— Вы поступаете очень…

— Три, — позволив губам растянуться в широкой угрожающей улыбке, тихо произнесла я, от чего руки у толстяка мелко задрожали.

— Ведьма, — едва слышно пробормотал ругательства, из которых я сумела разобрать только одно, толстяк метнулся к лошади, весьма проворно для своей конструкции запрыгивая в седло. Его шестеро стражников пришпорили лошадей, покидая деревню.

— Ваше высочество мы так… — я медленно повернула голову в сторону женщины, что рискнула заговорить со мной. Кажется, кто-то и здесь не совсем понимал правила игры.

Окинув взглядом людей, я остановилась на лице старосты, позволив себе только вздернуть бровь. Старик какое-то время молчал, но затем склонился в низком поклоне, признавая свою ошибку.

— Простите нас. Мы не привыкли, что кто-то интересуется делами деревни, — достаточно громко проговорил этот довольно умный человек. Но все же возмущение и то, что клекотало внутри было настолько сильно, что я просто не могла так сразу успокоиться.

— То есть, то, что у вас вдруг чинятся крыши и утепляются стену, то, что я приказала отдать в деревю собственных коров — это вас не беспокоит и устраивает. Как и то, что мне не потрудились сообщить, что в долине чужаки?!

— Мы просто не подумали…

— Как среди ночи в грозу везти к моим дверям мальчишку, которому нужна помощь — вы подумали! — мне казалось, что еще немного, и от силы возмущения что клокотала в голосе, повалятся вершины окрестных гор. — А то, что вы подставляете меня сейчас — вы не подумать не могли!

Услышав, как за спиной останавливается остальная стража из поместья, я глубоко вздохнула. Этот эпизод был весьма показательным. Нужны стены, нужен гарнизон. Нужны люди. Иначе любой, кто захочет, сможет явиться в мои земли, и делать все, что ему взбредет в голову.

— Если нечто подобное повториться еще хоть раз, — тихо, так что голос едва перекрывал шуршание ветра, произнесла я, — вы в полной мере оцените все грани моего характера. Не стоит путать доброту со слабостью. Где на мальчика упало бревно?

Староста, не решаясь произнести больше не слова, показал рукой направления, а внутри меня все еще клокотала злость. Этого следовало ожидать. Соседи и так оттянули знакомство со мной слишком далеко, но я не думала, что все это будет подано таким образом.

И, кажется, сегодня у меня появился свой личный, вполне себе настоящий, враг.

Йорон с демонстративным недовольством смотрела на то, как Хорхе раскладывает за домом колотые дрова. Я сдерживал легкую улыбку, молча восхищаясь силой духа женщин. Такие, как эта русоволосая горянка, кажется, могли повернуть в обратную сторону реки, если им это потребуется. Но принять помощь от постороннего мужчины казалось почти невозможным.

— Йорон, холодно! — старческий скрипучий голос, что то и дело раздавался из натопленного дома, заставил женщину вздрогнуть. На мгновение плечи опустились, словно наше присутствие делало хозяйку слабой, но Йорон позволила себе только одно мгновение тоски и печали, почти мгновенно расправив плечи.

— Твоя мать тяжело больна? — разделывая тушу небольшой горной козы, спросил я у женщины, когда та поравнялась со мной.

— Старуха не моя мать. Она хозяйка дома, — нехотя, но все же, отозвалась женщина.

— И давно ты у нее живешь?

— Третий год уже как, — Йорон вошла в дом, решив не продолжать разговор.

— Ну? — из-за спины появился Уго. В ближайшем подлеске все было вычищено от сухостоя, но ниже по тропе хватало того, что потом можно попилить на дрова. И крепкому мужику с лошадью доставить их наверх куда проще, чем одной хрупкой, пусть и очень упрямой женщине.

— Мало говорит, — покачал головой, краем глаза посматривая на Хорхе, сосредоточенного на своей работе куда больше обычного. Столько лет проведя вместе, я впервые видел такую задумчивость на лице кузена.

— Думаешь, мы его потеряли? — хмыкнул Уго, проследив за моим взглядом.

— Кто знает, — покачал я головой. Хорхе явно интересовался судьбой Йорон, но может, ему просто было жаль трех женщин, что остались без защиты и опоры в этих суровых местах.

