– Говори, Нома.

– Доставай оружие и не отпускай его.

Джон неторопливо вытянул из залатанной кобуры плазменный пистолет и отозвал своего товарища из палатки одним жестом руки.

– Я понял, какова… – холодно ответил Зунага.

Они покинули установленное место и вышли на свежий сосновый воздух. Кедровая свежесть обняла чащу высоких древ. Нома измерял концентрацию радиации в лесу спокойным дозиметром и вертел его в руке, Джон над товарищем заглядывал на прибор и видел минимальную отметку. На черном прямоугольнике цифры экрана тронулись и перешли к безобидному числу, маленькая стрелочка в углу стеклышка не сдвинулась ни на один миллиметр от зеленого безопасного поля.

– Пока радиация порождает мутантов, нигде нет покоя, – заметил Нома, анализируя дозиметр. Джон слушал его и с вытянутым бластером осматривал местность. – Кто не верит в это, тот просто не побывал на Гуране.

Зунага вскипятился:

– Тот просто придурок! Называй вещи своими именами! Все это наше путешествие чревато последствиями, а мы явились на планету на доисторическом звездолете! Мы потеряли двоих из четверых членов нашей команды! Ты понимаешь? Умбарт, Шуйц!

Ответа не последовало. Отдалось звонкое мычание невидимой зуфильи. Зунага выхватил дозиметр из рук товарища и с неимоверной яростью бросил на рассыпчатую бело-серую землю Гурана. Нома цокнул и опустился вниз, Джон обернулся и двинулся ко второй палатке.

– Но без дозиметра мы подохнем…

Джон шаркнул молнией палатки, которая стояла поодаль третьей, и проник в тень. Проблемы пали на плечи независимых исследователей тягостной ношей. Республика Горнагор, которая зачала охоту за независимыми исследователями; встречные патрули и тем более пропажа товарищей. Джон оставался неравнодушным к своим соратникам, к лучшим компаньонам. Их необъяснимая пропажа поставила исследователя в тупик, обратила в тяжелый камень тело вместе со всеми предположениями и догадками. Все это было сбросить почти нереально – правдивую экипировку треклятого туриста.

Когда Зунага осматривал внутренности второй палатки, предназначенной для него и Номы, вошел товарищ. Он извинялся по сто раз за свою неосознанную праздность, а Джон прощал его и прикасался до окружающих вещей. Через стены палатки просачивался ранний солнечный свет, была ощутима плавная смена ночи извилистыми потоками малинового бдения. Темные непримечательные контуры смягчились и теперь разделили слипшийся силуэт по предметам. Палатка была более целостной, но и из нее Джон заприметил серьезную пропажу. Сила солнечного литья соснового леса еще точнее выделила вещи до единой крошки от пропитания и пылинки. Переносная солнечная панель, ранее стоявшая у низкого табурета, бесследно испарилась, ящик с жестяными банками был полностью обворован, для него негодяи оставили лишь жирный развод. Другая группа исследователей, решившая начать войну? Мутанты? Вот что будет, если бросить двоих никудышных исследователей одних, подумал Зунага. И одновременно забеспокоился за своих, с кем начал это легкомысленное дело и с кем, понадеялся, и закончит.

– Мы остались без батареи, – заметил Нома, стоящий позади. – И без заряда твоего дозиметра и нашей камеры?

– Может, они решили предать нас?

– Да не, маловероятно. Они… они не способны на такое.

Как только Джон понял, что в палатке им делать нечего, он повел товарища на волю из пониженной камуфляжной материи. Они сразу окинули сосновый лес бегающими глазами, а Зунага после осмотра потянул к себе пистолет. И его не зарядить. Уже не за горами была очередная смена жительства для независимых исследователей, как и то, что они останутся вскоре мокрым местом. Сосновый лес стал единственным прибежищем, где четыре члена команды дышали полной грудью. И теперь и его придется вскоре покинуть, теперь вдвоем. На Гуране все, что держалось долго, держалось не до конца.

– А ты не верил? Теперь нам придется прятаться! – вскинулся Зунага. Обычный, как называл Ному Джон, взмахнул рукой и тяжелым рывком обернулся к палатке-складу. Отвернулся от огня, как нормальный порядочный человек. – Людям здесь не рады! Ни в лесах, ни в городах, ни в деревнях! Нигде!

