— Да, из Сан-Диего. Я родился в Чула-Висте.

— Ты когда-нибудь был в Калексико?

— Ну конечно! Я знаю священника из церкви Девы Марии Гваделупской. Мы с ним учились в семинарии.

— Серьезно?

— Да, он очень уважаемый в своей общине человек. Хотя, как я понял, и немного перегруженный.

— Это как?

— За последние несколько лет его паства разрослась прямо-таки в геометрической прогрессии. У него на шесть месяцев вперед запланированы свадьбы, Кинсеаньеры, крещения. А там только он один. (Кинсеаньера — в странах латинской Америки возраст совершеннолетия девочек, символизирующий переход от подросткового возраста к взрослой жизни. Кинсеаньера празднуется в день пятнадцатилетия — Прим. пер.).

— А что же Епархия не пошлет ему кого-нибудь в помощь?

— Они посылают, но всё бесполезно. Люди в общине стали доверять Хавьеру, — Руис наклоняет голову и кладет свой панини на тарелку. — Что тебе нужно в Калексико?

Уклонившись от его вопроса, я неспешно отпиваю воду, обдумывая свой ответ. Я не знаю, почему вообще об этом спросил. Я уже отказался от идеи разыскать Эль Кабро Бланко и решил снова стать хорошим парнем.

— Просто любопытно.

— Я думал предложить ему помощь, но... эти банды и картели слишком опасны. Я читал о тех ужасах, которые они проделывали с ни в чем неповинными людьми. Меня не удивляет, что прихожане снова обратились к вере.

— А как насчет Хавьера? Как он справляется с захлестнувшим город насилием?

Отложив бутерброд, Руис слегка приподнимает подбородок и облокачивается на стол.

— Ты знаешь, это странно. Но думаю, его уважают. Для некоторых людей вера — это очень сильная связь. Даже для тех, кто совершает чудовищные преступления.

Я смотрю на свою еду, вспоминая, как вначале этой недели убил человека, и первое, о чем тогда подумал, это, как же разочаруются во мне Руис и епископ Макдоннелл, если когда-нибудь об этом узнают.

— Да, это так.

— Ну, на твоем месте я бы держался от этого подальше. Слышал, что многие преступники сами стремятся в такие пограничные города.

— Ты когда-нибудь слышал о человеке по имени Кабро Бланко?

Руис отводит взгляд и хмурится.

— Я бы посоветовал тебе не слишком часто упоминать это имя. Даже здесь.

Если не считать моего отца, я никогда еще не встречал человека, чьи злодеяния сделали бы его имя нарицательным от восточного до западного побережья.

— Значит, все, что о нем известно — это его репутация?

— Трудно отличить правду от вымысла, но все, что я о нем слышал, довольно скверно. Я понимаю, что люди способны совершать против Бога чудовищные преступления. Но ни одно из них не потрясло меня так, как то, что сотворил конкретно этот человек. Если его вообще можно так называть.

Чем больше я слышу об этом Козле, который уже принял у меня в голове облик какого-то мистического существа, тем больше убеждаюсь, что мир стал бы без него намного лучше, но это больше не мое дело. Я смирил свой гнев в угоду той маленькой частички души, что ещё во мне осталась.

Поднявшись со стула, Руис похлопывает меня по плечу.

— Скажи спасибо, что избранный тобой путь скорее всего никогда не пересечется с его. Такой человек не имеет ничего общего с Богом.

Я киваю и, уставившись на еду, стараюсь не думать о Вэл и Изабелле, которые невольно составили список жертв Козла.

— Спасибо.

Руис еще раз сжимает мне плечо и, убрав со стола посуду выходит из комнаты.

Сегодня вечером я подготовлю письмо для епископа Макдоннелла. Наверное, было бы лучше переговорить с ним лично, но вероятность того, что он уговорит меня остаться, слишком велика, чтобы так рисковать.

Помимо квартиры, крыша моего дома — это нечто вроде второго убежища. По какой-то причине сюда больше никто не приходит. Может, из-за изобилия выращиваемых мною цветов и вьющихся растений, а также симпатичного столика и стульев, которые я купила в магазине подержанных вещей, у всех создается впечатление, что это место уже кем-то занято. Словно они вторгаются в чужое пространство, хотя оно принадлежит всем жильцам дома. В общем-то я не жалуюсь. Так у меня есть еще одно спокойное место, чтобы расслабиться после работы.

