— Теперь они смотаются, а мы здесь застряли, — сказал Густлик, занявший рядом огневую позицию.

Погас свет. Все погрузилось в непроницаемый мрак. И едва Янек успел зажечь фонарь, висевший на груди, как в стенах туннеля засверкали взрывающиеся тротиловые заряды. Пронзенные белой молнией, треснули, искорежились бетонные крепления, рухнули вниз.

— Бежим! — крикнул Елень.

Все бросились назад, перескакивая через открытые бункеры. Собака обогнала их. И когда все почти пробежали сводчатый зал, вновь сверкнул огонь, и воздух сотрясло от взрыва. Взрывная волна повалила их на пол. Потолок обвалился, свет окончательно погас.

Долго было темно. Косу казалось, что он лежит навзничь. Он прислушивался к шуму то и дело падающих обломков и ждал наступления страшной, последней в его жизни боли. Она возникла, но какая-то тихая, ее можно было перенести. Болели грудь, плечи. Кос попробовал пошевелить пальцами, ему удалось это, и тогда он, ладонью найдя фонарик на поясе, нажал на кнопку. Сквозь густую пыль слабо засветилась лампочка. Сначала свет едва пробивался, потом стая ярче. Рядом Янек увидел обращенное вверх лицо Густлика с закопченными бровями.

— Жив? — выдохнул Янек.

— Ага. — Елень зажмурил глаза.

— А почему глаза жмуришь?

— Слепит. Поверни фонарик.

— Не могу. Руку прижало.

Густлик с трудом вытащил руку из-под толстой железобетонной балки. Окровавленными пальцами отвел в сторону фонарик, посмотрел вокруг.

Они лежали головой к голове под развалинами взорванного свода. Остались в живых случайно, лишь потому, что падающие балки, сцепившись концами искореженной арматуры, образовали треугольное пространство высотой не больше волчьей норы.

— Дали они нам. Не выдержат железки — и конец. Придушит.

— А если выдержат?

— Тогда поживем, пока воздуху хватит.

Несколько минут они тихо лежали, поглядывая друг на друга. У обоих на лбу выступил пот и стекал на брови. Густлик, который мог двигать одной рукой, вытер пот со лба Коса.

— Знаешь, Янек… — начал Густлик проникновенно.

— Знаю… — перебил Янек, взглянув в глаза друга.

И снова воцарилась тишина. Бетонная пыль забила ноздри, горло, ела глаза. Накал лампочки быстро слабел. Кос подумал, что ее надо погасить, чтобы сэкономить батарейку. Но зачем? Пусть светит.

Они лежали рядом, не ведая, сколько минут или часов прошло, но зная, что где-то есть ночь с запахами травы и росы и каждый может свободно пить из огромного воздушного океана.

Елень открыл глаза, почти в беспамятстве посмотрел на друга и снова закрыл их. В тишине можно было уловить лишь едва слышное дыхание. И вдруг, будто сквозь вату, проник собачий лай. Они уставились друг на друга.

— Шарик? — удивился Янек. — А перед этим будто Маруся звала…

— Это тебе показалось, — ответил неуверенно Густлик.

Он с ужасом заметил, как одна из балок дрогнула, а арматурная проволока начала изгибаться. Закрыл глаза. Открыл. Между двумя упершимися друг в друга балками образовалась щель шириной пальца в два, затем она стала медленно, но верно расширяться. Заскрежетали стальные прутья.

— Что это? — Кос вытащил из-под спины зажатую руку, повернул голову.

Сверху посыпались осколки бетона, вновь поднялась пыль, и в узком просвете засверкали две пары глаз — Томаша и Шарика.

— Езус Мария, а я было подумал, что она уже вас скосила, — выдохнул с облегчением Черешняк.

— Та, что на дверях? — спросил Густлик и, дважды глубоко втянув воздух, прибавил: — Слабо ей, только пальцы прищемила.

— Пес показал. Сейчас еще немного подтяну.

Подсвечивая фонариком, они видели, как Томаш выбирает цепь на тали, а крюк тянет балку вверх. Шарик, скуля, разрывал лапами бетонный щебень. Густлик повернулся, сдвинул от щели обломки и мигнул Янеку.

— Поживем еще немного…

Когда из хозяйства Коса и Калиты пришло первое радиодонесение о появлении «Херменегильды», генерал хотел вызвать на подмогу батальон советской морской пехоты.