Зунага направился к охотничьей камере, ввернув в кобуру пистолет.

– Нигде! И никто! – Джон положил руку на тяжелый серый прямоугольник на покосившемся штативе и перевел дыхание. – Ты не знаешь, где фотокамера Шуйца? Ею он снимал все по пути.

– Он сделал это в свою последнюю и нашу самую загадочную ночь, – сказал спокойный, до узнаваемости, Нома.

Солнечный горизонт шел к развевающейся утренней дымке и поглощал малиновые лучи, высокие-превысокие стволы отражали блики, идущие по старой испорченной коре высоких жителей леса. Нома молчал позади и в чем-то копошился. Берег необходимую тишину и будто давал минуты прийти в чувства Джону. Нагнетающий порыв ветра пробуждал растительность и листву – и даже та возбужденная смесь звуков покинула бор и оставила относительное спокойствие на одного. Царило всеобъемлющее чувство того, как тайный преследователь исподтишка смотрел на него. Не на них, а именно на Джона. Где-то бурлила сомнительная река, а неожиданная брань Номы пугала Джона. Зунага держал руку на охотничьей камере, не сводя оценивающего взгляда с соснового общежития. Жизнь не кишела здесь, нет. Именно днем ей не было рутины. Несонные Зунага и Обычный отправились ночью на разведку местности, и в их отсутствие под светом слабой луны кардинально менялось многое.

От прикосновения ладони до охотничьей камеры шла неистовая теплая энергия, отображающая беспорядок Гурана. Поэтому спокойствие в здешнем лесу и оставалось относительным. Не покидало ощущение, что за Джоном наблюдали издалека, что над ним зловеще хохотали и инстинктивно дожидались вожделенной ночи.

– А ты не знаешь, где фотокамера Шуйца?

– А зачем тебе? – Нома шел за плечом Зунаги и ворчал. Разочарованный и усталый голос создавал атмосферу безысходности. Несанкционированные исследователи вдвоем против пугливой предзимней природной натуры. – Не разберешься, когда Шуйц начал нагружать себя помимо охотничьей камеры несколькими видеокамерами и фотокамерами. Я перерыл все палатки и не нашел ни одной запасной.

Выспанный утренний свет подмигнул опавшей листве, и Джон опустился к ней. Разбросав ворох сосен, исследователь нанес на руки лишь неприятный слой грязи. Чтоб не вставать на ноги, Зунага подвинулся на коленях к охотничьей камере и прикрыл глаза. Вот только настало утро, а уже так ослепило.

– Я посмотрю, что схватил датчик охотничьей камеры.

– Посмотри, – отозвалось глухое согласие Номы.

На изношенных брюках Джон подвел себя к штативу и обхватил тяжелую охотничью камеру руками. Почти прислонил лицо к заднему экрану, затронул костяшками двух согнутых пальцев кнопку включения.

– Только ты не потеряйся, прошу, – булькнул себе под нос Джон и приступил к снятому материалу.

Зунаге показалось, что ему поддакнули на ином языке. Он лишь промолчал и дрожащими посиневшими пальцами переключил фрагменты охотничьей камеры. Расставленные на пять заранее подготовленных дней места для снимков были пустыми. Онемевшая от гуранского холода рука тяжело жала на маленькую кнопочку и меняла даты. На одном единственном, как раз ночном, снимке в тени висели белые глаза. Темный силуэт прижался к дереву. Медведи, вставшие бы на задние лапы, там не водились. Тогда, кто это?

Большим пальцем другой руки Зунага провел по грузной серой камере, и сверху вышла распечатанная фотография. Охотник поднял голову в небо и укутал руки в шерсть внутренних карманов уплотненной охотничьей куртки.

Так продолжались минуты. Выжившие черные птицы летели идеальной галочкой под грозный грай. Вороны, гуранские, и тем самым неизвестные. Джон ощутил, как птичьи крылья разгоняли хрустали, а на его голову осыпался моросящий снег. И вороны покидали сосновый лес, искали себя в этом забытом мира. И оставляли пасмурный небосвод, солнце за сплошными облаками, куда был обращен нервный и испуганный взгляд. Знак – на планете, полной символами. Исследователь встал. Он незамедлительно вытянул распечатанную фотографию и развернулся к палаткам.