— Когда отправляться будем? — Уго потянул за веревку, освобождая лошадь от ноши. Большое, сухое бревно, привязанное за нижние ветки, что животное тащило до этого, упало на землю.

— Хотелось бы утром. Мигель чувствует себя почти хорошо, так это не должно вызвать сложностей. Но думаю, что наша хозяйка будет против видеть нас тут ночью.

— И все же, лучше, чтобы мы были под боком, чем шлялись где-то в округе. Не думаете? — Хорхе подошел к нам, окидывая взглядом бревно, привезенное Уго. Широко расставив ноги, кузен сильными ударами начал отсекать ветки от ствола. Было видно, что это дается ему не так просто, как хотелось бы. Топорик, слишком маленький и короткий не позволял справляться с одного удара. — Совсем сухое.

— У нее нет ни хлева, ни сарая, — покачал я головой, видя, что Йорон вышла на улицу, выплеснув за угол дома помои. Тревожный взгляд опять остановился на нас. Кажется, женщина уже изрядно сожалела, что спасла кузена. — Нет, стоит уходить вечером. Часа за два-три до заката, чтобы успеть спуститься к тем карнизам, где можно будет заночевать. Погода вполне позволяет.

— Тогда стоит поторопиться, — кивнул Уго, разворачивая коня и глядя на солнце, которое уже начало спускаться, покинув зенит.

— Идите обедать, — громко, решительно позвала в этот момент Йорон с крыльца, привычным жестом уперев руки в бока. Переглянувшись, несколько озадаченные, что нас все же пригласили, мы оставили свою работу, еще в детстве приученные, что к обеду дважды не позовут, и направились в сторону дома.

Опершись на теплый бок плиты, Йорон следила за тем, как мы, едва уместившись за ее столом, молча поглощаем похлебку. Смесь каши, с добавлением моркови, и тем мясом, что дал Хорхе, в итоге оказалась вполне приемлемой на вкус, заполняя желудки теплой сытной едой. Переступив с ноги на ногу, Йорон вдруг произнесла, сведя брови.

— Можете остаться на ночь. Под навесом есть еще немного прошлогоднего сена. Мыши, кажется, все по полям разбежались, так что не побеспокоят.

— Не боишься нас, хозяйка? — решился я спросить, глядя на кузена, который украдкой то и дело косил глаза в сторону Йорон, что демонстративно пыталась его не замечать.

— Даже если вы и захотите мне навредить — я ничего не сумею сделать, — вновь проведя по глазам тем же жестом крайней усталости, произнесла Йорон, — а так хоть буду знать, что сделала все, что могла. Путникам не отказывают в гостеприимстве.

— Откуда ты здесь, Йорон, — неожиданно подал голос Хо, отложив ложку в сторону и глядя прямо, напряженно на утомленную женщину. — Где твой муж? Как сюда попала?

Серые глаза гневно блеснули, губы сложились в тонкую нить, но кузен смотрел с такой уверенностью и спокойствием, словно имел право задавать подобные вопросы. Йорон приоткрыла было рот, собираясь ответить, но только махнула головой, от чего русые косы, подлетев, хлестнули по спине, и вышла вон.

— Дерзкая какая, — фыркнула Уго, возвращаясь к тарелке.

— Нет, — покачал головой Хорхе. — Совсем не дерзкая. Уставшая и обиженная кем-то.

— А тебе-то какое дело, приятель? — с интересом, прищурив глаза, уточнил Уго, но Хорхе промолчал, видно, сам пока не зная, как ответить.

Ночевать у теплых стен дома, пусть и почти развалившегося и кривого, было весьма удобно. Ветер здесь почти не задувал, а дикие звери не подходили близко к жилью из-за постоянного запаха дыма, что вился над трубой.

Проснувшись с первыми лучами солнца, Йорон уже гремела на кухне посудой, напевая под нос что-то тревожно-печальное. Махнув нам рукой на большую бадью наполненную чистой водой, чтобы умылись, женщина вынесла на двор миски с едой.

— Волия еще спит. Тут поедите, — поставив посуду на пень, произнесла хозяйка, намереваясь уйти обратно в дом. Бледный Мигель вместе со своими вещами уже сидел на кривоватом крыльце, поднявшись, кажется, еще раньше, чем мы.