— Хорошо, — ответил Саакашвили. — Привал бы очень пригодился, чтобы написать письмо Хане.

— Ане, — нарочно поправил его Густлик.

— Аню я пригласил, а они поменялись…

Танк взобрался еще метров на десять, и теперь они увидели внизу довольно обширный фольварк. Справа от построек, на лугу, около извилистой речки, паслось стадо коров, насчитывавшее сотни две голов, а на дворе фольварка какие-то люди поили лошадей, сновали вокруг повозок с брезентовым верхом.

— Конец мучениям! — шофер перекрикивал мотор танка. — Что не надо, можно оставить. — Он посчитал на пальцах до трех, показывая не только на маленького Адольфа и однорогую корову, но также и на Томаша.

Кос поднес к глазам бинокль. Узнал польских солдат с винтовками за спиной, с кнутами в руках. Это были все пожилые, в основном усатые, солдаты — наверно, из какого-нибудь тылового хозяйства. Около корыта у колодца женщины в гражданской рабочей одежде помогали поить лошадей. Какой-то совсем молодой солдатик вел под уздцы черную оседланную верховую лошадь.

Один из солдат заметил грузовик и танк, подбежал к плютоновому, может быть командиру, и показал в их сторону. Кос с улыбкой смотрел, как плютоновый достает из футляра бинокль и поднимает его к глазам.

— Поляки, — успокоил солдата плютоновый, опуская бинокль. — К нам едут, — добавил он. — Может, от них что узнаем.

Он направился к раскрытым настежь воротам.

— Освободите место под деревьями для танка! — крикнул он возницам.

— Скоро поедем? — спросила его коротко стриженная женщина с лагерным номером, вытатуированным на предплечье.

— Через полчаса. Больше ждать нельзя. Раскройте двери, пусть грузовик остановится под навесом.

Женщина вытащила задвижку из дверной скобы и открыла створки дверей, ведущих в бокс, с обеих сторон обложенный красными кирпичами.

— Я поеду впереди, ладно? — попросил парень, державший за узду оседланного коня.

— Ты, Франек, будь около меня, чтобы я тебя все время видел.

Водителям подъезжавших танка и грузовика плютоновый взмахом руки показал, где остановиться, пропустил обе машины через ворота, отдав честь Косу. С удивлением он посмотрел на Томаша, навытяжку стоящего рядом с коровой, которую тот держал за веревку.

— А ты кто?

— Рядовой Томаш Черешняк. Из Студзянок, из Козеницкой пущи.

— А мы с отцом из Промника, — обрадовался неожиданно подофицер. — Знаешь, где это?

— А как же? За Вислой, — так же радостно ответил Томаш.

— Перед Вислой, — поправил его тот. — Корову что, на мясо ведете?

— Если по-вашему считать, то будет перед Вислой, а если по-нашему — то за Вислой. А корова нам не на котлеты нужна, она дойная, молоко дает.

— Я могу ее обменять, мы таких на развод гоним под самую Варшаву.

— Я бы вам и так ее оставил, без обмена! А может, пан плютоновый, эту корову отцу моему?..

— Он у тебя в деревне остался?

— Для войны он уж больно стар, не годится.

— Можно и погнать… — согласился подофицер. Опершись спиной о кирпичную колонну у ворот, он спросил: — А если бы две? Я потом одну бы себе взял, потому что мы с отцом оба служим и в хозяйстве у нас никого нет.

— Это можно. Хотя с сеном трудно.

— И с сеном трудно, и дорога трудная.

— Можно две. Мою легко узнать, — показал Томаш на сломанный рог. — Доится хорошо, да вот только за нашей машиной ей трудно поспевать. — Он показал на грузовик, уже стоявший под навесом.

Пока оба земляка из-за Вислы толковали у ворот, Вихура подошел к танку и, остановившись перед экипажем, раскрыл сжатый кулак.

— На гумне, представляете? — И он показал на раскрытой ладони довольно крупное сердце из янтаря.

— Он какое замечательное! — воскликнула восхищенно Лидка.

— Представляете? А по обеим сторонам свежая кладка, стена из кирпича.

— Вихура… — хотел остановить его Янек, взяв у него с ладони янтарь.

— Как эти со своими подводами смотаются, надо будет развалить стену ломом.

— Подари, — попросила Лидка командира.

