Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Вот эта герметичность его и подвела. На носик, откуда у всех капает, был одет резиновый шланг, который через обжимающее отверстие в крышке банки опускался на дно и с него вытекало, не брызгая и не булькая, как фекалии в море – сразу на глубину и далеко от берега. Когда к четырём часам (в это время Рыба как раз сообщила Ману, что близится конец света и все живые существа погибнут) из двух с половиной литров самогона первой перегонки в банку натекло полтора литра второй, то есть самогон должен быть никак не меньше семидесяти, что Виночерпий в этот раз и требовал, Аркадий выпил, чокнувшись с нержавеющим Дедом, ещё тридцать, закрыл «Махабхарату», закрыл воду, выключил газ под аппаратом и пошёл спать до семи.

Встал в семь тридцать, принял душ, и собрался уже выпить тридцать из последних, должных остыть, полутора, как обнаружил вдруг, что банка пуста. Чудес на РИУСе он видел много, но не таких подлых. Конечно, можно было явиться к Виночерпию и с шестью литрами, но принцип! Чего же он сидел до четырёх, и – главное! – куда делся самогон? Испарился? Люба? Барабашка? Может сам вставал, слил да заспал? А куда слил? Одна трёхлитровая полная, половина и половина, это шесть, и в этой должна быть половина. Должна – а нет. Минут десять он сидел на табурете и смотрел на пустую банку в упор – отгадка не давалась.

– Что сидишь-то? Время скоро восемь! – Люба вывела его из оцепенения, – разбирай свою бандуру, я с ней потом возиться не буду.

Не Люба… Хоть и была недовольна, но всё-таки не так, как если бы знала, что эти семь литров не на всех, «просто меня попросили выгнать, поскольку аппарат…», а на каждого, и у каждого была такая же легенда. И то причитала: «И почему ты – на всех? Снасти – ты на всех, самогон – ты на всех! И куда вам столько! Упиться?» Бедная глупая женщина – куда! Туда! Если б хоть догадка в ней была, что на каждого, хоть сомнение – не пустила бы ни в какой колхоз, Валерусику её пить нельзя было совсем… Совсем – нельзя, а как всем – можно.

Выпил-таки – из другой банки – похмельные тридцать для просветления в мозгу, традиционно чокнувшись с невидимым своим собутыльником и… застыл: Дед?! Нет, нет, на своего визави он не грешил – придуманный им Дед был больше он сам, чем Валерка Ощепков и Аркадий вместе взятые, но он вспомнил, как Семён, Юрка Алексеев, рассказывал какой-то ужастик, в котором у… мопассановского что ли, героя графин, полный с вечера, к утру бывал пуст.

За окном уже вовсю куржавился майский день, и поэтому страшно совсем не было. Так или не так, но надо было собираться.

Приступил к демонтажу… и тут всё понял. Чем гордился: герметичный аппарат, остывая, вместо воздуха всосал чистейший, двух перегонок продукт обратно в своё мутное съёживающееся чрево. Покачал аппарат: точно, всё внутри.

Выругался и включил газ и воду – сдаваться русские физики не привыкли, если эксперимент требует повторения, он его получит. Струйка обозначилась только в начале девятого, когда уже нужно было быть у Африки в гараже, а в девять, когда ещё и литр не вышел, его прищемило, как огуречное семя: столько людей его ждут!

«Ну, что ж так медленно! – и прибавил газу. Потом, мысленно же, Тимофеичу, он наверняка начал уже психовать у горки – ведь из-за него, герметизма, – Тимофеич, подержись, скоро будем!»

Орден Орла

…а затем на юг, вон из города, и прямо на реку. Вас ждут!

М. Булгаков, «Мастер и Маргарита»

«Подержись тут!» – к горке подкатил львовский автобус, из него появились парткомовец Гарков, фактически первое лицо в партийной иерархии, потому что формально первые каждый год новые, временщики, а зам – вечный, и «ядерный папа» Зотов Анатолий Григорьевич, начальник того самого восьмого отдела, где и сосредоточены все ядерные, ускорительные и прочие климатические аппараты. Шофёр Селифон (Селифонов Василий Сергеевич) встал в двери на ступеньку – сверху виднее. Тимофеич сразу отметил эту его позицию – с неудовольствием: не он наблюдает, а за ним.

