Его глаза заволакивает чем-то тёмным — намного темнее, чем обычный задумчивый взгляд отца Дэймона.

— И тебе приходится делать такое, чтобы держать его на расстоянии?

Я даже не утруждаю себя ответом, учитывая, что для этого уже шантажирую священника.

— С твоей помощью или без, я так или иначе вычеркну его из своей жизни.

— Один из моих прихожан владелец охранной фирмы. Возможно, он сможет…

— Я меняла замки. Устанавливала камеры. Делала множество вещей, которые не могу себе позволить. Он все равно каким-то образом попадает внутрь. Все равно возвращается в мою жизнь. Хочешь знать, почему я такая хитрая? Я знаю, каково это, когда кто-то пишет твоему боссу.

Тяжело вздохнув, Дэймон проводит рукой по волосам и лицу, и я понимаю, что одним этим жестом он закончил наш разговор. А это значит, что мне каким-то образом придется набраться смелости и самой вонзить в позвоночник Кэлвина один из этих всемирно известных ножей.

— Мне хочется тебе помочь, Айви, но, несмотря на то, что ты для себя решила, я не наемный убийца.

— Тогда нам больше нечего обсуждать.

Развернувшись на каблуках, я едва успеваю дотянуться до дверной ручки, как он рывком возвращает меня назад, и я ударяюсь спиной о его крепкую грудь.

— Нам нужно обсудить еще кое-что. Это напряжение должно прекратиться. Мой разум одолевает множество грязных, греховных мыслей. Таких, от которых я не могу избавиться.

— Боюсь, если ты не можешь помочь мне, то и я не смогу помочь тебе.

— Ты, черт возьми, меня околдовала. Десять лет я соблюдал целибат, а теперь только и думаю о том, чтобы оказаться в тебе.

Надо признать, что от одной мысли об этом по моим бедрам пробегает дрожь.

— Я хочу, чтобы эта игра закончилась.

— Ты удалил мою фотографию?

— Я твёрдо намерен её удалить.

Я фыркаю и чувствую, как его хватка становится крепче.

— Но ты еще этого не сделал. Почему же?

— Потому что то, чего я хочу, под запретом. И на данный момент она сдерживает это влечение, но в какой-то момент её будет недостаточно.

— Так, что же ты хочешь от меня?

От прикосновения его губ к моему уху, я чувствую приятное покалывание в шее.

— Я хочу, чтобы ты нашла себе другую церковь. И изводила там другого священника. Я посмотрю, что можно сделать, чтобы помочь тебе в сложившейся ситуации, и на этом всё. Никаких больше писем. Никаких фотографий. Никаких искушений.

— Итак, ты намерен изгнать меня из паствы, потому что не можешь контролировать свои собственные желания.

— Именно это я и собираюсь сделать.

— Боюсь, тогда Вам придется поторопиться, святой отец. Несколько церковных брошюр о домашнем насилии тут не помогут.

Он быстро разворачивает меня к себе… слишком быстро.

— Зачем ты это делаешь? Почему я? Почему бы тебе просто не нанять кого-нибудь для этой грязной работы?

— Потому что я пойду на все, лишь бы избавиться от этого злобного урода. Даже если для этого мне придется поиметь тебя, — моя ладонь скользит по внушительной выпуклости, выступающей из его брюк. Я крепко сжимаю его член и замечаю, как Дэймон слегка выгибает спину. — Снова…

Это только доказывает мою правоту, потому что я сейчас всем телом дрожу от страха, гадая, каким будет его ответный ход. Как далеко он зайдет, чтобы защитить свои моральны принципы.

Я ненавижу себя за то, что поставила его в такое положение, но каждый раз, когда мне хочется махнуть на все рукой и оставить отца Дэймона в покое, я представляю себе, как Кэлвин душит mamie подушкой, в потом бросает в неглубокую могилу мой труп.

Его челюсть стиснута, тело напряжено так, словно он готов меня прикончить, и когда Дэймон опускает взгляд на мою ладонь, я замечаю легкое движение его бровей — мольбу вкупе с таким отчаянием, что он, должно быть, хочет меня придушить.

— И снова.

Прижавшись губами к его уху, я еще крепче сжимаю его член и шепчу:

— Борись со мной, раз ты так одержим собственной непогрешимостью.

