Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Прошагали до мотоцикла молча.

– Привёз я тебе «Крещение», только оно не по задуманному… – Вытащил из-под сиденья тетрадку, – у нас с тобой как читательско-писательский клуб – обмен рукописями. Вступление оставляем, а у первой главы название тогда уж переправь на твоё – «Бог не тот!».

– Хорош подарочек к 1000-летию!

Лещ

Нина Ивановна – Сергей Иванович – лещ – неравная битва

В прекрасной ключевой воде

Лещи водились.

И.А. Крылов, «Лещи»

Нина Ивановна

Не стыдись, страна Россия!

Ангелы – всегда босые…

М. Цветаева

В бригадирской, располагавшейся в правом крыле первого этажа «Хилтона», откуда звонили в Коломну насчёт необычайного экземпляра, Нина Ивановна решила вдруг, вопреки договорённости, леща не оставлять. Сказала: «Мой это» – хоть никто и не оспаривал, и по земле поволокла мешок к себе в лачугу. Дома успела только налить полстакана «розового крепкого», купленного впрок на завтрашнюю годовщину памяти Сергея Ивановича (магазинчик в отделении работал два раза в неделю, вторник и четверг, а поминать надо было в воскресенье), и уже почти закончившегося, как перед палисадом остановилась белая машина.

– Ой, ребята! – всплеснула она в окно руками, едва не опрокинув «розовое». В прошлом году они приезжали спустя недели две, как старик ушёл, а в этом, видишь, ровно на годовщину успели. Родные дети разъехались, так рада этим, московским – который год привозят городских гостинцев – спиртику «для компрессов» да батон варёной докторской, в Дединово не достать, а беззубым старикам два кило деликатеса за счастье. А поначалу ребят невзлюбила, Иваныч от них с берега всегда являлся тёплым, а чаще и не являлся вовсе, вместе сутками будылили, да что уж… батон-то варёной всегда ей перепадал. Теперь вроде родни.

– Вот, приехала твоя команда, – обратилась она к мешку, и, как будто услышав её, мешок шевельнулся.

Капитан после счастливого воскресения Орла еле угомонил братьев по стакану. Понимал: в поле надо выходить, помнил дедов полузавет: живите, как должно, все получится, всё, что нужно, произойдёт. А должно было утром выходить в поле сажать капусту, да и ни к чему скандалы с самого начала, ни к чему баламутить пространство – вдруг оно да не отзовётся в нужную минуту? И без прогулов не ангелы А выходить непросто было: у Аркадия клевала бройлерная уклейка, вопил с берега: «Оставьте меня дежурным!..», Поручик, гусар, вдруг не захотел пьяным садиться за руль, Николаича пробило «на мысль», его в этот момент не тронь, Винч, как попугай, повторял: «Дороги не будет, дороги не будет…», и, чтоб она была, все наливал и наливал. Африка вообще перепутал дни и твердил: «Воскресенье, сегодня воскресенье, в воскресенье не работаем!», хотя была суббота. Один Семён, слава богу, в поле, что-нибудь там наврёт про их задержку.

Наконец впятером (Аркадий остался-таки «дежурить» – уклейка!) загрузились. Тормознули около пономарёвской хибары – колбаса второй день просилась в холодильник.

Нина Ивановна вышла навстречу. Бывшая школьная учительница здорово смахивала на бабушку Ягу: простоволосая, седины давно не чёсаны, один зуб сверху, круги под бесцветными глазами и, главное, их прищур, который к радостной улыбке на старческом лице добавлял этакой яговской хитринки: заходите, гости дорогие, в баньке искупаю, на метле покатаю, а потом уж, извините – на лопату. Физиков, впрочем, такие тонкости не отвлекали от главного: Нина Ивановна, вдова их «берегового» (есть водяной, есть домовой, Сергей Иванович был береговой) была дома – чем не повод? Капитан вздохнул – одиннадцатый час! Тимофеич наверняка уже на нерве – но… как не выйти и не обнять Нину Ивановну? И как, обняв, не зайти, а, зайдя – не выпить? Тем более, что появилось странное чувство: зайдут – а за столом сидит себе Сергей Иванович и кружка с бормотой в клешне. Пошли. Капитан с распростёртыми объятьями, Винч со своей на литр двести флягой, Африка с закусоном, Поручик с колбасой, Николаич сам по себе – ему, оторванному от «мысли», едва покинули защитный берег, опять поплохело («Надо, Николаич, и тебе какой-нибудь псевдоним придумать, больно ты заметен!»)

