не поджидает, вышла. Еще минута и будут искать — почему-то так она думала, и, к собственному страху, думала правильно, услышав шаги. Быстро всунув ноги в кеды, хозяйка схватила лежащие на полке ключи, и точным, механическим движением отперла замок. Дверь медленно отворилась, дверь на волю.

На секунду, прервав движение, она остановилась. Что-то было не так. И, даже не то, что низ живота болел, даже не следы от нажатий пальцами на теле, даже не пошлые засосы. Еще пара мгновений, и ее маленький побег заметят, и попытаются остановить.

Но… зачем?

Зачем они все еще здесь? Разве не должно быть все равно? Разве можно было услышать вместо насмехательств «доброе утро?» Что происходит? Холодной рукой она стерла пот со лба. Это все должно было кончиться еще ночью, но, почему-то, не кончалось. Страх шептал ей уносить ноги, но куда? Наверное, куда угодно, лишь бы подальше от этого места, подальше от собственной квартиры.

А что будет, если Флойд вдруг останется? Само наличие этих мыслей в голове пугало. Стиснув зубы, она схватилась за ручку, и тут же оказалась в подъезде. Бежать и бежать, не оборачиваясь. Бежать.

Девушка оставила дверь открытой, чтобы не хлопать лишний раз, и не создавать лишнего шума. Ноги мелькали в такт ступеней, что сменяли друг друга, небо вновь серело, казалось, для нее начинался импровизированный сезон дождей. Всего пара минут, и улица. Серая, отторгающая улица. Она едва справлялась с нахлынувшим страхом, злостью, не взвыла, но, что было сил, ударила кулаками о стену дома: «вот вся ваша любовь!» Любовь…

Холи сползла по стене, закрывая лицо руками. Где-то в глубине души она даже надеялась, что сейчас ее будут преследовать. Что кто-нибудь выйдет, и скажет — все в порядке. Ее любят, а это всего лишь баг, сбой в матрице. Что ее любят и будут любить, но тишина поглощала и злила еще больше. Почему тогда не ушли? Какого черта желать «доброе утро», предлагать принести воду?

Сжимаясь, наивное, больное сердце больше всего на свете сейчас хотело извинений, объяснений и обещаний. Но лишь дождь, что медленно начинал капать, звучал в пустой голове. Мокрая одежда натирала кожу, сковывала движения, облегая тело. Внезапно она встрепенулась, услышав странный вопль в нескольких десятков метров от себя. Кто-то вскрикнул, судя по всему, женщина, при чем очень хрипло, судя по всему, задыхаясь слезами. Иногда в ее районе такое бывало, но, чтобы средь бела дня — впервые.