В предрассветной мгле занимающегося дня из развалин выскользнула небольшая группа солдат с носилками и бросилась поперек улицы. И прежде чем противник успел их заметить и разгадать замысел, они проскочили в ворота.

Огонь прекратился. Елень вылез из башни.

— Вам бы дивизией командовать, — усмехнулся полковник.

— Не дают.

Оба рассмеялись и пошли навстречу солдатам.

— Гражданин полковник, штурмовая группа в составе семи человек… — начал докладывать Кос.

— Умер, — громко произнес, наклонившись над боевым товарищем, Зубрык.

— …в составе шести человек вернулась с боевого задания.

Полковник склонился над убитым, с минуту всматривался в бледное лицо и прикрыл его фуражкой.

— Благодарю за мужество, — произнес он, встав по стойке «смирно», — хотя вы и не удержали дом… — Он замолчал и добавил: — А я не взял станцию подземной дороги…

— Есть способ взять ее, — сказал Кос.

— Какой?

— Он поможет. — Янек показал на лежащего неподвижно Стасько.

— Пойдем.

И оба, к огорчению Маруси, ушли.

— Вот что значит любить командира. — Саакашвили подошел к девушке.

— Меня надо было полюбить. Почему меня никто не выберет?

— Сам выбирай, — фыркнула Маруся.

Здесь же во дворике, на крохотном газоне у замшелой каменной стены, Юзеф Шавелло саперной лопаткой копал каменистую городскую землю. Вихура отыскал сломанный штык, нацарапал на стене крест и стал выбивать большие печатные буквы.

Старший Шавелло вернулся с Черешняком, усадил его на принесенном из дома диване, обитом зеленым плюшем, сам примостился рядом и приказал:

— Сыграй.

Томаш заиграл песню, сочиненную Стасько. Всем было тяжело. Было ясно, что вот-вот кончится война и все-таки не все доживут до победы. Надо взять эту проклятую подземную станцию. Взять во что бы то ни стало.

Холодный утренний свет едва просачивался через заваленные мешками окна в подвал, где разместился штаб. В подвале было темно, и могло показаться, что там никого нет. Только после того как глаза привыкнут к темноте, можно было разглядеть фигуры спящих офицеров и солдат, расположившихся под скамейками у стен. Бодрствовали только дежурный телефонист в дальнем углу да полковник с сержантом, склонившиеся над столом, освещенным электрической лампочкой, подключенной к аккумуляторной батарее. Они смотрели друг другу в глаза, как смотрят после утомительного разговора, а возможно, и спора. Оба молчали.

На столе лежал набросанный рукой Коса чертеж: то, что он видел с крыши здания в районе станции. Рядом лежала небольшая книжечка, взятая Стасько в библиотеке желтого дома, с вклеенным в нее планом берлинского метро.

Полковник пододвинул тарелку с нарезанным хлебом, нож и открытую банку консервов.

— Ешь.

Пока сержант готовил бутерброд из ржаного хлеба и консервированной свинины, офицер говорил:

— Твой чертеж, сделанный с крыши дома, и план подземной дороги совпадают. Очевидно, со стороны затопленного туннеля они не ждут опасности и не должны выставить посты.

— Не должны, — подтвердил Янек, жуя хлеб.

— Я говорю все это для того, чтобы взвесить все «за» и «против». А сейчас пора кончать разговоры, — подвел итог полковник. — Время отдавать приказ.

Сержант хотел встать, но командир полка придержал его рукой за плечо:

— Ешь. Днем я вызову из саперного подразделения водолаза и проверю, нет ли препятствий под водой. Риск большой… С одной стороны, возможность захватить станцию и прорваться к рейхстагу, с другой — жизнь пяти человек.

— И собаки, — добавил Кос.

Полковник улыбнулся и, кивнув головой, добавил:

— Экипажу отвести машину с линии фронта и спать. Разбужу я сам.

Через открытые окна первого этажа была видна башня «Рыжего», покрытая толстым слоем серо-кирпичной пыли, из-под которой едва пробивался зеленый цвет танка. В нише с автоматом на коленях сидел рядовой Юзеф Шавелло. Теплый воздух был полон пыли и гари.

В комнате дремал в кресле Константин с очками в проволочной оправе на носу — это он взялся было пришить оторванную сержантскую нашивку к погону.

