— А разве Лада еврейка? — удивилась жена священника.

— Да нет, это я так, в иносказательном смысле. Я имею в виду — у них ни ссор, ни скандалов не происходило?

— Да нет, всё тихо. Хотя я заметила: что-то между ними холодное пролегло, будто противопожарный ров. А что? Плохо живут?

— Да вроде нет, — пожал плечами Белокуров.

— А почему ж не венчаются?

— Не знаю.

— То-то. Венчаться надо! У вас жены есть?

— У меня ещё нет, — сказал Тетерин.

— У меня уже нет, — сказал Белокуров.

— У меня уже давно нет, — сказал Николай Прокофьевич.

— А если заведёте, то — венчаться. В баню собирайтесь, пока она не остыла. Быстро остывает.

— Спасибо, мы перед отъездом в сауне парились, — сказал Белокуров.

— А я бы попарился, — крякнул Николай Прокофьевич. — И Серёжу возьму. Вы-то набанились, а мы — нет. Не шибкий там жар?

— Да сейчас уже, наверное, совсем нет жару, тепло только.

— Вот, Серёженька, приготовься впервые узнать, что такое деревенская банька.

Матушка, а с нею старший и младший Белокуровы ушли. Тетерин прилёг отдохнуть на выделенное ему койко-место в противоположном печке углу. Белокуров взволнованно ходил по комнате.

Вдруг дверь открылась и вошёл... не кто иной, как тот самый щербатый и гневный обличитель отца-основателя. Тетерин аж подскочил с койки, не веря глазам своим.

— Желаю здравствовать, — произнёс обличитель чинно. Видно было, что после бани он в благодушии и не собирается больше никому выклёвывать из хохолка перья.

— И вам того же, — сказал Тетерин.

— Лица мне ваши знакомы, а где видал, не упомню.

— Утром сегодня виделись с вами, — сказал Белокуров. — Вы грозные слова в Жаворонках отцу-основателю в лицо бросали.

— Хм! — мгновенно вспыхнул обличитель. — Грозные слова! Одними грозными словами не обойтись. Этого гада надо отработать в режиме правоохранительных органов.

— Великолепно сказано! — восторженно воскликнул газетчик. — Надо запомнить и использовать. Борис. — Он пожал руку обличителю.

— Вячеслав, — откликнулся тот.

— Сергей, — назвался палеоантрополог.

— А вы что в Жаворонках делали? — спросил Вячеслав.

— Собирали информацию для следствия по делу, — соврал Белокуров, и от этих слов лицо Вячеслава просияло.

— Для следствия? Свершилось, стало быть, правосудие! Заинтересовались этим Содомом и Гоморрой. Я могу вам дать самую полноценную информацию обо всех участниках этого кощунственного преступления, именуемого княжеством Жаворонки. Значит, так...

— Вы прямо сейчас намереваетесь дать информацию? — спросил Белокуров.

— А куда дальше откладывать?

Но информация не успела поступить, потому что теперь в комнату вошёл ещё один человек, при виде которого Белокуров изменился в лице. Усмешистость схлынула, губы вновь побелели. Человек этот был такого же примерно возраста, как Белокуров и Тетерин, с хорошей бородой, которую Тетерин отныне тоже будет отращивать, простившись с мохнорылостью. Только не такую клочкастую, как у обличителя Вячеслава.

— Здравствуйте, Василий, — попытался изобразить бодрый тон Белокуров. — Вот, по вашей наводке, нагрянули, так сказать...

— Я уже обо всём знаю, — мрачно произнёс Василий и засопел, будто его стало тошнить. Он очень недружелюбно посмотрел на Тетерина, смерив его взглядом. — Она мне во всём призналась.

— Вот как... — сглотнул Белокуров. — И что теперь?

— Я ещё не решил. Или смогу простить обоих, или же убью. Тоже обоих.

— Во, видали! — воскликнул Вячеслав. — Что за человек! Он всех грозится убить. Мне тоже грозился. «Убью» — и всё. А православный!

— Сейчас настало время православным поубивать малость, — тихо произнёс Тетерин, видя, что сейчас ему не стоит лезть не в своё дело.

— Вась, — сказал Белокуров, — пойдёмте, поговорим с глазу на глаз?

— Не хочу, — сказал в ответ Василий, усаживаясь на свою кровать. — Поговорим обо всём завтра, ладно? Если, конечно, у вас такая едкая жажда поговорить со мной. Честно говоря, я совсем не был готов к вашему приезду. Почему вы приехали?

