Он развернул свое мощное тело и начал осторожно раздвигать солому в задней части танка, прокладывая себе узкий тоннель. Сначала двигался медленно, потом добрался до менее плотных слоев и наконец почувствовал дождь на ладонях, прохладу ветра на лице. Сдвинул шлемофон с головы и через паутину соломы внимательно осмотрел залитое водой поле. Вокруг никого. Как барсук, выполз он из поры и, повернув голову, тихо позвал:
— Вылезайте.
Первым, извиваясь как уж, выполз Янек, и вдвоем они помогли выбраться Саакашвили, вытягивая его за левую руку. В правой грузин судорожно сжимал саблю.
— Единственное оружие, — как бы оправдываясь, шептал он.
Минута молчания тянулась бесконечно.
— Вот дьявол.
Вместо головы Черешняка они увидели в соломенном коридоре туго набитый вещмешок.
— Тьфу! — Елень махнул рукой. — Смерти боится, но еще больше боится за свой мешок. Такого быстрее пуля найдет.
— Ну нет, — заверил Томаш, вычесывая пальцами стебельки из волос.
Все четверо прокрались на другую сторону стога. Дальше начиналось чистое поле, на которое слева смотрели узкие, как бойницы, окна из-под крыши белого дома, а с башни — часовой с пулеметом.
— Он был там? — спросил Густлик.
— Нет. Сейчас только вылез.
— Чтоб ему пусто было!
Елень не мог прийти в себя от холода. Тело сотрясала нервная дрожь. А дождь все шел, и тиковый мундир начал темнеть от влаги. Грузина колотило от холода, и он с нетерпением подгонял остальных:
— Ну идемте же. Я могу первым.
Кос внимательно изучал поле. Единственная возможность спастись — это по глубокой ложбине, описывающей едва заметный полукруг, пробраться в сторону леса. Под прикрытием стога нужно было пробежать два метра в сторону, упасть в ложбину и в дождевой воде, по жидкой грязи, ползти не поднимая головы.
— Ребята, застегните шлемофоны, чтобы вода в уши не попадала, — приказал Кос и согнулся, чтобы прыгнуть первым.
За Косом с большим трудом последовал Григорий, которому очень мешала сабля.
— Дай-ка этот ножичек, — остановил его Густлик и, выждав немного, как заяц, прыгнул в ложбину.
Ливень забрызгал грязью лица и гребенчатые шлемы так, что головы стали похожими на глыбы глины, которые неизвестно почему медленно передвигаются по полю.
Последним полз Томаш. Через каждые три-четыре метра он останавливался на минуту и подтягивал веревку, на которой был привязан его вещмешок.
Никем не замеченные, они добрались до первых деревьев, петляя среди пней и высматривая наиболее надежное укрытие. Наконец Янек нашел небольшую ложбинку, поросшую кустами орешника и ольхи, которые успели уже одеться листвой. Они забрались в самую густую чащу, накрылись брезентом, что раздобыли еще на подземном заводе, и прижались друг к другу, как волчата в логове.
— Пригодился и чехольчик, хоть на голову не капает, — стуча зубами, проговорил Густлик.
— Весь в дырках… Ни к черту… — вставил Томаш.
И он сразу, же подумал о том, что дырявый или целый — все равно домой этот брезент не потащишь. Коня отец получил от генерала в Гданьске, корову пригонит плютоновый, что на левом берегу Вислы живет, а вот дождутся ли они сына своего — это еще не известно.
Долго молчали. Боялись двинуть онемевшими ногами, чтобы не растерять тепло, которое собралось под брезентом. Только когда где-то высоко, покрывая шум ливня, просвистел тяжелый снаряд, все вздрогнули и переглянулись. Кос промолвил лишь одно слово, но таким тоном, будто произносил имя любимой девушки:
— Дальнобойная… Останемся живы, Томек, — я тебе целую палатку найду. Наши денька через два могут быть здесь.
Черешняк не ответил. Все прислушивались к тишине, которую нарушали барабанящие по брезенту капли затихающего дождя.
— Хоть бы немного солнца, — вздохнул Григорий. — Все промокло. У нас в Грузии даже зима теплее…
Янек достал из кармана гимнастерки фотографию командира и его ордена, старую фотографию отца, все это тщательно завернул еще раз и спрятал вместе с ухом тигра.
— Придут по следам и сожгут танк, — огорчился Томаш.
