— Я чувствую на твоем члене свой вкус, — шепчет она, а затем снова глубоко заглатывает мою эрекцию, и я выгибаю спину.

Она сосет меня от основания до кончика, обводя языком чувствительную головку, и, чтобы тут же не кончить, я с силой сжимаю матрас по бокам от меня.

— Айви…

— Нет, зови меня грешницей. Мне это нравится, — она гладит меня рукой вверх-вниз и обхватывает губами кончик.

— Pécheresse... пожалуйста. Это неправильно. Нам нужно...

Айви царапает зубами мой член, награждая мою плоть искрами боли, такими, что, когда она всасывает его до самого паха, я хватаю ее за затылок.

— Еб*ть!

В краткий миг милосердия, она меня отпускает, издав характерный всасывающий звук.

— Да, согласна. Нам определенно нужно еще раз поеб*ться, — от ее смеха у меня на лице проступает улыбка. Я зарываюсь пальцами ей в волосы и сжимаю кулак.

— Ты делаешь только хуже.

— Хотя плохо — это так хорошо. Не так ли, святой отец?

— Перестань меня так называть. Только не тогда, когда мы этим занимаемся.

— Может, мне лучше называть тебя папочкой? — она обхватывает ладонью мои яйца и слегка их сжимает, так, что я издаю стон и дергаю бедрами.

— Нет. Черт, нет. Дэймон. Зови меня просто Дэймон.

Я не узнаю собственный голос, совершенно сдавленный от того, что она сейчас делает с моим членом. Я даже не могу заставить себя посмотреть, поскольку боюсь, что от одного этого зрелища тут же кончу.

— Я хочу, чтобы ты кончил для меня, Дэймон. На всё лицо.

Она снова скользит губами по моему члену, все быстрее. У меня напрягаются яйца, и больше не в силах сдерживаться, я сдаюсь оргазму и пульсирующими струями разряжаюсь ей в рот. Айви принимает все, ее рот наполняется моим семенем, а излишек стекает из уголка ее губ.

Она проглатывает всё одним глотком, и от такого зрелища из меня вырывается еще одна струя высвобождения и разбрызгивается по ее подбородку.

— Айви..., — моя грудь вздымается и опадает, я откидываю голову на подушку и какое-то мгновение пытаюсь перевести дыхание. — Какого черта ты со мной делаешь?

— Судя по всему, наверстываю годы твоего воздержания. Я еще никогда не видела мужчину, который бы так обильно кончал.

Я издаю смешок и провожу рукой по лицу.

— Накопившееся напряжение.

— А сейчас ты как себя чувствуешь?

Хороший вопрос. Мне должно быть стыдно за то, что мы сделали, за то, что сделал я, нарушив те самые обеты, которые собственно ее ко мне привели.

Тем не менее, я чувствую себя фантастически. Как вечерами после долгой тренировки и горячего душа, но лучше. Давно я не испытывал такой расслабленности.

— Хотел бы я сказать, что после сегодняшнего вечера мне никогда больше этого не захочется, но это было бы ложью.

Поднявшись по моему телу, она облизывает губы и падает рядом со мной на кровать.

— А ложь — это грех, так ведь?

— Хотя и не такой существенный.

Айви проводит зубами вдоль линии моего подбородка и, остановившись, целует меня в шею, как маленькая хитрая кошка, которая все пытается привлечь мое внимание.

— Может, тебе стоит исповедаться?

— Я так и сделаю. Как только буду уверен, что у меня больше не возникнет желания с тобой грешить.

— И когда же, по-твоему, это произойдет?

Обхватив ее рукой, я чувствую рядом с собой ее тело, то, как ее изгибы идеально сливаются с моими, словно она была создана специально для меня.

— Честно говоря, не знаю.

Грех.

Это слово пронизывает мои мысли, обволакивая воспоминания о последних двух часах, пока я лежу рядом с Дэймоном, слушая его ровное сердцебиение и глядя, как он спит. Так крепко. Мирно. Хотела бы я спать так же, но знаю, что это только вопрос времени, когда Кэлвин постучит в мою дверь.

На моем телефоне вспыхивает уже третье его сообщение за последние двадцать минут.

«ТЫ ГДЕ?», — написано жирными буквами, а это значит, что при нашей следующей встрече эти буквы будут выжжены у меня на заднице. Висящие напротив часы показывают начало двенадцатого, и я перекатываюсь на спину, игнорируя напоминания о том, что кинула его сегодня вечером и завтра горько за это поплачусь.

