— Эх ты! — раздался ушлый голос. — Извиняюсь! Недоразумение.

И — бегство шагов.

Вот оно какое, завершение этого утра! Удивительно, как Сергей Михайлович не потерял сознание от столь сильной оплеухи. Он сел на ступеньку, потрогал свой ушибленный кранион. Ухо горело, но крови не ощущалось. Хорошо, что его по недоразумению не изрешетили, с контрольным выстрелом в голову. Плечо тоже болело.

— Прекрасно! — прокряхтел Тетерин и, поднимаясь на свой этаж, уже не переводил ничего из Ч в X.

Дома, в прихожей, он первым делом обратил внимание на стопку так называемых оппозиционных газет.

— О! Опять тебя Вера Ивановна просвещает, — сказал он матери, вышедшей навстречу из кухни. Взяв в руки газеты, просмотрел — «Завтра», «Советская Россия», «Русский вестник», «Империя», «Бестия»... С последней страницы «Бестии» глянуло жуткое лицо Чикатило, над которым зиял заголовок: «Герой нашего времени».

— Дай почитать, — попросил он Людмилу Петровну.

— Не дам, ты до них не дорос, — сердито выхватила мать из рук сына газетное сокровище.

— Что ж, по-твоему, я тоже питекантроп?

— Нет. Ты — римский мир периода упадка.

— Который встречает варваров рои? Понятно.

— Где был? Голодный?

— Я ж тебе звонил от Евдокии.

— Звонил. Я не верила. Правда, что у неё был?

— У неё.

— Женишься?

— Если сегодня чакра откроется.

— Как дам сейчас! Чакра! Грубиян!

Она легонько шлёпнула его по черепу всею оппозиционной печатью.

— В подъезде бьют, дома бьют, что за жизнь!

— А в подъезде-то что?

— Какой-то мудак на букву Ч... Ой, прости! Короче, какая-то сволочь чесанула меня кулачищем по уху, а потом говорит: «Ошибочка вышла!»

— Это из «Швейка» эпизод.

— Вот со мной и случился эпизод из «Швейка».

— Серьёзно, что ли? Ой, а и вправду ухо красное какое! Сейчас я тебе примочку сделаю.

— Не надо, мамуленька. Я спать хочу. Буду спать жестоко и неустанно. Если кто будет звонить, всем говори, что меня, как Листьева, замочили в подъезде. Питекантропы, мол, расправились с палеоантропологом. Если только из комиссии.

В своей комнате он быстро разделся и забуровился в постель. Глаза сомкнулись так, будто навеки, и Сергей Михайлович стал с наслаждением проваливаться в засасывающее Ч сна. Но не успел он проспать и двадцати минут, как мама побеспокоила его:

— Серый! Прости Христа ради, но тут как раз из комиссии звонят. Ты просил разбудить.

— Да, спасибо! Спасибо, мама! — Он выскочил в прихожую к телефону: — Аллё!

Предчувствия не обманули его. Бестрепетным голосом ему сообщили, что все его предложения тщательно рассмотрены, но комиссия пришла к твёрдому убеждению: в услугах господина Тетерина Сергея Михайловича она в данное время не нуждается.

— Благодарю вас, желаю удачи, — сухо сказал Тетерин и повесил трубку.

— Ну что там, Серёжа? — спросила мать.

— Они во мне не нуждаются.

— И это понятно. Сволочи! Нет, вы поглядите! Комиссия, занимающаяся останками, а главное — черепами! — царской семьи, не нуждается в лучшем специалисте по ископаемым черепам!

— Они мне сразу в шутку заметили, что царь с царицей не были питекантропами, — уныло пожал плечами Сергей Михайлович. Главное, из-за чего он был теперь расстроен, состояло даже не в том, что эти гады пренебрегли им, а в том, что ему теперь уж точно не удастся заснуть.

— Конечно, ты им не нужен, — продолжала негодовать Людмила Петровна. — Потому что ты можешь помешать им в их мухляже. У них глаз намётанный, кто честный человек, а кто нечестный, кого можно и подкупить при необходимости.

— Просто им не нужны специалисты, вот и всё. У них вся комиссия состоит не из учёных, а из чиновников. Господи, сколько же на свете сволочи! — воскликнул Сергей Михайлович, имея в виду на сей раз всех оптом — и Вернолюбова-Чернолюбова, и бунинскую героиню, и Чару Чертовну, и членов комиссии, и даже Чикатило. Наградивший его в подъезде оплеухой был к тому времени милостиво забыт.