Снизу потянуло холодом, и Еленя передернуло.
— Все равно его теперь не отремонтируешь.
— И гармонь там осталась.
— Остались мы без крыши над головой, — сокрушался грузин.
— И с пустым брюхом, — добавил Густлик.
— Ты думаешь, их точно шестеро? — тронул его за плечо Янек.
— Кого шестеро? — не понял Густлик.
— Ну там, за стеной.
— Раз три буханки хлеба, значит, шестеро.
— А нас четверо.
— Но если с саблей и топориком… — без энтузиазма добавил Елень. — Вот если бы винтовку… Не сидели бы здесь… — оживился он. — За стеной и суше, и безопаснее…
— Хватит разговоров, — оборвал Кос. — Внимание, экипаж! — Он повернулся, встал на колени, и, будто очнувшись от сна, все окружили командира.
— Когда повезут ужин… — Он заговорил так тихо, что пришлось наклонить головы, чтобы лучше слышать.
Дождь вскоре прекратился, и они вылезли из-под брезента. Янек приказал размяться, произвести рекогносцировку местности в радиусе полукилометра и одновременно поискать оружие. К сожалению, ничего не нашли. Обнаружили лишь лесной завал и минное поле на просеке…
Грязь на гимнастерках начала подсыхать и кусочками крошиться, когда последовала команда занять выжидательную позицию. С этой минуты никто не должен был проронить ни слова. Сменялись по два человека. Слушали внимательно: с востока доносились непрерывные глухие раскаты канонады, но в лесу было тихо.
Григорий первым уловил далекое урчание двигателя и поднял руку. Молча заняли уже установленные места в засаде.
Шум мотора был слышен все яснее. По дороге пробежал заяц, и Янек решил, что это хороший признак, потому что зверь ничего не учуял.
По лесной дороге громыхал старый трактор, за ним на прицепе — полевая кухня. Под брезентовой крышей сидел тот же широкоплечий солдат, рядом с ним на перекладине сушился плащ с капюшоном. Дорога шла по широкой просеке через редкий лес, стволы деревьев были далеко друг от друга. Еще сверкали лужи и блестела мокрая трава.
Там, где были большие выбоины, трактор замедлял ход, тарахтел на первой скорости, осторожно карабкаясь, чтобы не расплескать ужин. Металлические колеса шли по выдавленным колеям, между которыми на неровной дороге торчали корни, старая трава и кое-где бурел замшелый камень.
Когда задние, высокие колеса поравнялись с незаметным на первый взгляд холмиком посреди дороги, из-под вымазанного грязью брезента появились руки и схватились за тракторный прицеп. Кос поднялся с земли, вскочил на трактор и, оказавшись за спиной немца, свистнул.
Изумленный солдат сорвался с сиденья, выхватил плоский штык из ножен на поясе, но сильный удар в подбородок свалил его на землю. Солдат сразу же, как хороший боксер, вскочил на ноги, не выпуская из рук оружия. Он уже хотел броситься на Янека, но в эту минуту подоспели Густлик и Томаш. Елень едва успел уклониться от удара; Черешняк огрел солдата по голове, тот потерял сознание. Сильные руки потащили его в лес.
Янек остановил трактор, отрегулировал двигатель на малые обороты и проверил захваченную винтовку. Не выпуская ее из рук, он соскочил на землю, заглянул в боковые контейнеры в поисках чего-нибудь, чем можно было бы подкрепиться, нашел буханку хлеба и круг колбасы.
— Гжесь! — закричал он и, когда Григорий прибежал, показал ему найденные продукты: — На четверых!
Саакашвили разрезал хлеб и колбасу саблей. Кос взял свою порцию, но едва успел откусить, как из леса появился Черешняк со своим вещмешком и топориком в руках. За ним шел Густлик, переодетый в немецкий мундир, на ходу надевая ремень с подсумком.
— Ну как? — спросил Кос.
— Завернули, забросали травой, — ответил Густлик.
— Палатка-то пропала, — с сожалением заметил Томаш.
— Тебе же новую обещали…
Янек раздал хлеб и колбасу, а затем вместе с Григорием и Томашем улегся на металлическом полу кабины трактора. Густлик посмотрел сбоку, не видно ли кого, стукнул по чьей-то высунувшейся ноге, сел за руль, прибавил газу и резко рванул с места.
