— Если бы ты не был почти инвалидом, я бы в тебя чем-нибудь кинул, — проворчал Том, снова вооружившись джойстиком.

Смело я тут распыляюсь насчет разбитых сердец, учитывая, что на моих ладонях все еще лежали осколки Алиного. Чем лучше мне становилось, тем реже она приезжала ко мне. И каждый день я боялся, что все. Вот сегодня она уже не придет. К середине марта она была у меня максимум два раза в неделю. Я и сам уже физически ощущал, как осточертели моим друзьям я и моя больница. Но они продолжали наведываться ко мне и развлекать в меру оставшихся в резерве сил. 20 марта с меня сняли гипс. Теперь я мог хромать до главной лестницы и караулить Алину там. Так я на целых пять минут скорее узнавал, придет она ко мне сегодня или нет. Я чувствовал себя Хатико или белым Бимом с черным ухом, который терпеливо ждал и не понимал, что дожидается пустоту.

Но когда ее янтарная макушка мелькала внизу на одном из лестничных пролетов, я готов был бросать свои костыли и кубарем катиться ей навстречу.

— Когда тебя выпишут? — Поинтересовалась Алина, когда я ковылял рядом с ней обратно в палату.

— Надеюсь, нескоро.

— Что ты такое говоришь?! — Искренне удивилась она.

— Как только меня выпишут, все это закончится. — Честно признался я.

Алина обогнала меня и замерла прямо напротив, преграждая дорогу.

— Что закончится? — Прошептала она, поднимая на меня глаза.

— Мы. Ты больше ко мне не придешь.

В ее изумрудном взгляде застыло выражение, которое я даже не надеялся разглядеть. Грусть. Ей тоже было жаль.

Алина по привычке укусила себя за край верхней губы, и я уже не мог отвлечься от ее приоткрывшихся губ. Глухими ударами сердце высчитывало степень моего обожания.

Она хотела сказать что-то, но передумала. Вместо нее сказал я:

— Люблю тебя.

— Адриан, зачем ты все испортил, — вздохнула она и отвернулась, продолжив путь по больничному коридору.

Я смотрел ей вслед и теперь совершенно отчетливо понимал, почему не я один запал на нее. Мы с Артуром, несмотря на праведное чувство взаимной ненависти, были одинаково испорчены деньгами и падкими на них девчонками. Неудивительно, что когда в наши жизни ворвалась рыжеволосая девушка, почти девочка, до боли невинная и чистая, нам обоим одинаково сильно захотелось ее испортить и забрать себе. Все таки, хотелось верить, если перед Алиной встанет выбор, она хотя бы попытается оправдать меня в своих глазах.

Когда мы добрались до моей палаты, я не успел взяться за ручку двери, как та распахнулась изнутри, и Вика едва не сбила меня с ног. Не успел я спросить, что она тут делает, как она схватила меня за шкирку и затащила в палату.

— Где он?! — Закричала она. — Изменяет мне с этой шкурой по имени Нина?! Отвечай, ты покрываешь его или нет?!

— О чем ты? — Я непонимающе уставился на нее, боковым зрением уловив загоревшийся экран телефона на своей кровати.

— Макс! Он пропал вчера днем, не берет трубку и не ночевал дома! Ни со мной, ни у отца! — Вика гневно махала руками, метаясь от одной стены к другой. — Я позвонила Агате, у них же с моим парнем особая дружба, — девушка наигранно закатила глаза, — та сначала молчала в трубку, а потом отключилась, ни слова мне не сказав. Что происходит?!

— Да я откуда знаю?! — Рявкнул я на нее. — Никуда твой Макс не денется, он не изменяет девушкам, с которыми встречается.

— Не то что ты, верно? — Съязвила Вика. Не будь она девчонкой, ей богу, врезал бы, чтоб успокоилась.

Алина вспыхнула и попятилась к окну. Случайно бросила взгляд на мой телефон и поманила меня рукой. Звонила Агата. Недолго думая, я перевел звонок на видеосвязь, и сестра предстала передо мной в таком виде, что у меня упало сердце. Волосы лежали на макушке невообразимым гнездом, под распухшими глазами отпечатались темные круги, а нижняя губа была искусана в кровь, что служило верным признаком сильного нервного напряжения.

— Агата, что случилось?! — Вскрикнул я, но тут же пожалел об этом, когда боковым зрением уловил рывок Томаса в свою сторону. Он материализовался в кадре позади меня, и Агата подняла на него свои зареванные глаза.

