Однако никого не было. Тишина. Джон, уходящий от охотничьей камеры, оставался один.

– Нома, ты где?!

Зунага попятился назад. Голова направилась сначала к первой палатке, рваной; ко второй, мятой, и третьей, служащей как склад с оружием и припасами.

– Ау! Я надеюсь, – голосок исследователя увял. – Я надеюсь! Ты не шутишь?!

Из третьей палатки-полусферы вышел Нома. Он держал энергетический дробовик, автомат и плазменный пистолет в связях портупеи, натянутой поверх куртки. Дозиметр висел на грязном ремне с фонариком и ножом. Нагруженный исследователь вытягивал руки из карманов и хлопал друг о друга.

– Джон, чего кричишь! Я…

Зунага подошел к исследователю, запихнул в перчатку товарища фотографию.

– На, держи. Мы должны собираться. Теперь я буду молиться Маллусу.

Обычный приблизил небольшую фотографию к лицу обеими руками в немаленьких перчатках. Он поглядывал то на Джона, то обратно на снимок.

– Чьи-то… глаза. Человеческие, нечеловеческие… Голова…

– Теперь нам точно не рады!

Зунага перебил товарища, выхватил фотографию, сжал ее в руке и выбросил к листве.

– Я осмотрел третью палатку, – вдруг рассказывал Нома. – Из той горы оружия, что набрал Умбарт, почти ничего не осталось. И еды почти не осталось, и воды…

– Так вот, Нома. Мы незамедлительно собираем вещи и отправляемся дальше. Не знаю, куда, но идём по направлению к солнцу. Собери палатки, а я наполню наши рюкзаки провиантом и как-то сложу и укомплектую оружие. Охотничью камеру оставим. Лишняя тяжесть нам не нужна. Разберемся.

Взор Джона пал на комок, который потихоньку усыпал утренний снежок.

– А Шуйц и Умбарт, как они? Мы их…

– И да, – продолжал Зунага. – Молись Маллусу, чтоб нас раньше времени не укокошили. Ясно?

За спиной упал тихий утвердительный ответ. Джон снял свой рюкзак, положил его у костра. Он представил себя вскоре пухляком и начал собираться.

МЕСТНАЯ ГРУППА ГАЛАКТИК, ГАЛАКТИКА ТРЕУГОЛЬНИКА, ПЛАНЕТА ГУРАН

Как только Джон учуял, что наступил вечер, он открыл глаза. Однако все в палатке было совсем иным. Помимо того, что вещи лежали перековерканными и появились незнакомые вещи, пропал Нома. Зунага поднялся, наполняясь удивительной бодростью, будто проспал всю свою сознательную жизнь.

Вышел из брезента, но оказался не в сосновом лесу, а на травянистой степной равнине. Все было подозрительно зеленым, расцветающим, привычная сырость еще не проявилась. Гуранская местность будто помолодела, но Джон не осознавал этого. Пытался – тщетно. Он с другом перед рассветом, как всегда, легли спать после установления палатки на новом месте. Но сейчас не было ни ручья, к которому они приблизились по пути, ни пня, у которого оставили запасы. Джон вдруг оказался на поле, усеянном цветами. Это точно не Гуран, разве что место, куда не прикоснулась ядерная рука – а здесь это невозможно.

Вместо переросших корнистых сосен и красных обесцвеченных кустов предстала девственная равнина. Солнце скрылось за горизонтом, как вдруг вновь накалилось и настал ослепительный день. Джон продвинулся вперед, образовался новый ряд объектов. То птицы собрались пировать под ногами оленя, то поле сеял дополнительный окрас нетронутой цветочной россыпи. Все было по-иному, не по-гуранскому.

За несколько десятков шагов от Джона появился стол. Ослепительная белая мебель образовалась из искр: зеленых, красных, желтых – всего цветового спектра. Он был единственным посреди поля, словно высшие силы поместили его ради замысловатого эксперимента. Даже зной неожиданно сменил прохладу. Стол оставался пустым, пока возле него не проявились черные шаткие стулья. Солнце впереди него: наблюдало, следило. Безоблачное небо обняло нескончаемый горизонт. За столом обрело образы два существа. Один был человек. Другим был скелет, который накинул костлявую ногу поверх другой, а руку выставил на яркую столешницу. Казалось, и без мышц на пустом черепе появилась улыбка. Не злорадная ухмылка, а добрая… соревновательная.