Жильё у Нины Ивановны было повеселей лёхиного, и расшитое крестиком полотенце на месте, где быть бы иконе, и цветочек на подоконнике, и занавесочки на окнах, но – бедность! а за ней, как ни упирайся, ползёт небрежение к уюту: вот и не метено, батарея пустых бутылок, постель – матрас без простыни и комом на нём лоскутное одеяло без пододеяльника. Пустоголосая печаль.

– Убого живёте, Нинванна, – переступив порог и оглядевшись, вздохнул Капитан.

– У бога, милый, у бога, как иначе.

Засуетилась. Появилась полбанки солёных огурцов с белой плесенной плёнкой поверх рассола, вскрытые поржавевшие кильки в томате, сковорода с жареной третьего дня плотвой, разнокалиберные стопки и стаканы. Колбасу убрала в холодильник, включила его в розетку – «Иней» взбрыкнул и затрясся в виттовой пляске.

– Рычит, а не морозит, поганец, – посетовала хозяйка, – и что ему надо? Говорят, какого-то хрену, а куда его тут вставлять?

– Фреону, – уточнил быстро соловеющий Николаич, да кто бы его слушал.

Расселись – по двое на табуретку, физик, как самый нестойкий, на перевёрнутый бельевой бак. Африка выложил сало, тушёнку, батон ещё не зачерствевшего хлеба. Виночерпий разлил.

– Ты, Нинванна, нашего выпьешь, или своего?

– Вашего, свою успею.

– Грамотно. Что, со свиданьицем или уж помянем?

Нина Ивановна только рукой махнула и… махнула свою стопочку без всяких тостов.

– Значит, помянем.

Выпили, не чокаясь.

– Мы, Нинван, завтра Иваныча проведать собрались, – начал было Капитан, но «Нинвана» его оборвала.

– Чего завтра? Чего его проведывать?

Не успели изумиться, как Нинванна указала на на мешок.

– Вот он лежит, проведывайте.

Мешок в этот момент подпрыгнул. Николаич упал с бака.

– Кто?

– Сергей ваш Иванович, кто ж ещё. Явился, как обещал.

Сергей Иванович

…народ наш, – скажу это не обинуясь, – просвещённее своей интеллигенции.

О. Сергий Булгаков

У каждого со стариком за эти годы сочинилась своя история, каждый его по-своему любил и кусал теперь локоток, что, вот, не стало – все истории были незаконченными, рассказы не дорассказанными.

Помнил свою первую встречу с Сергеем Ивановичем Виночерпий. Сначала, как и Капитана, удивили его стариковские руки, в которых трехсотграммовая кружка пряталась, как в руках Винча лафетник.

– Зато у тебя голова большая, – отвечал на удивления старик, – это кто чем трудится, ты же на своей работе головой работаешь?

– Не, дядь Сереж, я не головой, я пальцем. Пять, четыре, три, два, один, пуск – и пальцем на кнопку. Вся работа. Обезьяну посади – хуже не будет.

– Весёлые, это хорошо. А как же в нём, в реакторе вашем, внутри, если без головы? Не само же по себе!

– Конечно, не само, а только после пальца. Сначала пальцем, а потом уже внутри.

– То есть, что ж – голова не нужна?

– Как не нужна? Мы же ей пьём.

– Разве можно? Допускают?

– Э, тёмный ты, дядь Серёжа, на нашу работу трезвых не допускают. Когда принимают, в анкете даже графа есть: пьёшь – нет. Если не пьёшь – не берут.

– И что ж у вас там ларёк есть винный или как?

– Зачем ларёк? Выдают. У нас с этим строго: на месяц на человека два литра спирта под роспись.

– А кто не может, печень или там язва?

– Тех отправляют лечить, в специальные клиники, лечат и снова – в бой. Нет, у нас не пить не положено.

– Да я слышал, что винцо от этой вашей радиации первое дело.

– И первое, и второе, и третье.

– А как же бабы? Тоже пьют?

– Баб у нас нет. Уборщицы-пенсионерки, которым уже не рожать.

– А вам что – тоже не рожать? Как с этим? Говорят, ведь, того…

69
{"b":"755667","o":1}