Поперек широченной кровати лежали Густлик, Саакашвили и Черешняк. Вихура устроился на составленных в ряд креслах, положив на них перину.

Маруся спала на кушетке. Пальцы ее левой руки покоились на голове Янека, который лежал на диване, подложив под голову вещмешок. Шарик примостился у ног своего хозяина.

За окном раздался залихватский свист. Кто-то насвистывал мелодию марша повстанцев Мокотува41. Юзек спустил ноги, поправил обмундирование и встал по стойке «смирно», когда в комнату вошел Лажевский.

— Тс-с-с… — Шавелло-старший приложил палец к губам. — Пусть пока отдыхают.

— Вечер близко. За ними уже идут, — ответил подхорунжий. — Пусть лучше умоются и придут в себя. — И крикнул: — Подъем, подъем, вставать!

Елень протянул руку и, чуть приоткрыв глаза, швырнул в него сапогом. Магнето отскочил и поймал сапог на лету.

Все проснулись и, вставая, потягивались. После вчерашнего боя болели все мышцы и кости. Елень, натянув один сапог, гонялся по комнате за Лажевским, чтобы отнять у него второй.

— Отдай! — Наконец Густлик догнал его, отобрал сапог и, натягивая его, топнул по полу. — Ребята, ведь сегодня же Первое мая. Мы весь праздник проспали.

— С водой неважно, — сказала Маруся, проходя в соседнюю комнату.

— Бочку уже наполнили, — заметил Юзек.

— Первое число еще не кончилось. До полуночи успеете отпраздновать! Янек! — позвал Лажевский.

— М-м-м, — промычал Кос, умываясь над тазом.

— Меня не берешь на операцию?..

— Только экипаж нужен. Зачем рисковать?

— Бог вас за это наказал. Получите шестого члена экипажа.

— Я могу уступить свое место, — вмешался Вихура.

— Кого получим? — спросил Янек.

— Командира.

— На что он нам сдался? У нас свой есть! — возмутился Густлик.

— Какого черта?! — вскипел Саакашвили. — Не нужен он нам!

— Офицера вам дает полковник. Капитана, да еще русского.

На минуту воцарилось молчание. Умытая и причесанная, вернулась в комнату Маруся с чайником в руке.

— Кому горячей? — И тут же спросила: — А что, русский капитан хуже?

Константин Шавелло, сидевший ближе всех к двери, вскочил и подал команду:

— Смирно!

— Вольно! — входя в комнату, сказал полковник. — Не докладывайте… Я хочу сообщить вам о том, что водолаз никаких препятствий не обнаружил. Можно начинать. А для усиления экипажа я даю вам минера-виртуоза, если так можно сказать. — И отступил от двери, чтобы пропустить его.

В комнату вошел офицер в форме советского капитана, в фуражке с красной звездой. Он встал по стойке «смирно» и привычным движением поднес руку к головному убору.

Четверо присутствующих окаменели. Елень так сжал в руках безопасную бритву, что треснула ручка, но силезец и не заметил этого. Маруся стояла с чайником, из которого мимо кружки струйкой лилась на пол горячая вода. Саакашвили с силой рванул воротничок гимнастерки — оторванная пуговица с треском ударила в стекло. Кос, улыбаясь, смотрел в лицо капитана, которое было так похоже на лицо их первого командира, и, тронув собаку, сказал:

— Поздоровайся, Шарик.

Собака посмотрела на хозяина, как бы спрашивая, чего от нее хотят, потом подошла к пришельцу, равнодушно понюхала его ладонь и вернулась к ноге своего хозяина.

Это решило все. Лица членов экипажа сразу же изменились, как будто внутри у них лопнула натянутая струна. Капитан, все еще держа руку у головного убора, по-уставному представился:

— Капитан Иван Павлов, минер.

Туннель метрополитена освещался несколькими яркими лампочками в металлических колпаках. Тарахтел двигатель, отравляя газами воздух, которого здесь и так не хватало. По дну туннеля извивались искореженные рельсы, уткнувшиеся в небольшую гряду развалин, за которой лежало черное зеркало воды, отражавшее яркие лучи света. Туннель круто уходил вниз, исчезая в воде и мраке.