Я взяла выходной, поскольку сегодня похороны mamie, но в глубине души мне хочется уйти, чтобы не сидеть здесь весь вечер и не думать. Если верить моему телефону, то сейчас уже без десяти шесть. На город опустились сумерки, окрасив небо в оттенки оранжевого и красного.

Mamie любила закаты. Она назвала их небесным огнем, страстью природы, и сегодня вечером эти тлеющие угольки горят в память о ней.

Мои плечи окутывает тепло и, повернувшись, я вижу, как Дэймон укрывает меня своим пальто.

— Ты сегодня рано.

— Сколько можно считать минуты. Кроме того, я соскучился по киске.

Улыбнувшись, я кутаюсь в его пальто, которое пахнет пряностями и восхитительной мужественностью.

— Очевидно, ты имеешь в виду Филиппа. И должна сказать, что для служителя церкви, ты слишком часто шастаешь по ночам.

Он смотрит на постепенно растворившееся во тьме небо.

— И звездный циферблат качался. Но стрелок не было на нем. Я тот, кто с ночью был знаком.

Я рассматриваю его профиль, задумчивое лицо, которое кажется мне самым привлекательным в отце Дэймоне. Раньше я думала, что это выражение вызвано презрением ко всем человеческим грехам, с которыми ему приходится сталкиваться. Теперь я знаю, что он просто погружён в свои мысли.

— Стих из Библии?

Быстрый взгляд в мою сторону, и его лицо смягчается улыбкой.

— Роберт Фрост. (Выше Дэймон цитирует строчки из стихотворения Роберта Фроста «Знакомство с ночью» — Прим. пер.)

Я беру его за руку и поднимаюсь на ноги. Что-то у него в пальто задевает меня по бедру, но я так спешу войти в дом, что не обращаю на это внимания. Переплетя наши пальцы, я веду его через дверь и, спустившись на два этажа, подвожу к двери моей квартиры.

— Айби, это ты? — зовёт меня из своей квартиры миссис Гарсия.

— Да, всего лишь я! — кричу я через плечо, пряча улыбку.

— А красивого священника нет?

Я ухмыляюсь Дэймону, который мотает головой, убеждая меня солгать.

— Да, он тоже здесь.

Дверь распахивается, и передо мной предстает моя соседка. Не переставая что-то жевать, она с подозрением приподнимает бровь.

— А знаете, что однажды я встретила Папу Римского?

— Уверен, это было нечто потрясающее, — отвечает Дэймон, пока я отпираю дверь, про себя посмеиваясь над ее очевидным флиртом. — Я бы сказал, судьбоносное.

— Вот именно. Как-нибудь я Вам об этом расскажу.

— Буду очень рад.

У нее из груди вырывается одобрительный звук.

— Я тоже, — говорит она, а затем проскальзывает обратно в свою квартиру.

Дэймон следует за мной, и как только он закрывает дверь, я обнимаю его за шею и притягиваю к себе для поцелуя, которого жаждала всю неделю.

— Она на тебя запала, если это не столь очевидно, как кажется.

— Должно быть, это какая-то странная запретная фантазия.

— Не такая уж странная. Ты горячий священник. Уверена, что половина прихожан ходит в церковь только, чтобы на тебя поглазеть.

— Наверняка, больше половины.

Меня переполняет смех — впервые за неделю у меня возникло желание улыбнуться.

— Если бы они знали, какой ты похотливый вне церкви, полагаю, твой приход стал бы вдвое больше.

— Ну, мне бы не хотелось, чтобы меня окружала толпа женщин, пытающихся залезть ко мне в штаны.

— А как насчет одной?

— Одной вполне достаточно.

Он нежно касается рукой моего лица, и я поднимаю взгляд к его суровым глазам. Всегда таким серьезным, таким озабоченным. Надо признать, что после стольких лет общения с жестоким ублюдком, я не сразу привыкла к нежным прикосновениям Дэймона.