Кос машинально протянул ей янтарное сердечко и тут же нахмурился.

— Капрал Вихура, не вздумайте тронуть ни один кирпич, — приказал он. — Ясно? Сюда в хозяйство придут люди, а вы хотите им разломать строения…

Вихура обиженно молчал, а когда Янек пошел к воротам, шофер покрутил головой, показывая, что он придерживается иного мнения на этот счет.

— Сержант Кос, — представился командир танка, подходя к начальнику обоза. — Мы хотели бы оставить у вас ребенка и корову.

— О корове ваш солдат мне уже говорил. Можно пустить ее в стадо.

Черешняк, не дожидаясь дальнейших пояснений, погнал Пеструшку на луг, подгоняя ее березовой веткой.

— А что за ребенок? Откуда? — поинтересовался пехотинец.

— Здешний. В эвакуации бомбой его родителей убило.

— А что за здешний? Немец?

Янек, не желая произносить вслух последнее слово, молча кивнул головой.

— Ничего из этого не выйдет. Не могу, гражданин сержант. — Плютоновый решительно покрутил головой. — С нами едут женщины из концлагерей, едет парнишка, на глазах которого немцы зверски убили его отца и мать…

— И все же ребенка нужно отправить в тыл, в детский дом или еще куда-нибудь…

— Даже если я его под охраной довезу, все равно и в детском доме ему не прожить.

— Война кончается.

— Кончается, кончается и все никак не кончится. Я вчера послал капрала и рядового разведать, где есть пастбища и куда стадо дальше гнать. И вот до сих пор не вернулись. Может, встречали их?

— Выпили небось и теперь спят где-нибудь.

Выражение на лице плютонового резко изменилось.

— Не могли они выпить. Я их хорошо знаю. А капрал — это мой отец. Вы ночью не слыхали выстрелов?

— Слыхали, — улыбнулся Янек. — Даже очень близко слыхали…

О ночном пожаре он не помнил, но о бое у моста хотел рассказать. Едва он начал, как его слова прервал стук очереди из-за речки. Веер пуль просвистел над фольварком и двором, с треском разбилось несколько черепиц на коровнике.

— Что за дурень!.. — начал было возмущаться плютоновый.

Он предполагал, что, наверное, кто-то из своих выпустил очередь, но в это время с другого берега затарахтело сразу несколько автоматов.

Охнул миномет, и на дороге разорвалась мина. Вместе с Косом все бросились через двор к строениям, к танку. Около него, захваченные врасплох неожиданным обстрелом, собрались остальные члены экипажа. Григорий помогал маленькому Франеку удерживать черного жеребца, напуганного криками возниц.

— Спокойно! Заезжайте за коровник, — приказал подофицер возницам. — Все, кто с винтовками, ко мне.

Обстрел не прекращался. Пули летели теперь ниже, взбивая во дворе фонтаны пыли. Один из солдат, пробираясь ползком, вытащил из зоны обстрела раненую женщину. Раздался еще взрыв — упал убитый конь. Бежавший с ним в упряжке второй конь сломал дышло, перевернул повозку и дернулся еще раз, запутавшись в упряжи. Разрывы мин передвинулись в сторону луга.

— Перебьют, сволочи, все стадо.

Григорий взял у парнишки пастуший бич с коротким кнутовищем, умоляюще посмотрев при этом на Коса.

— Я отгоню! — попросил он, ударив себя в грудь.

— Давай, — согласился Кос. — Вихура и Густлик, в машину!

— И я, — попросила Лидка.

— Ладно.

— За мной! — крикнул плютоновый усатым, не первой молодости пехотинцам, подбежавшим к нему с винтовками в руках. — Цепь вправо! — приказал он и стал размещать их вдоль нижней части кирпичной стены, ограждавшей фольварк.

Одновременно с треском закрываемых танковых люков, с рокотом заведенного мотора Григорий вскочил в седло и с места рванул в галоп. Если бы его спросили, когда он последний раз ездил верхом, то вряд бы он смог точно ответить. Но едва он дотронулся до теплой конской шерсти, навыки, приобретенные еще в детские годы, подсказали ему, что делать. Григорий глубоко вдохнул воздух и от охватившей его вдруг радости громко свистнул. Шарик принял этот свист за команду и бросился бежать вслед за жеребцом.