От скелета отошел звук. Обездвиженной челюстью он обращался к человеку и протягивал ему руку. Номе.

– Сыграй со мной, – вот что говорил скелет. – Цена победы будет велика. Жаль, что никто не собирается заплатить за жизнь полную цену. Игроки лишь ищут окольные тропы, не живут по заданному.

Нома яростно схватился за руку скелета. Стол слепил Джона, исследователь не мог шагнуть к игрокам. Шум подкрался к Зунаге незаметно – в нем выделялась слабая сигнальная тревога. Они, человек и скелет, сжали друг другу руки в замок и выставили на стол так, как участники армрестлинга. Собрались соревноваться.

Нома молчал, но давил кости скелета в свою пользу. Напряженная физиономия Обычного синела, кожа заливалась трупным оттенком. Товарищ Зунаги был почти у победы: чтоб повалить скелета, оставалось совсем чуть-чуть. Нома закричал во всю, а противник сдавил его руку, теперь в пользу себя.

Обычный проиграл и мгновенно испарился, оставил лишь пожелтевшую искру. Частичка пала на покосившийся стул и взмыла вверх. Вместо Номы возник следующий образ, как крохотный сперматозоид в полноценного человека. Теперь к соревнованию готовился Шуйц. Так давно Джон не видел его, пропавшего.

– Жизнь дорога нам. Но кто осознает это? Вселенная думает, что все осознают. Но она ошибается. Все ошибаются.

Шел умеренный голос скелета, опять же без движения. Его костяная рука дрожала, а белое, как снег, слаженное тело светилось. Из ниоткуда появился черный плащ. Он свободно налег на противника, немного поднявшего голову. Отдельные элементы украшали блеклое тело.

– Да, Шуйц? Ты согласен, что жизнь всем дорога? И что все это осознают? Мне хочется Вселенной рассказать, что она глубоко ошибается. Однако, – челюсть скелета на чуточку свесилась. Звук лился не из горла, а от всего тела. – Я не могу с ней общаться. Со Вселенной может говорить лишь Вселенная. Ее язык – язык галактик, звезд, планет. Чтобы ему обучиться, нужна вечность; нужны годы, равные годам Вселенной. Она устанавливает правила, а моя сущность обычного посланника. Я – Смерть, чтоб расширить ее закон. И знаю предназначение благодаря вложенному навыку.

Голос скелета шел прямой волной, так свободно и уверенно еще никто не рассказывал о потаенной философии. Джон не понимал, почему появлялись такие образы. Смерть, жесткий армрестлинг, жизнь в красках, ограждающих всех от гуранского праха. Зунага стоял и мыслил, но его думы были сплошным круговоротом. Один и тот же голос подходил к одному – Джон видел борьбу за жизнь, как ее представляет он же. Армрестлинг, непобедимый противник. Если ты проигрываешь, то ты… проигрываешь. Все становится настолько логичным, что внутрь подсознания, просто и разумно, лезть не хотелось.

– И знаешь, что вначале цена так велика, но одновременно и низка? – продолжал скелет. – Насладиться ею, прожить правильно. Но многие делают из этого высокую цену, непостижимую цену. Не так ли? – Смерть размяла пальцы. Она всегда наготове, без перерыва. – Бери мою руку, Шуйц.

И вновь взялась Смерть за отчаянную игру. Джон, как и большой солнечный глаз, наблюдал за происходящим. Шуйц храбро сопротивлялся скелету, в сильном ветру развевался мрачный плащ противника, холодная рука соперника давила сжатую ладонь второго исследователя. Джон замечал, как у товарища синела рука, а после и все тело; его глаза вылезали из орбит, он пыхтел, но отчаянно сражался. Слово «ничья» исчезало из принятого лексикона.

Смерть не победить. Джон продвинулся вперед, чтоб остановить вторую игру скелета с исследователем, но внутренний барьер отодвинул Зунагу. Биться со Смертью – молиться, чтоб он не кинул свой припрятанный гамбит, и сражаться в противных конвульсиях, ожидая победы. У скелета количество приемов двинулось к непредставимой бесконечности. Однако Шуйц сдался. Как только Смерть одолела и его, тело исследователя слилось с дымом и помчалось вверх. Одна ножка стула согнулась, разломалась, и обрубленная деревяшка упала в низкую траву. Сиденье держалось, и даже когда на нем появился Умбарт, оно стойко выдержало массу человека.