— Семенов. Поручник Василий Семенов…

— Василий Семенов, — повторил кашуб. — Надо запомнить. Чтобы как дождь смоет надпись, так поправить и детям сказать. А он был издалека?

— Из России, — объяснил Янек и спросил: — А этот Вест, о котором вы говорили, поляк? Странная фамилия…

— Поляк, а Вест — это его партизанское имя.

— А на самом деле как?

— Этого я не знаю, и спрашивать не надо. Если бы даже и знал, то не сказал бы. Партизанский порядок. — Он левой рукой гладил по голове Шарика, который с первой же минуты проникся к нему доверием.

Они кончали есть. Уже почти совсем стемнело, и со стороны Гдыни стали отчетливее слышны раскаты и видны вспышки.

По шоссе подъехал грузовик, а за ним танковый тягач с краном. Обе машины остановились. Через поле в сторону поврежденного танка направился механик в комбинезоне. Он подошел к ним, вытирая руки комком пакли.

— Союзники, привет! — сказал он по-русски. — Как звать вашу машину?

— «Рыжий».

— Значит, мы к вам.

Он обошел вокруг танка, осмотрел пробоину и разбитый мотор, вытащил из кармана фонарик и дал знак стоявшим на шоссе.

— Все будет в порядке, — заявил он. — Выбросим старый, поставим вам новый, гвардейский мотор. К утру все будет готово, успеете еще повоевать.

Тягач переехал через кювет и, описав полукруг, подошел к танку сзади. Стрела крана торчала над ним, как острый, загнутый коготь.

Кашуб собрал миски, свернул салфетку, сложил все это в сумку и спросил Янека:

— Утром в бой?

— Да.

— Вас только трое?

Янека пронзила мысль — он совсем забыл! Им не хватает четвертого члена экипажа.

— Ничего, подберем кого-нибудь по дороге, — пробормотал он.

Работали молча, понимая друг друга с полуслова. Ночь была темная, и они подсвечивали себе небольшими лампочками-времянками, провода к которым тянулись от тягача и танка.

Провозились дольше, чем думали. Старый мотор сняли быстро, но потом потребовалось все как следует очистить, убрать из моторного отделения даже самые мелкие осколки, вытереть все начисто. При установке нового мотора тоже были затруднения, но наконец и он сел на свое место. Открыли подачу топлива, и Саакашвили с бьющимся сердцем нажал на стартер. Завертелся маховик, передал движение на мотор, и тот сразу заговорил мощным звучным голосом. Выключили его уже в полной темноте, пожали друг другу руки и быстро, ловко установили над мотором броневую плиту.

Дыру от снаряда залатали раньше.

Механики закурили и уже собирались уезжать, но в это время Шарик дружески заворчал, и из темноты снова вынырнул тот же кашуб.

— Жена подогрела кофе и испекла для вас булочки.

— О, да у вас здесь отлично налаженное снабжение, — смеялись русские. — Сразу видно, опытные фронтовики, с голоду не помрете.

Булки и кофе были поровну поделены на всех, включая, конечно, и Шарика. Когда они ели, кашуб потянул Янека за рукав:

— Вам ведь одного не хватает. Я привел четвертого.

— Кого?

Только сейчас Янек рассмотрел, что на расстоянии шага от него стоит человек, тоже в шляпе и в темного цвета гражданской одежде.

— Вест, — представился незнакомец.

Он пожал Янеку руку и подал какие-то бумаги. Кос отошел к танку, через люк водителя-механика просунул голову внутрь танка и, взяв в руки ремонтную лампочку, прочитал: «Удостоверение выдано поручнику Весту, командиру партизанского отряда…» Дальше говорилось о совместных действиях с бригадой при взятии Вейхерово, о чем он уже знал, и внизу стояла подпись генерала.

— Вот еще… — Вест протянул другую бумагу. Это было временное удостоверение о представлении к Кресту Храбрых, тоже подписанное генералом.

Янек погасил лампочку, отдал документы.

— Хотите с нами?

— Да.

— В танке воевали?

— Еще нет.

— Ручной пулемет знаете?

— Немного.

— А рацию?

— Могу работать.

— Очень хорошо. Гжесь, Густлик!