Его тело машинально приходит в движение, и он тут же прижимает меня к стене. В считанные секунды он задирает мне юбку и до середины бедра стягивает с меня трусики. С победоносной улыбкой я наблюдаю за тем, как скривив в отвращении губы, он ослабляет ремень и расстегивает брюки.

— Тебе не следует меня провоцировать.

Звенящий в его голосе гнев кажется вполне убедительным, но Дэймона выдает ощутимая дрожь, крик возбуждения, страстного желания и ненасытности изголодавшегося человека. Он держит в руке свой пульсирующий член, словно предупреждение, словно оружие, предназначенное для того, чтобы разорвать женщину надвое. Какой же он большой, подумать только, и все это время он прятал этого внушительного зверя под церковным облачением и добродетелью.

Какое непростительное преступление.

Закусив губу, я скольжу ногой вверх по бедру Дэймона и провожу большим пальцем по влажной головке члена, готовая направить его в себя.

— Ласкай себя, — его надсадный голос звучит так, словно он на грани срыва.

— Я бы предпочла сразу приступить к…

Не дав мне договорить, Дэймон зажимает ладонью мой рот; его плечо напрягается, и он проводит рукой по своему члену.

— Нет. Тебе так нравится меня дразнить? Вот чего ты добилась. Не тебе диктовать условия.

Он одергивает ладонь и прижимается к моим губам в поцелуе, от которого у меня перехватывает дыхание, и я моментально слабею. От нарастающего между ног давления я напрягаю мышцы и, резко выдохнув через нос, чувствую, как он засовывает в меня два моих и два своих пальца.

Сорвавшийся с его губ стон сливается с моим, и Дэймон начинает медленно и равномерно скользить нашими пальцами туда-обратно. Восхитительное ощущение всех четырех пальцев не идет ни в какое равнение с тем, что, как мне представляется, мог бы проделывать во мне его член. По комнате эхом разносятся влажные хлюпающие звуки —постыдное признание того, как сильно мне нравится его наказание.

Крепко стиснутые челюсти, видимо, отражают пылающую в нем злобу, говоря мне, что я довела этого святого человека до крайности. Он вынимает свои пальцы и, не сводя с меня глаз, подносит их ко рту, слизывая с них следы моего возбуждения.

— Ты даже на вкус как грех. Подумать только.

Я гляжу, как Дэймон опускается на колени и, сжав в кулаке член, неотрывно смотрит туда, где все еще двигаются мои пальцы. Опершись рукой о стену, он наклоняется, чтобы слизнуть стекающую по моим бедрам влагу.

— Убери руку, — срывающимся голосом приказывает Дэймон, и я делаю, как он велит. — Подними юбку и откройся мне.

Повинуясь его указаниям, я приподнимаю одной рукой юбку и, прижав два пальца к своим складкам, открываю ему клитор. Подобные приказы мне не в новинку, но возникшее вдруг желание делать то, что мне велят, становится для меня полной неожиданностью. С растущим трепетом смотреть, как этот отказывавший себе в удовольствии мужчина наслаждается тем, чем мы занимаемся, — настоящий подарок после всех тех лет, что я была вынуждена проделывать все это для Кэлвина.

— Да, вот так, — его кулак двигается быстрее, вены на шее пульсируют так же неистово, как и рука. — А теперь скажи мне, чего ты хочешь, Айви. Скажи, каких непристойностей ты от меня ждёшь. Признайся мне в своих грехах.

Боже милостивый, я, наверное, попаду в ад, но меня ничего в жизни еще так не заводило, поэтому я на это ведусь.

— Я хочу, чтобы ты меня там поцеловал.

— Нет-нет. Ты гораздо порочнее, Айви. Давай же.

— Я хочу..., — спустя мгновение я понимаю, что трусь задницей о стену. — Я хочу, чтобы ты мне отлизал.

— Вот так. Хорошая девочка.

Этот мужчина гораздо горячее, чем я о нем думала. Он источает все возможные флюиды мужественности и власти. Но не так, чтобы меня от этого тошнило, как в случае с Кэлвином. Нет, к моему большому удивлению отец Дэймон производит совершенно противоположный эффект.

— А теперь скажи мне... как будет по-французски «грешница»?