У партийцев-ядерщиков, даже после апреля 86 года, было всего две задачи: обеспечивать посевную (уборочную) в подшефном Люберецкому райкому Луховицком районе и бороться с пьянством. Райком блюл, Гарков блюл и Зотову деваться было некуда – тоже блюл. Райком за Гарковым, Гарков за Зотовым, Зотов за своими физиками. Эвон, тридцать ядерных душ, два начальника установок, четыре начальника смен, три оператора, механики, КИПовцы, дозиметристы… а ещё в отпусках, а ещё в отгулах за колхоз же (этот выезд обойдётся ему в… тридцать три на восемь… двести сорок и двадцать четыре… в двести шестьдесят четыре отгула), – как работать?

В общем, делать у горки тут бы и нечего, хотя отеческое напутствие, как им обоим справедливо казалось, не помешает, да и на счёт Орликова убедиться. Не видели его аж с Ленинского субботника, когда, как водится, все упились, и Орликов взял традиционный больничный. Болел до сих пор и опять доболелся бы до Электростали, что, может быть, и неплохо, глядишь, если б на этот раз не сбежал, и его подлечили бы, да вот одно обстоятельство…

Три года НИИП в партийной отчётности неизменно снижал, в смысле – занижал, как было иначе, когда кампания? – «пьяные» показатели, и вот райком рекомендовал, коль такие успехи, рассмотреть вопрос о серьезном поощрении институтского председателя Общества трезвости, а для вручения памятного знака в честь трёхлетия Борьбы обеспечить его явку 17 мая на торжественное заседание непосредственно в райком. А если он ещё и член, и при этом отличник производства, предлагали рассмотреть его кандидатуру на представление к государственной награде – ордену «Знак Почёта». Кто же мог сказать, что Орликов не отличник производства? Его рентгено-импульсный ускоритель работал, как часы. Двадцать лет назад, едва спустившись – в прямом смысле – с небес, он в Межведомственном центре радиационных испытаний, будущем НИИПе, стал начальником коллектива, работающего по высоковольтной ускорительной технике, а скоро и начальником красавца РИУСа. Первое время, истинно как с ребёнком, нянькались с невиданной установкой дни и ночи – было такое вдохновенное время борьбы с заокеанским чертями за паритет в оборонных отраслях науки. Конечно, в том, что теперь сильноточный импульсник работает как часы, заслуга была его, Орликова… процентов на пять. Инженерные службы, коллектив краснозвёздной установки (на каждую тысячу импульсов на бочкообразном корпусе рисовалась звезда, и звёзд этих было уже десятка полтора, хотя могло быть нарисовано и больше – в ночные смены ускоритель «стрелял» по договорённости с экспериментаторами и вдвойне против графика, без всякой фиксации сверхимпульсов в оперативных журналах, зато с мгновенной оплатой в мировой жидкой валюте, бывало, что и на запредельной мощности, а, чтоб не сгорели при этом внутренности, перед такими импульсами молились: «Ну, Никола Батькович, помоги!»), великие спецы, хоть и поголовные пьяницы – вот чья настоящая заслуга в безотказности аппарата… процентов, может быть, даже на десять. На тридцать пять – ИЯФовских мастеров из Сибирского отделения академии наук в Новосибирске, под крылом Герша Ицковича так разработавших и изготовивших чудо-ускоритель, что «ломай! – не тут-то было…», а уж на оставшиеся пятьдесят – сам Никола Тесла, чей простейший, только очень мощный трансформатор и прятался внутри этой огромной бочки. Где ныне Тесла, где Герш Ицкович со славной плеядой абрамянов-цукерманов-вассерманов (создатели генераторов мощных импульсов электронных пучков и рентгеновского излучения)? И кто в раздающем ордена райкоме вспомнит о вечно пьяных механиках и операторах? По всему, по всему выходило, что Орликов был почти обречён на «Знак Почёта», и за три дня до злополучного Ленинского субботника – кто его придумал? – соответствующие бумаги на трезвого ещё Михаила Васильевича в люберецкий райком были отправлены…

Выбрать председателя общества трезвости в физическом институте – проблема. Не то, что пьют все, хотя пьют все, но трезвеннику-то для чего это общество? Он и так трезвенник. Ещё Толстой, сам Лев Николаевич, трезвенник и активный враг алкоголя, не понимал этой затеи. «Как это – общества трезвости? Это когда собираются, чтобы водки не пить? Вздор. Чтобы не пить, незачем собираться, а уж если собираться, то надо пить. То есть всё вздор и ложь, подмена действия видимостью его». И, как обычно, был прав, да только Мишка с Егоркой Толстого не читали и поэтому у них была своя правда.

18
{"b":"755667","o":1}