— Том… — выдохнула она и снова заплакала, уткнувшись носом в рукав огромного свитера. Я молча передал ему свой телефон. Предчувствуя неладное, я уговорил Алину и Вику подождать за дверью. По лицу последней читалась явная обида, но Алина только ласково улыбнулась мне и пообещала дождаться. В тот момент я твердо решил рассказать ей обо всем, как только мы снова останемся одни. Я готов был доверить Алине свою жизнь, не то, что какой-то позорный секретик нашей мамаши и старшего брата.

— Детка, не надо, я прошу тебя, — различил я ласковые увещевания Тома, но Агата все никак не могла перестать реветь. Я не помнил, чтобы она когда-либо проливала такое небывалое количество слез.

— Агатик, хватит плакать, мы хотим знать, кто посмел тебя так обидеть! — Взмолился я, не в силах слушать этот надломленный рев. — Скажи кто, и мы ему наваляем!

Агата икнула сквозь слезы и прыснула со смеху. Бедняжка, она там одна совсем с ума сошла. Собравшись с силами, она отодвинулась от экрана своего телефона и вытащила из под подушки альбом с фотографиями.

— В общем вчера я была в доме наших родителей в Эппендорфере. Маму туда не пускают после развода, так что, как ты понимаешь, часть ее вещей все еще там. Ну и я немного порылась в ее кабинете. — Агата сосредоточенно шмыгнула носом, Томас, сидевший рядом со мной, мягко улыбнулся. — Там не было ни одно нашей с тобой фотографии, Адриан, зато во всех ящиках стола имеется двойное дно. Так я нашла этот альбом. Сначала я не нашла в нем ничего особенного, обыкновенные фотокарточки из маминого детства. А потом я начала смотреть внимательнее. Скажи мне, ты знал, что наша мать родом из Петербурга?

— Нет, — одними губами отозвался я.

— Я вам сейчас покажу две фотографии… — Агата опустила глаза к альбому и у нее снова предательски задрожала губа. Совладав с собой, моя сестра развернула к экрану черно-белую карточку, на которой была запечатлена белокурая девочка в коротком летнем платьице и сандаликах на босу ногу. Она сжимала в руке воздушный шарик, а за спиной возвышался конь с Аничкова моста. Даже сквозь призму времени и кучу пластических операций, я узнал в ней нашу маму.

— Сзади подпись: «юная Наташенька Александровна в своем родном городе», — прочитала Агата.

— Что за нелепая подпись, — усмехнулся я. Но Агата не обратила на мой комментарий внимания и молча выставила вперед вторую фотографию, сделанную на том же самом месте. Полароидный цветной снимок шестилетнего Артура, сиявшего улыбкой без двух передних зубов. Его светлые русые волосы разметал ветер, а в озорных зеленых глазах так и плясали искорки заразительного смеха. Видно было, что мальчишку очень долго уговаривали встать спокойно.

— Я не знал, что Артур ездил сюда, когда был ребенком, — удивился я.

— Адриан, но это не Артур, — еле слышно выдавила из себя Агата. Развернув фотокарточку, она прочитала:

— «Юный Максим Матвеевич в своем родном городе». Адриан, они похожи, как две капли воды. Я не знала, что с этим делать и позвонила Максу. Попросила порыться в семейных альбомах, и после этого он пропал. Я боюсь, он нашел подтверждение моей догадки.

— Выходит… — у меня сел голос, но ответ уже долетел до нас с порога больничной палаты.

— Мой папа отец вашего старшего брата, — объявил Макс.

В воцарившейся тишине он, покачиваясь в пьяном угаре, пересек палату и склонился к телефону, откуда на нас испуганно глядела Агата.

— Привет, сестренка! — помахал он ей.

Сказать, что это было катастрофа все равно, что сказать ничего. А случайность, с которой Агата и Макс обнаружили в наших семьях общего родственника, была просто смехотворна.

Пересматривать семейные альбомы, выискивая в них причину такой материнской нелюбви к нам, было любимым Агатиным занятием. Теперь ей нужно было просто чуть внимательнее пролистать страницы и почитать подписи на оборотной стороне. Но Макс… узнав от моей сестры о фотографиях, он решил не ходить вокруг догадок кругами, а сразу же взломать компьютер Матвея Лукича. Несмотря на несколько высших образований, статус и престижную профессию, он оказался не слишком уверенным пользователем электронной почты. По крайней мере, как удалять сообщения из приложения мобильной почты он не знал. Так, в ворохе архивированных сообщений и спама обнаружилось коротенькое письмо длинною в два слова, перечеркнувшее к чертям последние пять лет нашей жизни.