Сергей Михайлович возвратился в своё лоно, укутался одеялом, но заснуть, как и предполагалось, не мог. Он думал о том, что во всём виноват сам. Не надо ему зарабатывать черепословской халтурой, развлекая новых гнусных, не надо встречаться с Евдокией, не надо больше ходить в тайное общество Ч — одного раза достаточно, чтобы понять, какой это бред и жульничество. В итоге он будет зарабатывать на халтуре, а Святослав Зиновьевич будет вытягивать эти деньжонки из него. Хороший замкнутый круг получается. Этакий круг Ч...

Но неужели бросить всё, когда вот-вот должна раскрыться великая чакра?

Сергей Михайлович засмеялся. Всё глупость. Но разве мир устроен умно? Разве, если Тетерин прекратит свою черепословскую практику, забудет про Евдокию и загасит, как окурок, воспоминание об обществе Ч, мир станет умнее? Нисколечко! Миром по-прежнему будут править дураки и сволочи. Сплошная сволочная сплошность. Россия! Мать верит в её возрождение, которое сулят газеты типа «Завтра» и «Бестии». Так верили в возрождение Рима, Византии, Арабского халифата. Но римляне стали итальяшками — шутами, макаронниками, колготками «Леванте», византийцы — греками, турками, торгашами, арабы — известно кем, один только Саддам ещё держится... Эх, мама, мама! Мир глуп, и с каждым годом всё глупее и глупее. И незачем Сергею Тетерину участвовать в комиссии по царским останкам. Лучше он добьётся любви Евдокии, хотя что дальше — одному Ч известно.

И всё же Сергей Михайлович давно подметил одну особенность русских черепов, которая почему-то вселяет, вселяет какую-то безумную надежду. Это одна маленькая особенность, которую пока ещё никто не заметил, имеется только у истинно русских людей и у тех иностранцев, которые или становились русскими, или по духу всю жизнь были подобны русским.

— Сволочи! — снова заворочался с боку на бок Тетерин, поминая сим словом теперь уже только членов комиссии.

Да, любой Проханов, любой главный редактор «Бестии» или «Русского порядка» немало бы отдал за статейку об этой особенности русских черепов. Не случайно большевики с таким упоением в своё время дырявили эти черепа из револьверов.

Сергей Михайлович вскочил с кровати. В глазах его стояли слёзы.

— Сволочи! — погрозил он в окно кулаком. Это уже — большевикам.

Ему было за всё обидно. За то, что он не разворошил, не подпалил, не сжёг осиное гнездо Святослава Зиновьевича, за то, что Евдокия не отдалась ему хотя бы под утро, за то, что в подъезде ошибочка вышла в точности «по Швейку», за этот оскорбительный тон, которым ему сообщили, что не нуждаются в его услугах.

Сна — как не бывало.

А главное — за державу обидно! Как ты ни крути хвостом и ни пытайся приспособиться к новой жизни, поминая Рим, Византию и прочие погасшие империи, а — обидно до слёз.

И Сергей Михайлович от всей души расплакался...

Отец-основатель был очень доволен тем, как прошёл день. Он нисколько не раскаивался в том, что случилось в дороге между ним и его бывшей женой, а ныне — княгиней Екатериной Петровной. Едва ли это рогоносное происшествие дойдёт до сведения самого рогоносца, князя Жаворонкова, а как ни крути — приятно наставить рога тому, кто, можно сказать, увёл твою супругу, потому что был богат и преуспевающ.

И после свершившегося, и после бешеной гонки с риском погибнуть, и после того, как они всё же остались целы, приятно было, чёрт возьми, вылезти из автомобиля, довершить вместе со всеми поклонение рассвету, разоблачиться и в чём мать родила броситься в молодую воду Волчицы. Именно молодую, а не ледяную, как сказал бы новичок, совершающий купание в столь раннюю пору. Для всех жаворонков, уже привыкших купаться круглый год, вода озера в конце апреля считалась молодой, в мае — тёплой, в июне — парной, в июле — кипятком, в августе — горячей, в сентябре — ангельской, в октябре — доброй, в ноябре — свежей, в декабре — прохладной, в январе — холодной, в феврале — наилучшей, а в марте — ожившей. Жителям княжества, основанного Ревякиным, предписывалась любовь к жизни. Проявление этой любви начиналось с поклонения рассвету, а продолжалось омовением в водах Волчицы. Полной наготы при купании ни от кого не требовали, но лишь некоторые новички, да и то только первое время, купались в трусах и плавках, а женщины в купальниках, и очень скоро становились как все — бестрепетны к собственным обнажённым достоинствам или недостаткам.