Темнота комнаты озаряется еще одним сообщением, затем гаснет и загорается снова, беспрестанно вспыхивая его растущим гневом, пока наконец не раздается звонок. Повернувшись, чтобы отключить телефон, я замечаю, что на экране вовсе не номер Кэлвина.

Это дом престарелых mamie.

Чтобы не разбудить Дэймона, я поднимаюсь с кровати и ухожу с телефоном в ванную.

— Айви, — раздается на другом конце провода знакомый голос ее давней сиделки Аниты, и мелькнувшая в нем дрожь вызывает у меня приступ паники. — Извини, что звоню так поздно, но твоя бабушка... она... Она перенесла обширный инфаркт. Врачи сейчас с ней работают, но дела плохи. Транспортировку в главную больницу она не перенесет.

Я чувствую, как трещат мои ребра, сдавливая мне легкие, так что невозможно дышать.

— Постойте. Что?

— Айви, она не выживет.

— Я… я… я буду через пятнадцать минут, — у меня дрожат губы, и я c трудом сдерживаюсь, чтобы не сорваться, разговаривая с ней по телефону. — Пожалуйста... просто... не оставляйте попытки, ладно? Не бросайте ее.

На последнем слове я замолкаю и заглушаю всхлип ладонью.

— Я скоро буду.

Это случилось. Я знала, что настанет день, когда мне придется попрощаться с единственной женщиной, которой я была небезразлична. С единственной, кто взял меня к себе и воспитал так, словно я была недостающей частью ее жизни, тем, что делало ее счастливой.

Отключив звонок, я пробираюсь к гардеробной, стягивая с себя латекс, который прилип к моему телу, словно слой кожи, и никак не хочет слезать. Секунды отсчитывают время, оставшееся моей бабушке на этой земле, а я из последних сил пытаюсь снять этот гребаный костюм, который заставил меня надеть Кэлвин. Словно враг, не желающий сдаваться в борьбе за то, чтобы меня удержать.

— Ну же! — вскрикиваю я громче, чем следовало, но в дверях уже стоит Дэймон.

— Айви, что случилось?

Все еще пытаясь выбраться из костюма, я сдерживаю переполняющий меня крик раздражения, но Дэймон отбрасывает мою руку и стягивает у меня с плеч костюм.

— Я, эм... мне надо... мне надо спешить..., — бессвязно бормочу я, хватая с полок джинсы и лифчик.

Я срываю с вешалки блузку и, избавившись, наконец, от костюма, прижимаю ее к груди.

— Она умирает. Она умрёт, и я останусь совершенно одна, — к горлу подступают рыдания, и я сдаюсь.

Прежде, чем я успеваю его остановить (словно я стала бы), меня обнимают руки Дэймона, и я рыдаю ему в грудь.

— Я не знаю, что делать.

— Ты сейчас оденешься. И я тебя туда отвезу.

Я рада, что он все взял в свои руки, поэтому делаю, как мне велят, быстро одеваюсь, все время глядя, как Дэймон надевает белый воротничок и заправляет рубашку. Мы выбегаем из дома к его машине, и он везет нас, как мне кажется, целую вечность до дома престарелых, что всего в десяти минутах езды от моей квартиры.

Женщина на стойке регистрации меня узнает и без предварительного оформления провожает к палате. В коридорах тихо, и все мое тело неудержимо дрожит, особенно, когда Дэймон берет меня за руку. Мы проходим в дальний коридор, и к нам, качая головой, приближается Анита. У нее в глазах слезы.

— Прости меня, детка. Ее больше нет.

Сотрясаясь от рыданий, я позволяю ей притянуть меня к себе и обнять.

— Мне нужно ее увидеть. Необходимо.

Шмыгнув носом, она кивает и выпускает меня из объятий.

— Айви, я подожду здесь, — Дэймон сжимает мне руку и садится на один из стоящих в коридоре стульев.

В палате тихо, тело бабушки скрыто за опущенной занавеской, и у меня внутри всё сжимается от напряжения. Я обхожу изножье кровати и вижу, что она мирно лежит в постели с закрытыми глазами, так, словно спит. С бешено колотящимся сердцем я сосредотачиваю всё свое внимание на ее груди. Она двигается? У нее дернулась рука?