Они подошли ближе, Янек представил:

— Поручник Вест, о котором нам говорили. Поедет с нами новым четвертым.

— А что, — согласился Елень, — поедем.

— Все готово, — подтвердили русские.

Танкисты пожали на прощание руки механикам. Тягач выехал опять на шоссе и там остановился.

Кос подал команду:

— По местам!

Неизвестно, как это получилось, что, хотя Саакашвили был старшим по званию, а у Еленя было больше боевого опыта, Кос как бы по молчаливой договоренности принял командование на себя. И так же без разговоров поручник Вест, хотя и был офицером, занял место стрелка-радиста.

Взревел мотор. Танк двинулся, сделал поворот влево, вправо, вышел на шоссе и остановился, урча мотором на малых оборотах.

Механики с тягача подошли ближе, один из них крикнул:

— Как новое «сердце»?

— Хорошо! — ответил по-русски Янек.

— Счастливо воевать!

Первым двинулся грузовик, за ним — тягач. Махая танкистам руками, русские поехали в сторону Гдыни. Кос с благодарностью смотрел им вслед, думая, хорошо ли они, экипаж танка, поблагодарили их, потому что «Рыжий» и в самом деле получил новое «сердце».

Янек со своего места в башне спустился вниз, присел на корточки между Григорием и Вестом. Выглянул в открытый люк и сказал:

— Справа, во рву, разбитая машина. Попробуйте пулемет.

С последним словом раздалась короткая очередь, пули отсекли острый клин железа.

— А как радио?

— Уже разобрался, — ответил Вест. — Здесь переключатель на танковое переговорное устройство, здесь прием и передача. На какой волне работаем?

— Семьдесят четыре метра.

— Поехали? — спросил Григорий.

Янек на мгновение задумался.

— Вы, Вест, останьтесь, а мы сейчас вернемся. Попрощаемся, ребята, с Василием.

Они вышли из танка, в темноте отыскали холмик, остановились перед ним втроем, сняли шлемофоны. Шарик присел рядом. Янек взялся за деревянную кобуру маузера и отвел руку, отказался от прощального залпа. Он подумал, что не надо будить того, кто спит. Поправил слегка покосившуюся табличку. Немного можем мы сделать для погибших — только помнить и жить так, как они бы этого хотели.

Они надели шлемофоны и вернулись на шоссе, где их ждал «Рыжий» и новый четвертый — Вест.

Ночь выдалась трудная. Окруженные на Оксыве гитлеровцы дрались с отчаянием обреченных. За спиной у них был высокий обрывистый берег и Пуцкая бухта. Их единственной надеждой были десантные баржи, которые под покровом темноты и под прикрытием орудий боевых кораблей подкрадывались к берегу. Гитлеровцы стремились продержаться еще хотя бы несколько часов, лишь в этом случае они могли надеяться, что их все-таки эвакуируют.

Перед наступлением сумерек гитлеровцы провели сильный артиллерийский и минометный налет и стремительной контратакой отбросили назад танки и пехоту бригады, занимавшей фольварк. В течение двух ночных часов наши готовились к новому штурму, а затем совместно с советскими тяжелыми танками и самоходной артиллерией нанесли удар и снова овладели фольварком.

Теперь наши окопались здесь, укрылись за остатками стен и прочесывали пулеметными очередями пространство, лежавшее перед ними. Утром они должны были нанести удар из фольварка и выйти к берегу моря. Атаковать предстояло утром, а сейчас еще ночь. Она неторопливо уходила, близился рассвет. Генерала беспокоил артиллерийский огонь, который гитлеровцы вели по фольварку. Огонь был, правда, не слишком сильный, но выстрелы раздавались каждый раз с нового места, и стреляли орудия разного калибра, принадлежащие различным батареям. Генерал на своем командном пункте прислушивался: он знал, что противник производит пристрелку. Все это предвещало контратаку, а у бригады уже почти не оставалось резервов.

Последний танковый взвод — это был взвод управления — он послал к переднему краю еще с наступлением ночи, когда наши бросились в атаку, чтобы во второй раз отбить у противника фольварк. В резерве у командира бригады остались только два отделения автоматчиков и рота крупнокалиберных зенитных пулеметов.