Привстав на цыпочки, через плечо ему заглядывала Катя – это уже было интересно…

– Потом выпили…

– Погоди, погоди, тут ещё, другой уже рукой: «…Не описываю красоты Крыма, сие бы заняло много время, оставляю для другого случая, а скажу только, что Ахтиар лучшая гавань в свете. Петербург, поставленный у Балтики, – северная столица России, средняя – Москва, а Херсон Ахтиарский да будет столица полуденная моей Государыни. Пусть посмотрят, который Государь сделал лучший выбор…»

– Это не я, – Поручик заглядывал Семёну через плечо. Сам факт написания им такого странного текста его нисколько не смущал, а вот соавторство…

– Понятно, не ты. Тут, похоже, приложил руку…

– Сам генерал-фельдмаршал, – заглядывая в листочек, объяснил Поручик и посмотрел на Капитана.

– Тоже неплохо, – комментировал Аркадий, – из капитанов да в генерал-фельдмаршалы.

– А ведь я в Крыму и не был, – удивлялся Капитан, – не был… до этого не был! – оглядел берег потянулся, и крикнул что было голоса, – не-е бы-ыл! – секунд через пять правый берег гулко откликнулся: «Не-е бо-о».

– Ты чего?

– Ничего, ничего…

– Но и это не помешало вам выпить? – Семёну было уже завидно, что не участвовал в произошедшем на косе в его отсутствие.

– Это – не помешало. Выпили, но склока началась сильная.

– Что так?

– Первый севастопольский камень освятить собрались… вон он лежит, около катушки.

Около стола-ондулятора между двух ящиков действительно лежал внушительный булыжник не меньше центнера весом – откуда?

– То есть – обмыть?

– Обмыли-то без склоки, а вот по какому обряду освящать – заспорили.

– Да и не заспорили бы, если не Африка. Как заорёт: вспомнил!

– А что, если вспомнил… Мне же днём Катюха, – Катя, подтверди! – сама сказала: раскол сегодня, клятвы на староверов наложили. То есть вчера, 12 мая, мы ещё староверы, завтра, 14 – никониане, а освящать сегодня. Как?

– А ты что, разницу знаешь? – удивился Семён.

Катя оторвалась от своей работы и в упор посмотрела на Африку.

– Знаю… уже знаю.

Но в этот момент, оставив троих смотреть друг на друга, опять всплеснулся вопросом опоздавший Николаич.

– А как он исчез, как? Утонул?

– Тебе же сказали – исчез.

– Ага! – Николаич отошёл в сторонку что-то соображать.

– Тут мы и разделились… в смысле – раскололись. Я, Фёдор и Епифаний… – кивнул на Аркадия и Виночерпия – за Аввакума…

– А ты, значит, Лазарь?

– Ну, так – Лазарь, Фёдор и Епифаний… всем известно, – и с опаской огляделся: никому ничего до сего дня ни про какого Епифания известно не было, – Капитан и Поручик за Никона.

– По алфавиту, что ли?

– По убеждениям! Мы вокруг камня во так пошли, а эти – против. Они же не понимают…

– А камень-то откуда? Я уезжал не было.

– Африка откуда-то приволок.

– Я для бани… наверное… – вспомнив реалии, почесал затылок Африка.

– А сказал – краеугольный!

– Какой же он краеугольный, почти круглый.

Поручик попробовал сдвинуть камень с места.

– Как ты его нёс? Его же с места не сдвинуть, ну-ка, подними.

Африка только почесал репу: нёс? Не нёс?

– Тихо, тихо… а Николаич за кого был?

– Да он только в Пустозёрске проснулся.

– Что ж ты слабенько так? – «И в Пустозёрске побывали! География у них…» – в автобусе вырубился, Севастополь проспал…

– Я же не лётчик, – Николаич не успевал стряхивать с носа пьяно-аллергическую соплю. Это лётчиков набирают по здоровью, а спрашивают, как с умных. У нас, физиков, сам знаешь, наоборот: набирают по уму, а спрашивают, как со здоровых.

– Ладно, потом что? – Семён стал сомневаться сам: может это его не было тут два-три дня? – Уснули… или нет?

Ребята переглядывались, ища друг в друге подтверждения последующих странствий по былому.

– Это нам направление показывали, куда плыть! – осенило Капитана.