— Как раз это я и хотел вам объяснить.

— Да? Ну, пойдёмте, любопытно будет послушать.

Василий с усталым вздохом встал.

— У нас есть два пистолета, — вдруг признался Белокуров. — Если хотите. Вячеслав будет вашим секундантом, а Сергей — моим. Не желаете?

— Пистолеты? — усмехнулся Василий. — Мне вон жена эспадроны привезла. Можем и на пистолетах, и на эспадронах сразиться. Только не здесь. Не будем осквернять святое место.

Они ушли. Некоторое время стояла тишина, Тетерин почему-то ждал, что вот-вот её прервут отдалённые выстрелы. Но потом вспомнил, что его «стечкин» находится при нём, а дуэль с одним пистолетом не дуэль.

— Кажется, они что-то не поделили, — заговорил Вячеслав. — Настроение у них явно не пасхальное. Кстати, а этот ваш толстый — он, часом, не брат ли Ревякина?

— Отца-основателя? А что? Похож?

— Очень похож. А, теперь понимаю! Обкладываете меня со всех сторон? Месть затеяли? Только учтите, что это будет не просто месть, а заклание, и завтра же я буду у престола Всевышнего среди избранных гостей.

— Никто не собирается вас ни обкладывать, ни закладывать, а Белокуров просто двойник Ревякина... То есть это совершенно случайное сходство, и ваш Ревякин ему до лампочки.

— Не лжёте? — недоверчиво спросил Вячеслав. — Глядите же! Мне врать — тройной грех.

— Это почему?

— Потому, что я жизнью многажды много раз оболган. Чагового чаю не желаете?

— Какого чаю?

— Из чаги. Отец Николай выделил, сам собирает. Хорошая штука — и вкусная, и полезная, и жажду отбивает, и сил прибавляет. Налить?

— Налить.

Вячеслав налил из термоса в кружку и сам подал Тетерину. Тот стал пить чай, не понимая, нравится или не нравится ему, а думая о том, что Ч продолжается — вот и чай из чаги...

Тут в гостевой избе объявилась новая гостья — та самая молодая женщина, которую они видели на крыльце и при виде которой был заметно растерян Белокуров. Вид у неё был взволнованный. Она огляделась и спросила:

— Скажите, а где Борис и Василий?

— Отправились друг в друга из пистолетов пулять, — с глупой улыбкой ответил Вячеслав.

— Нет у них пистолетов, — поспешил возразить Тетерин, понимая, что здесь не до шуток. — Они отправились погулять ради какого-то разговора.

— Спасибо, — сказала она и тотчас удалилась.

— Вот! — торжественно объявил Вячеслав. — А сначала она приехала и ходила с Василием для разговора во лесок. Неспроста эти прогулки и разговоры. А вы, брате, давно ли воцерковлены?

— Честно говоря, я даже не вполне понимаю, что значит быть воцерковлённым, — признался Сергей Михайлович.

— Да ну! — подивился Вячеслав. — Ну хоть крещёный? Или приехал креститься?

— Крещёный. Но в церковь не ходил. Сегодня впервые пойду. Так уж получилось.

— Ну, дорогой мой, сейчас это сплошь и рядом! — махнул рукой обличитель ереси жаворонствующих. — А я-то сам-то! Думаете, я давно стал православным? Отнюдь. Вот, если хотите, вам вся моя жизнь сейчас предстанет. Охотно расскажу, ничего не утаивая. Хотите?

И Тетерин стал выслушивать рассказ Вячеслава, не ожидая от него ничего сверхзанимательного, но постепенно увлёкся, особенно с того места, как явился чёрт в клетчатом пиджаке и потребовал себе шампанского. Когда дошло до повествования о секте Аум Синрикё и об «истинной Христовой церкви четверичности Божьей», Тетерин спросил, слыхал ли он что-нибудь об обществе сознания Ч. Вячеслав не слыхал о такой секте, и Сергей Михайлович вкратце поведал ему, на что тот заметил:

— Своеобычная ересь, особенная, ничего не скажешь! Может, может вводить умы в грех заблуждения. А вот скажите...

Но тут возвратился Белокуров и, заглянув, попросил Тетерина выйти с ним на минутку.

— Хорошо, что вы освободили меня от общества этого ересеборца, — сказал Тетерин, выходя с Белокуровым на свежий воздух. — Чем-то он мне неприятен.