Но, прежде чем ему удалось связаться по телефону, он получил дополнительное донесение о небольшой численности десанта. Поэтому генерал изменил решение и ограничился лишь предупреждением соседей о возможных атаках противника с суши в направлении моря.

Он считал, что не имеет права просить подкрепления, так как сил, которыми он располагал, должно было наверняка хватить, чтобы если уж не разгромить и пленить остатки противника, то задержать его. Нет, он не позволит ему улизнуть, унося с собой тайну. Генерал был почти уверен, что речь идет о документах, брошенных гитлеровцами во время бегства. Чем ближе был конец войны, тем старательней они заметали следы, сжигали или вывозили архивы ближе к западному фронту. А ведь здесь, в Поморье, командовал сам Гиммлер, и он мог оставить тут что-нибудь интересное. А может быть, отсюда не успел убежать какой-нибудь генерал или сановник и десант должен спасти его от плена?

Следующее радиодонесение вахмистра подтверждало предположение, что на территории фольварка мог кто-то скрываться, выдавая себя за крестьянина или батрака, а в бетонированном укрытии могли находиться ящики с документами или планами, а может, и ценными предметами…

Извилистыми лесными дорогами генерал прибыл в район бункера спустя четверть часа после двух подземных взрывов. В зарослях около наклонного люка, ведущего в бункер, он выслушал короткий доклад Калиты. Генерал не перебивал, хотя и не мог скрыть нетерпения, то и дело посматривая на часы.

— Надо послать людей, могут быть раненые…

— Уже пошли, — ответил вахмистр.

— Куда?

— Не наши, немцы. Низом прошли.

Он показал на группу, уже приближающуюся к фольварку, — три склонившихся солдата тянули за веревки, а шестеро подталкивали заводскую вагонетку. Груз заметно вдавливал колеса в почву. Вокруг на расстоянии нескольких метров шло прикрытие — четверо с автоматами.

— Я прикажу открыть огонь, а то бросят, — предложил вахмистр.

— Засядут в фольварке. Зачем нам их потом из-за каменных стел выкуривать? Сами скоро выйдут в открытое поле… Направьте людей под землю.

Калита еще не успел позвать уланов, как из люка выскочил Шарик, а за ним появились Густлик, Янек с правой рукой, засунутой за пазуху, последним был Томаш.

— Сильно ранен? — спросил Коса генерал.

— Немного. Когда шевелю, болит.

— Что внизу?

— Бетонные стены метровой толщины, за ними тайники с крышками, но уже пустые. Ждали нас, взорвали лестницу тротилом и ушли через другой выход.

— Знаю. Что еще? — Генерал нахмурил брови.

— Надпись нашли, что там невидимая смерть, — добавил Густлик. — Крышки чертовски тяжелые, как из свинца.

— А знаки? Каких-нибудь знаков не помните?

— Были на брезенте. Вроде колес, — припомнил Янек.

— Вот такие, — показал Томаш, выйдя вперед, и вытащил из вещмешка свернутое брезентовое полотнище.

Шарик оскалил зубы и, приняв брезент за небезопасного противника, бросился на него без предупредительного рычания.

— Что это он? — обиженно спросил Черешняк.

— Спокойно! — приказал Кос.

— Все до единого вошли в ту постройку, — доложил Калита, все время наблюдавший за фольварком.

— Черт! — выругался генерал, но, сейчас же овладев собой, заговорил неожиданно торжественно: — Внимание! Наша задача гораздо важнее, чем я мог предполагать. Этот груз — сырье для бомб, в тысячу раз более мощных, чем бомбы с тротилом.

— В тысячу раз? Значит, такая граната… — Густлик с недоверием взвешивал в руке гранату, Ф-1.

— Как залп бригады тяжелой артиллерии, — поспешно добавил генерал.

— Задержите их здесь, а я немедленно запрошу подкрепление. Вызови штаб фронта! — крикнул он своему радисту, находившемуся в легковом автомобиле.

Неожиданно в фольварке заревели два или три мощных двигателя.

— Что это за машина? — спросил генерал.

— Не знаю, — ответил Кос и почувствовал, как в голову ударила кровь, как похолодели концы пальцев. — До этого там ничего не было.