– А почему именно эти картинки? Там, в прошлом, что, баб красивых не было? Показали бы какую-нибудь красную девицу…

– В бане!

– С подружками!

Старались шутить, но настроение у всех после сна и снов было возбуждённо-тревожное. Помолчали, каждый, хмурясь по-своему, вспоминал странное и непонятное, случившееся с ним словно на самом деле. Молчание затягивалось, Капитан поспешил разрядить:

– Всё! Хватит грузиться! Это же просто сны, – хоть сам, конечно, так не думал. К нему начала подступать уверенность, что именно сегодня, уже скоро – солнцу до реки осталось совсем немного – произойдёт то самое долгожданное событие… чудо, которое десять лет втайне от самого себя, в полутайне от этих родных ему ребят он ждал и верил, что оно случится – всё сходилось: показал себя корабль, сны с фантастическими нырками из реальности в ирреальность и обратно – одно письмо чего стоит, и, главное все семеро здесь, вытрезвленные этим недолгим долгим сном, подготовленные им к настоящему чуду. Скоро, скоро уже, коснётся солнце реки и всё случится… Один минус – женщина на косе… надо ж было её Семёну притащить!

– Сны… Разные они бывают, – словно услышав капитанский укор, не согласился Семён, – Африка вон в прошлом году во сне гонорею подхватил, – и виновато покосился в сторону Кати, но её рядом не оказалось, она, в своих мыслях, сидела чуть поодаль около кромки воды как серовская Ифигения в Тавриде, даже со спины чувствовалась какая-то не женская печаль-тоска, не сочувствие вызывающая, а лишь желание приобщиться, Семён даже движение сделал в её сторону… но кто-то упёрся ему в грудь и одновременно отвесил подзатыльник: куда ты, мол, со свиным рылом, это ж на самом деле Ифигения! И в это, после только что прослушанных историй от морфея, поверить было не мудрено – щёлкнул тумблер (от подзатыльника?) и… конечно же Ифигения, дочь Тесея и Елены, дар, обещанный богине Артемиде, как самое прекрасное из родившегося в тот год, обманутая, принесенная в жертву, спасённая и сделанная Артемидой бессмертной, божеством лунного света. Конечно же, это она! Богиня поселила её где-то в Скифии, на Белом острове… А Серов, хоть и подсмотрел, да не точно – море, скала. Какое море? Река и черёмухи!

Ведь не в том беда, что русский человек пьет, а в том беда, что русский человек думает.

В. Пьецух

Дальнейшие вспоминания были абракадаброй. Если в Ахтиарскую бухту они заходили всей командой, и фантасмагорическому походу были свидетельства – потопленный «Северный орёл» с этой стороны и письмо (почему на листке из его тетради?) с той, то следующие сны шли россыпью в частно-переплетённом порядке, как будто нанятый морфеем киномеханик торопился, зарядил в свой аппарат сразу шесть плёнок, перепутав при этом концы и начала, и крутил с удесятерённой скоростью, что, правда для сна вполне приемлемо. И можно было бы так и посчитать эту абракадабру снами, если бы не исчезнувшие почти полтора литра спирта – за каждого персонажа, оказывается, пили! Виночерпий удручённо потряхивал жалкими остатками в опустевшей фляжке.

– Так вы спали или пили? – никак не мог взять в толк Семён.

– С Яковом – пили… – нахмурился, вспоминая, Африка.

– С каким Яковом? – Семён демонстративно оглядел поляну, мол, где этот Яков?

– Звездоночным… ну, Заведеевым. Вон, Аркадий ещё сеть с ним хотел ставить, тоже рыбак оказался.

– Поставили? – обратился уже к Аркадию

– Не… он же человеков собрался ловить, ячея, поди, полметра… так, выпили и всё.

– Поди…– передразнил Семён. – И всё?

– Ну, как… с рыбалкой всё, а на благословение Годунова он остался, пить-то мастак.

– На чьё благословление? – Семён в изумлении опустился на камень.

Теперь все посмотрели на Капитана.

– Да, благословляли Годунова на великое государство Московское, – совершенно трезвым голосом доложил Капитан – было ведь, чего теперь сюсюкать, – что бы там не говорили царь был правильный, невезучий только. Хорошо выпили за Бориса Фёдоровича.